– Использовать хертон, – упавшим голосом закончила я. – Вы начали детально проверять показания каждого из них и поняли, что больны все.

Питер кивнул:

– В той или иной мере…

Пытаясь осмыслить ужас услышанного, я обессиленно потерла глаза у висков.

– А я? Вы уверены, что я в здравом уме?

– Твои воспоминания настоящие, – подтвердил Алик. – Хоть и неполные.

Хоть и неполные… От распирающего гнева на себя и свою беспомощность я с силой ударила кулаком по стене.

– Когда ты упомянул вчера, что часть пострадавших на Мельнисе полностью лишились рассудка, я и подумать не могла, о каких масштабах ты говоришь, о Десять! – Я в отчаянии посмотрела на юношу. – Сколько еще секретов мне нужно узнать перед тем, как вы начнете говорить правду с первого раза?!

– Вчера ты и так пережила слишком много, – с волнением отозвался Алик. – Ты была не готова.

Питер горько усмехнулся, но ничего не сказал.

– Молчание никого не спасает, Алик, – отрезала я. – Ты думаешь, что таким образом оберегаешь людей, но со временем все становится только хуже. Правда, какой бы ужасной она ни была, – реальность, с которой рано или поздно придется столкнуться. И к этому тоже нужно быть готовым. Нет ничего хуже неизвестности.

Ответ юноши мне так и не удалось расслышать. Опередив его на долю секунды, я нырнула в палату сорокового отсека и еще до того, как он или Питер успели среагировать и войти следом, услышала, как механическая дверь захлопнулась у меня за спиной.

Михаил Перх был человеком неординарным. Так о нем говорили пилоты-напарники, коллеги из исследовательской группы и даже знакомые из администрации. Образцовый семьянин, пилот со стажем в тридцать лет и, помимо всего прочего, редкий ценитель художественного искусства – поистине тонкая и творческая натура, которая уж слишком сильно не вязалась с его сферой деятельности. Самому Михаилу нравилась такая характеристика – не слишком приторно, нарциссично и пафосно, с должной толикой скромности и великодушия. Он прекрасно знал, что ему не стать выдающимся человеком, а вот неординарным – другое дело.

Теперь же, когда он, словно тень, тяжело сгорбившись, расположился на длинной койке в другом конце палаты, вряд ли даже у самого закостенелого льстеца повернулся бы язык назвать его так. Я едва узнавала человека, неподвижно сидящего передо мной. Последний раз, когда я его видела, Михаил Перх в свои почти шестьдесят лет был здоровым, сильным мужчиной. Сейчас же передо мной сидел согнутый старик, словно прошли не пара месяцев, а десяток лет.

Приблизившись, я с ужасом замерла, глядя на жутко изуродованное многочисленными ожогами лицо: его правая часть, включая глаз, превратилась в настоящее кровавое месиво и была утеряна безвозвратно. Толстой сморщенной коркой, почти полностью заменившей кожный покров, были покрыты все видимые части тела, включая голову. Не в силах больше смотреть на него, я отвела глаза. И как я посмела думать, что это будет просто? Какое право я имела находиться здесь и говорить, что понимаю его боль?

– Михаил?

Когда я обратилась к нему, то поразилась слабости своего голоса. Мужчина, до этого так и не заметивший моего вмешательства, медленно повернулся и поднял на меня пустой взгляд единственного оставшегося глаза. Меня передернуло: в лучах яркого искусственного освещения его лицо было еще более уродливым, и мне оставалось лишь надеяться, что ему не удалось прочесть весь ужас, застывший в моих в глазах.

– Вероятно, вы меня не помните, но мы знакомы… – Я приложила все силы, чтобы мой голос прозвучал как можно спокойнее. – Меня зовут Мария Эйлер, я была в геологической команде на Мельнисе, мы встречались неоднократно…

Михаил не шевелился, уставившись на меня невидящим взором, словно я была одной из четырех стен. Разумеется, он меня не узнал. Его тонкие руки, забинтованные от запястий до самых плеч, аккуратно покоились на коленях. Не знаю, сколько времени он просидел вот так, не спуская с меня взгляда, – неподвижно, словно старая мумия. Возможно, он пытался откопать мой образ на задворках памяти, а возможно, на этом свете уже не осталось ничего, что бы могло заставить его бороться, воскрешая воспоминания прошлого. Я и не рассчитывала на ответ, когда мужчина внезапно выпрямился и едва заметно передернул плечами.

