Поэтому в попытках рассуждать о его намерениях, целях и замыслах мы уделим особое внимание двум моментам. Во-первых, мы подробно рассмотрим те традиционные и нетрадиционные формы, с помощью которых он выражал свои идеи. Ключевая мысль, которую нам предстоит раскрыть в процессе, заключается в том, что жанры, присущие эпохе Возрождения, следует представлять не как набор императивов, навязанных авторам, а как увеличительные стекла, позволявшие им смотреть на мир и тем самым выстраивать свое мировоззрение. Особенно это касается Макиавелли. Он не только вдохнул новую жизнь в древние, освященные веками формы литературных произведений, добавив в них элементы других жанров («О военном искусстве», «Мандрагора», «История Флоренции»), но и со спокойным сердцем подорвал в своем «Государе» основы многих неписаных правил, по которым создавались книги наставлений для правителей, а в «Рассуждениях» ex novo, с чистого листа, создал философский жанр, которому было суждено за три столетия «завоевать» Европу и положить начало современным эссе. Формальные приемы, выбранные мыслителем для изложения своих идей, неизменно важны, но они еще более примечательны, когда речь идет о Макиавелли, великом драматурге и одном из величайших итальянских литераторов.

Во-вторых, мы попытаемся выявить те незримые нити, которые связывают все произведения Макиавелли воедино. За долгое время сложилась традиция, в соответствии с которой «Государя» и «Рассуждения» было принято рассматривать как противоположности. Первый трактат, по мнению комментаторов, был проникнут одобрительным отношением к «сильной руке» властелина, а вторая книга носила прореспубликанский характер, поэтому их считали несовместимыми. Однако прежде всего стоит отметить, что усилия, вложенные в эти труды самим Макиавелли, значительно различаются. Если «Государь» – это блестящий образец литературного мастерства, созданный в определенных обстоятельствах и с определенной целью, то «Рассуждения» – это плод долгих размышлений, а также всесторонняя переоценка природы свободных форм правления, призванная объяснить, как устроены эти формы и как они могут продлить свое существование. В дальнейшем мы еще не раз подчеркнем абсолютную цельность убеждений Макиавелли – и его неослабевающий интерес к социальным и политическим связям; и его стойкую и даже неистовую решимость противостоять олигархам; и его благосклонное отношение к государственным деятелям, взошедшим на вершину власти самостоятельно, без опоры на семейные привилегии. Мы будем говорить и о том, что он в полной мере осознавал экономические аспекты властных отношений (это было необычно для его времени) и постоянно уделял внимание вопросам, связанным с войной. А кроме того, мы покажем, сколь явное предпочтение при наставлении будущих властелинов Макиавелли отдавал примерам, почерпнутым не из философии, а из истории, – и это далеко не все моменты, которые будут рассмотрены в книге. Сегодня Макиавелли прославляют как истинного реалиста, а некоторые даже считают, что именно он создал такое явление, как политический реализм. Несомненно, с такими воззрениями он был просто обязан прекрасно ориентироваться в самой разной обстановке и уметь к ней приспосабливаться. Однако если внимательно прочесть его труды и оценить их в историческом контексте, мы увидим, насколько необычайно он последователен в своих идеях – от самых истоков его творчества, проникнутого духом гуманизма, до последних лет жизни, когда он, пройдя через тернии к звездам, наконец-то ненадолго обрел давно заслуженную славу.

И наконец, завершая предисловие, я хотел бы поблагодарить Гарета Уильямса и Элизабет Ладенсон – за предложение написать эту книгу и неизменную поддержку в ходе редактуры. Кроме того, я признателен редакционной коллегии Core Knowledge и анонимным рецензентам, значительно улучшившим мой текст. Мне очень помогли трое друзей-знатоков, щедро делившихся своим мнением о рукописи: это Джулио Аццолини, Жереми Бартас и Ив Винтер. Ценные библиографические сведения предоставили Пьеро Инноченти и Мариэлиса Росси. Первые наброски по большей части появились весной 2022 года в Институте перспективных исследований в Принстоне (где гостеприимные духи Феликса Гилберта и Альберта Хиршмана часто составляли мне компанию по ночам). Изначальную версию трех первых глав я представил на «Семинаре по раннему Новому времени» (Early Modern Seminar), который вела Франческа Тривельято, – я помню ее ценные комментарии и пылкое обсуждение, в которое вовлеклись и другие участники, особенно Джереми Фоа, Эмили Каденс, Диана Ким, Питер Лейк и Робин Мараско. В марте 2022 года черновик третьей главы послужил основой для лекции в Гарварде, куда меня пригласил Франческо Эрспамер. Последние исправления я вносил в Калифорнийском университете в Беркли, где по приглашению Мии Фуллер заведовал кафедрой итальянской культуры в ходе весеннего семестра 2023 года; на этой стадии ряд страниц прошел «боевое крещение» на семинаре «Итальянская современность» (Italian Modernities Seminar), где я оказался благодаря Лауре Уитман. Патриция Габорик и Бретт Сэвидж любезно проверили мой английский и довели его до совершенства, причем у Патриции на это ушло несколько попыток. Всем им я выражаю мою глубочайшую благодарность.

Никколо Макиавелли – представитель одного из тех поколений, которым выпадает жить во времена, когда настоящее жестоко и немилосердно, а в недавнем прошлом всем видится золотой век. Для самого Макиавелли эта черта, разделившая время на «до» и «после», была проведена в 1494 году. Ему тогда исполнилось двадцать пять лет, а Карл VIII, король Франции, перешел Альпы с огромной армией, решив предъявить права на свое наследие – Неаполитанское королевство. Вторжение монарха на Апеннинский полуостров не только изменило местный баланс сил на несколько веков, но и стало настоящей катастрофой в сознании итальянцев. Поэтому суть произведений Макиавелли раскроется перед нами только в том случае, если мы будем помнить, что они созданы на фоне глубочайшего потрясения культурных, политических и экзистенциальных основ бытия.

Ко времени, когда произошли эти события, Италия благоденствовала уже сорок лет. Мир воцарился еще в те далекие дни, когда под натиском османов пал Константинополь (1453). Европу тогда охватил страх, и уже в следующем году сильнейшие итальянские державы заключили в Лоди договор, к которому впоследствии присоединились швейцарцы. С тех пор конфликты с вовлечением государств происходили на полуострове лишь изредка, и почти всегда их воспламенял воинственный папа Сикст IV (1471–1484). Так что мирные соглашения оказались необычайно эффективны, если закрыть глаза на то, что они не отразились на внутренних делах Неаполитанского королевства, где даже в период их действия случилась гражданская война. Подобная безмятежность покажется поистине райской, если мы вспомним, что происходило в те годы в других частях Европы. Франция одолела Англию в Столетней войне (1453), но насладиться плодами победы не успела: страну тут же охватили внутренние распри, и правящий дом вступил в борьбу с влиятельными феодалами. В Англии на протяжении тридцати лет (1455–1485) грызлись между собой Ланкастеры и Йорки. Испания все еще была разделена на четыре отдельных королевства, и пусть даже брак Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской положил начало объединению большей части Пиренейского полуострова, стране еще предстояла изнурительная и кровавая гражданская война (1475–1479), а вскоре после ее завершения королевская чета повела военную кампанию против Гранады, последнего оплота мусульман в Европе; эта кампания длилась десять лет (1482–1492) и завершилась победой испанцев.