— Блин, прости — бормочу, поправляя съехавшие с плечей лямки рюкзака.

Та лишь надменно фыркает и обходит нас стороной, как мелких шавок, не достойных внимания королевы всей школы.

В субботу встаю пораньше, чтобы успеть прибраться в квартире и сделать уроки на понедельник. Пытаюсь дозвониться отцу, чтобы отпроситься на выходные, но тот вне зоны доступа сети, о чем меня предупреждал. Тогда шлю сообщение, чтобы папа все равно знал, когда появится сеть, где я нахожусь.

Потом собираю вещи в рюкзак, и уже в четыре мы встречаемся с Ромкой на остановке, откуда на рейсовом автобусе добираемся до садового товарищества «Луч».

Первое, что меня напрягает, так это закрытая на замок калитка. Второе — темные окна в бревенчатом домике. И третье — отсутствие машины.

— А где родители? — спрашиваю, насторожившись.

Ромка беззаботно дергает плечами.

— Они написали, что отъехали в Белогорку за мясом, скоро должны вернуться.

— А почему вдвоем?

— Так мама отцу не доверяет, все сама. Пойдем в дом.

Внутри поселяется пробирающая мурашками паника. Но я гоню ее подальше. Это же Ромка. Что может случиться?

Как только заходим внутрь, напряжение немного стихает, потому что у входа замечаю неразобранную корзину с непортящимися продуктами и дорожную сумку.

На кухне чисто, убрано. В вазочке лежат фрукты, в заварочном прозрачном чайнике чай, а в камине прожженные угли.

Отпускает.

Ромка предлагает отнести рюкзак в свободную комнату на втором этаже и помочь ему с салатом, пока родители не вернулись.

За окном уже стемнело. Ромка подкладывает дрова в гостиной и присоединяется ко мне, чтобы помочь с нарезкой овощей.

— А как же мангал? Не пора разжигать? — спрашиваю, проверяя время на телефоне.

— Не, готовые угли есть. Да, и вместо камина у нас барбекю-зона.

Все логично, но почему то меня гложет изнутри тревога. Что-то явно не так.

И это что-то проявляется, буквально, через пару минту. Как только Ромка заходит мне за спину.

РОМА

В моей голове созрел четкий план после того, как родители сообщили о своем намерении поехать в следующие выходные на юбилей к маминой подруге в другой город.

Тянуть было нельзя. Я застукал этих двоих в коридоре, когда Женю послали в библиотеку за картой. Ее не было довольно долго, и учитель предложил кому-нибудь сходить за ней. Я вызвался первым.

Их голоса стало слышно, как только спустился по лестнице на первый этаж. Она сдавалась. Несмотря на все, что Денцов с ней сделал, Женька сдавалась.

Субботу я расписал по минутам.

С самого утра на рейсовом автобусе скатался на дачу, чтобы завести продукты, убраться, растопить камин, и создать атмосферу, будто там уже побывали мои родители. Ведь по легенде я позвал Лису в гости на семейные посиделки с шашлыком. И та с радостью согласилась, не учуяв подвоха. Слишком мне доверяла. Слишком уже правильным мальчиком я для нее казался, и это бесило до колик.

Черт, мы столько лет дружили, а Женя так и не поняла, какой я внутри, что у меня внутри. Какие мысли, какие чувства. Где маска, а где истинное обличие.

Вот сегодня и узнает.

Лиса почуяла неладное уже на подходе к дому, но я быстро выкрутился. Наплел, что родители поехали в Белогорку за мясом. Хотя времени было уже достаточно, чтобы сомневаться в моей версии, только вот Женя поверила.

Сначала все шло по плану, но потом я сорвался.

Она стояла ко мне спиной, нарезая овощи для салата.

Маленькая, хрупкая.

Моя — крутилось в голове.

Только нужно помочь. Подсказать. Направить.

А уж потом я расквитаюсь с ней за все годы бессильной, отчаянной злости, когда я каждый день вымучивал из себя крепкую дружбу с той, по которой сходил с ума. Бесился и мучился от своей трусости, что мешала признаться в своих истинных чувствах. Боялся потерять, как только узнает. Боялся, что не примет. И подыхал. Медленно. В агонии.

Подхожу ближе, останавливаюсь за спиной.

Женя замирает с ножом в руке и помидорами на разделочной доске.

— Уже позно, где твои родители?

