– А как спал Мишутка Бэггинс? – тянет Натаниэль. – Не погиб от удушения, надеюсь?

– Ты позволил Сори спать с Мишуткой? – Натали даже оторвалась от книги. – Когда мы росли, ты не позволял мне и пальцем к нему притронуться!

– Ты до сих пор растешь, – замечает Натаниэль, запустив в нее диванной подушкой, которую она тут же отбивает книгой.

– Что на завтрак? – спрашиваю я, заглянув в кухню. – Пахнет просто потрясающе.

Заметив у стены универсальную зарядную станцию, я тут же подключаю телефон и кладу рядом с остальными устройствами.

– Блинчики! – объявляет Надин, проследовав за мной на кухню. – А также яйца, бекон, сосиски и картофель.

– Сори привыкла есть на завтрак корейскую еду, – замечает Натаниэль. – Рис. Суп. Овощи.

Надин открывает холодильник.

– У нас есть кимчхи[27], но к блинам, наверное, не пойдет.

Я только смеюсь в ответ:

– Не надо кимчхи. Я обожаю блинчики.

– Доброе утро, Сори, – улыбается мне Николь, самая старшая сестра Натаниэля. Она готовит, стоя у плиты, и я быстро кланяюсь ей.

– А вот я буду кимчхи, – говорит Натали, усаживаясь за стол.

Сестры следуют ее примеру, а мы с Натаниэлем занимаем места на противоположных концах прямоугольного стола, где обычно сидят его родители. Я переживаю, что всем будет неловко – в конце концов, среди них оказалась бывшая девушка их брата, но такое ощущение, что меня и за столом-то нет, так что я несколько расслабляюсь. Они оживленно болтают – то по-английски, то по-корейски: говорят одновременно, смеются, перебивают, подначивают. Сложно вставить хоть слово, но я совсем не против, даже благодарна, что они пытаются вовлечь меня в разговор.

– Онни, передай, пожалуйста, яйца.

Я обращалась к Ноэми, поскольку ближе всего к тарелке с ними сидит именно она, но все четыре сестры Натаниэля поворачиваются ко мне и тут же начинают угощать всем, чем можно.

– Может, еще блинчик, Сори? – спрашивает Надин по-английски.

– Возьми еще бекон, Сори-я[28], – подхватывает Николь по-корейски.

Ноэми, встав, начинает накладывать мне на тарелку яичницу, а Натали предлагает кимчхи.

– Как приятно почувствовать себя невидимкой, – жалуется Натаниэль по-английски, но тут же переходит на корейский. – Сори, виноградный сок будешь? – Он со скрежетом отодвигает стул и направляется к холодильнику. – А где виноградный сок, кстати?

– В том холодильнике, который на улице, – откликается Надин, даже не повернувшись.

Натаниэль отправляется в гараж, и на кухне воцаряется молчание – пока не хлопает задняя дверь. Тут все четыре сестры начинают галдеть наперебой.

– Сори, я так рада, что ты пришла.

– Мы и не думали, что снова тебя увидим после…

– Тем летом, когда ты у нас гостила, все было просто идеально.

– Надин весной поедет учиться за границу, в Сеул. Как хорошо, что у нее будут знакомые в городе помимо Натаниэля.

Последние слова принадлежат Николь. Я поворачиваюсь сначала к ней, потом к Надин.

– Ты ничего не сказала вчера вечером! Пожалуйста, свяжись со мной, как только приедешь. Поведу тебя по магазинам.

Это меньшее, что я могу сделать в благодарность за их доброту.

Надин ухмыляется:

– С удовольствием. Какой у тебя номер? – Она как раз вбивает его, когда возвращается Натаниэль с виноградным соком.

После завтрака меня выгоняют из кухни, чтобы Натаниэль с Натали могли убраться. Николь и Ноэми, быстренько попрощавшись, торопятся на выход: Николь надо забросить Ноэми в клинику, а потом и самой ехать на работу в начальную школу. Надин плюхается на диван рядом со мной и начинает щелкать пультом, перебирая каналы. Я устроилась по-турецки. Ноэми перед уходом набросила мне на плечи одеяло, я попиваю виноградный сок из стакана и чувствую себя вполне довольной жизнью.

На душе тепло. Скоро придется уехать – мне надо вовремя вернуться в отель, но так хочется задержаться еще ненадолго. Точно так же я чувствовала себя, когда была здесь в прошлый раз. Пусть и ненадолго я стала частью семьи, обрела дом.