– Но я никогда не был на Мельнисе, – сказал он хриплым, но твердым голосом.

Опустившись на стул напротив него, я приложила все усилия, чтобы сохранить невозмутимый вид.

– Вы не помните, – заверила я как можно мягче, – но вы жили там достаточно долгое время. Иначе откуда мне знать вас?

Еще до того, как я успела среагировать, Михаил Перх резко подался вперед и дотронулся правой рукой до моего лица. Приблизившись, он нахмурился единственной выжженной бровью, что у него осталась.

– Ваше лицо… Оно кажется мне знакомым…

– Все верно. Ведь мы знаем друг друга. Мое имя Мария Эйлер.

– Ничего подобного, – оборвал меня мужчина, холодно отстранившись. – Вас зовут вовсе не так. Мы никогда не встречались, но я вас знаю. Все вас знают…

Словно опомнившись, он в смятении оглянулся вокруг.

– Как вы здесь оказались? – испуганно пробормотал он. – Где мы находимся? Это… это нереально, нет… Какой-то бред, должно быть, сон, просто сон…

В секунду взгляд мужчины наполнился ужасом, и он подорвался на месте, безумно оглядываясь по сторонам.

– Михаил, послушайте…

– Меня зовут не Михаил! – порывисто выкрикнул мужчина. – Почему все так обращаются ко мне?! Мое имя – Евгений Гоул!

Чувствуя, как бешено колотится сердце, я медленно встала, опасаясь, что одно слишком резкое движение окончательно выведет его из себя. Главное – сохранять спокойствие. Я не должна поддаваться его панике.

– Простите меня… – сказала я как можно громче, всеми силами подавляя дрожь в голосе. – Мне очень, очень жаль…

– Все это – нереально, – болезненно взвыл Михаил, схватившись за голову. – Когда этот кошмар закончится! Я хочу очнуться, хочу очнуться…

Он был в агонии. Лихорадочно обнимая себя за плечи и продолжая бешено оглядываться вокруг, мужчина впился грязными ногтями в обгоревшую кожу. Сдирая ее, он царапал себя до крови. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы, закрыв глаза, справиться с подступающей тошнотой.

– Это пройдет, – тихо выдавила я, отстраняясь. – Вам просто нужно немного отдохнуть. Ваша семья…

Мужчина замер и поднял на меня безумный взгляд.

– Моя семья… – прошептал он. – Где они? Что вы с ними сделали?

Я отшатнулась. Метнувшись в сторону двери, я судорожно ударила пальцами по панели. Издав короткий запрещающий сигнал, дверь осталась на месте: только сейчас я с ужасом осознала, что в целях безопасности она открывалась лишь с обратной стороны. Мы были взаперти.

Бросившись в мою сторону, Михаил впечатал меня в стену. Его окровавленная ладонь впилась ногтями прямо мне в горло, перекрывая дыхательные пути. Несмотря на болезненную худобу, мужчина был на удивление силен: его крепкая хватка полностью обездвижила меня. В другой раз я, вероятно, смогла бы вывернуться или хотя бы оттолкнуть его, но теперь, когда его безобразное лицо нависало в нескольких сантиметрах, меня словно парализовало.

– Что вы с ними сделали? – бешено заорал Михаил, сжимая мое горло. – Где мои жена и дочь?!

– У вас нет дочери… – еле слышно прошептала я, каменея от ужаса, – и никогда не было. Только два сына…

– Это ложь! Все это ложь! – отчаянно завопил мужчина, трясясь всем телом, словно в лихорадке. – Моя дочь, Аника… Ей всего восемь, всего восемь, она совсем малышка…

– Мне очень жаль, – прошептала я, задыхаясь. – Мне о ней ничего не известно…

Истошный крик мужчины был похож на вопль отчаяния.

– Она мертва, – мучительно выдавил он. – Я знаю это, чувствую. Так же, как я сам, и так же, как и вы! Вы мертвы уже несколько лет!

Его пальцы сильнее впились мне в глотку, царапая кожу: из последних сих я жадно, урывками хватала глотки воздуха.