Чувствую, что она уже знает ответ, но все равно спрашивает. Чтобы убедиться. Оттянуть время.

— Я тебя обманул. Они сюда не собирались. Уехали на юбилей к маминой подруге.

— Зачем? — голос становится тише. Дребезжит.

— Хотел побыть с тобой наедине. Поговорить.

— Ром…

— Прости — перебиваю и дотрагиваюсь до хрупких плечей, отчего их сводит судорогой. — Мне нужно, чтобы ты выслушала. И никуда не убежала… Выслушала до конца.

Лиса откладывает нож и вцепляется пальцами в края столешницы.

— Не могу так больше. Не могу притворяться, будто ничего, кроме дружбы у меня к тебе нет — склоняюсь ниже. — Давай попробуем по-настоящему. Никто и никогда тебя не будет любить сильнее, чем я.

Лиска каменеет.

— И давно?

— Давно — выдыхаю рядом с открытой тонкой шеей. — Лет в двенадцать. Сначала не понимал, что со мной, а потом, как обухом по голове.

— Почему ты не признался?

Смеюсь с горечью, с едкой желчью, раздирающей горло.

— Боялся потерять, что имел. Боялся, что ты отдалишься.

— А сейчас?

— И сейчас боюсь. Просто сил больше не осталось. Предел, понимаешь?

— Ром, я не могу — голос дрожит. Лиса склоняет голову, еще больше оголяя хрупкую шею.

И мне до фантомных болей в пальцах хочется ухватить ее ладонями, сжать посильнее, чтобы до хрипа, до мольбы.

— Из-за него?

— Нет — мотает головой. — Денцов здесь не при чем. Просто я никогда не думала, что ты… Что я… Господи, Ром, прости, мне не нужно было соглашаться. Целовать тебя… Все неправильно. Если бы только знала, никогда бы…

Я взбешен до предела своих возможностей. И заведен так, что кинь спичку, сгорим нахрен.

— Выкинь все это дерьмо из своей головы… Пожалуйста, можно я хотя бы попытаюсь?

— Это безумие какое-то.

— Не думай, Лисенок. — касаюсь губами шеи. Мы с ней уже целовались, и я чуть не сдох от переполнявших душу эмоций. Но касаться ее шеи, ее кожи — это еще острее. — Доверься. Ты же знаешь, меня. Я не сделаю тебе больно. Мы так подходим друг другу, просто ты еще не поняла.

— Нет! — Женя выкручивается и шарахается от меня в сторону.

И такой страх в глазах. Животный. Первобытный.

Меня распаляет с невероятной силой. Может, я — садист? Теперь уже точно дороги обратно нет. Даже если бы захотел, не смог бы остановиться.

— Я не отпущу тебя — медленно крадусь к ней — Пока не сдашься.

Лиса пятится назад и налетает на журнальный стол. Спотыкается, заваливается навзничь. В секунду я набрасываюсь сверху, раскладывая Лисовскую на столе и подминая под себя.

Мне уже все равно на итог. Я не так задумал наш разговор и наш вечер, но обратного пути у меня нет, потому что уже перешел черту.

Лиса кричит, вырывается, царапает ногтями, а я целую куда придется и все шепчу, шепчу, как люблю ее, как не могу без нее.

Задираю свитер, оголяя живот. Фиксирую ее руки и прохожусь щекой по нежной коже возле пупка, а затем целую, оставляя укус, отчего Лиса взвизгивает и брыкается с новой силой.

— Ромка, хватит. Ну, прошу тебя, остановись, я же не прощу. Я же никогда тебя не прощу.

— Да срать мне на твое прощение — рычу. — Зато сегодня ты только со мной.

Она долбит ногами по моей спине, а я уже совсем не контролирую себя. Мне мало. Ее мало.

Одной рукой удерживаю держу тонкие запястья, а другой спускаюсь к ширинке на джинсах Лисы.

— Не брыкайся, только больнее будет — поднимаю голову и сцепляюсь с потемневшими от страха и отчаяния глазами Лисовской.

— Ненавижу тебя — цедит сквозь зубы.

— Уже хоть что-то.

Пытаюсь сдернуть неподдающуюся джинсовую ткань, как вдруг глухой треск оглушает. В глазах темнеет. Руки ослабевают, выпуская Лису из захвата.

Женька выбирается, со всей силы толкнув меня ногой в грудину.

— Сволочь — слышу последнее, прежде чем заваливаюсь на спину.