– О, корейский канал! – говорит вдруг Надин. – Когда бабушка с дедушкой приезжают в гости, они смотрят его каждое утро.

На экране ведущий новостей сидит за столом на фоне туманного изображения корейской столицы – Сеула.

«Вчера около шести вечера члена Национального собрания Мина заметили выходящим из номера отеля…»

Я так резко выпрямляюсь на диване, что одеяло падает с плеч. Картинка на экране меняется: теперь мы видим видео, явно снятое поздно вечером. Мужчина в темных очках выходит из лобби отеля.

– Это же… это же мой отец.

– Погоди, серьезно? – Надин прибавляет звук.

«Он находился в компании неизвестной женщины. Доподлинно известно, что это не его жена Сео Мин Хи, генеральный директор “Джоа Энтертейнмент”».

– Сори…

Будто в тумане я ставлю стакан на журнальный столик и вытаскиваю зарядку из телефона. Едва я его включаю, на меня обрушивается поток сообщений и пропущенных вызовов от секретарей обоих родителей. У меня так трясутся руки, что телефон выскальзывает и с дребезгом падает на кухонный пол. Поднять его я не успеваю – меня опережает Натаниэль.

– Ты как? – тихо спрашивает он, протягивая мне телефон.

Я даже не знаю, что на это ответить. Я расстроена. Я поражена. Мне стыдно.

– Я… мне надо вернуться в отель. Надо собрать вещи.

– Я тебя отвезу, – тут же реагирует Надин. – Натали, принеси остальные вещи Сори.

– Мне очень жаль, – говорит Натаниэль, когда мы остаемся наедине, и я понимаю, что он вспоминает, из-за чего я оказалась у него дома тем летом.

Из-за отцовских интрижек меня травили в школе, я превратилась в изгоя. Мать не могла развестись с отцом – ему принадлежало слишком много акций ее компании, а он не мог развестись с ней, потому что однажды хотел стать президентом. И неважно, что они друг друга ненавидели, неважно, что перестали спать в одной комнате. К тому моменту отец уже съехал и стал жить в пентхаусе отеля. Однако все быстро распространилось, людям стало известно о личной жизни нашей семьи, и об этом, разумеется, узнала вся школа.

В то утро, когда нам предстояло вернуться в Сеул, я разрыдалась в этой самой гостиной. Я не хотела возвращаться в Корею. Я хотела остаться здесь, с его семьей, с ним.

Теперь, глядя на Натаниэля, я понимаю, что наши жизни практически до смешного далеки друг от друга. Когда я увидела отца в новостях, меня будто ледяной водой окатили – реальный мир напомнил о себе. До чего глупо было сюда приходить. Надо убираться. Чем дольше длится приятный сон, тем сложнее просыпаться.

Я успокаиваюсь. Руки перестают дрожать. Такова моя жизнь – да, отчасти это судьба, но отчасти – мой собственный выбор. Снаружи сигналит машина – Надин готова.

– Пока, Натаниэль. – Я отворачиваюсь. На выходе Натали подает мне пальто, открывает дверь. На сей раз, выходя из этого дома, я точно знаю, что не вернусь.

Весна в Сеуле – пожалуй, мое любимое время года. На деревьях появляются почки, многочисленные городские парки утопают в зелени и цветах. Пока я жду автобус, продавец из уличного киоска предлагает попробовать клубнику, и в итоге я покупаю целую корзинку, аккуратно устроив ее на дне шопера. Когда приходит нужный мне автобус, народу немного, так что я сажусь у окна, приоткрыв его, чтобы ощущать легкое дуновение ветерка.

Прошло чуть больше двух месяцев после скандала, и вся отцовская пиар-команда круглосуточно вкалывает, чтобы очистить его имя. Сразу после злосчастного выпуска новостей команда выпустила заявление, в котором говорилось, что женщина на фотографии – помощница моего отца и работала сверхурочно на благо кампании. К слову, все это – чистая правда, хотя главное, разумеется, осталось за кадром. На следующий день отец провел пресс-конференцию, отвечая на вопросы репортеров, и мама была рядом с ним. Одно ее присутствие спасло его имидж лучше любого заявления. Раз Сео Мин Хи, икона стиля, предприниматель и «женщина года», поддерживает своего мужа, значит, в новостях явно раздули из мухи слона.