Литмир - Электронная Библиотека

Мама поднесла стакан к губам и единым глотком выпила всё содержимое.

– Только не говори своей матушке, что я впустую потратила яйцо на такую ерунду, как эти мальчики. Иначе тебе чертовски сильно влетит.

Мы уставились на маму, потрясённые крепким словечком, а потом снова разразились смехом.

Хотя у нас был разный цвет кожи, хотя мы все родились от разных матерей, мы – три девочки – жили в доме преподобного Пэрриса и какое-то время чувствовали себя сёстрами. Нас связали дразнящие секреты мамы и её захватывающие истории, которые вырывали нас из скучной повседневной жизни. Мы пересказывали их девчонкам в городе и сами готовили гадательные зелья, спрятавшись подальше от бдительных глаз.

Мы наслаждались всем этим. Пока оно не кончилось.

В какой-то момент Бетти и Эбигейл начали рассказывать собственные истории – мрачные истории – о маме и других людях. Когда это произошло, многие отправились на Виселичный холм и погибли.

Мамины байки были лёгкими, словно привкус соли в морском воздухе, но потом у Бетти и Эбигейл начались припадки, и они обвинили в этом нас. Тогда мама стала рассказывать совсем другие истории, от которых волосы на затылке вставали дыбом. Она уверяла, что встречалась с самим сатаной и расписалась в его книге.

Я и по сей день не знаю, почему с Бетти и Эбигейл случилась беда, но не могу поверить, что мама имела к этому хоть какое-то отношение. Однако сама она во всём призналась.

Вот что меня угнетало. Могло ли всё стать как раньше, если Бетти и Эбигейл продолжали жить беззаботной жизнью, а мама уже тринадцать месяцев сидела в тюрьме?

Я прикусила губу.

Я слышала, как мама рассказывает эти ужасающие истории перед судьёй в доме собраний. Моё сердце колотилось как бешеное, когда эти слова слетали с её губ – слова о колдовстве, о дьяволе и о ночном полёте на мётлах.

Я наблюдала, как девушки указывают на что-то невидимое. Они уверяли, что друзья и соседи тыкали в них иглами и являлись к ним в виде духов, чтобы схватить за шею и задушить.

А потом маму посадили в телегу вместе с Сарой Гуд и Сарой Осборн, чтобы отвезти в тюрьму в Бостоне. Всех троих Бетти и Эбигейл обвинили в том, что они их околдовали.

Глядя на Сару Гуд, не так уж и невозможно было поверить, что она и впрямь ведьма. Она ходила во всему Салему с пятилетней дочкой на колёсном кресле и просила милостыню, осыпая проклятиями даже тех, кто делился с ней хлебом… Позже в чёрной магии обвинили также её младшую дочь. С этим оказалось гораздо труднее смириться.

Что до Сары Осборн – тут у меня были серьёзные сомнения. Она больше года пролежала в постели, не посещая даже богослужения. Может ли женщина, которая больна настолько, что не способна дойти до молитвенного дома, летать по ночам на метле или танцевать в лесу с дьяволом? Она провела в тюрьме всего девять недель, а потом у неё отказало сердце. Неужели она – будучи настолько слабой – в самом деле годилась для дьявольской работы?

А мама? Да, она разводила яйца в воде и делала предсказания. Она рассказывала мне о своём народе – араваках – и их связи с видимым и невидимым миром. Рассказывала о душах, покоящихся в деревьях и реках, и о том, что радуги образуют мосты между землёй и небом. Она говорила о лесных духах – опиасах, – которые появляются только ночью, и о многих других фантастических вещах, но ни разу не упомянула дьявола.

Если её признание было правдой, как она проделала всё так, что я ничего не заметила? Каждую ночь она лежала в постели рядом с папой, и я слышала её дыхание. По утрам мамины башмаки выглядели начищенными до блеска – без единого следа грязи или прилипших листьев.

В тот день, когда шериф увозил маму, Сару Гуд и Сару Осборн, я видела, как дочь Сары Гуд пыталась вырваться из рук отца, чтобы побежать за повозкой. А дочь Сары Осборн – Элизабет Принс – упала на дорогу и кричала, умоляя мать признаться.

Мама смотрела на меня твёрдым взглядом, высоко подняв голову. Как она нашла в себе силы сделать это после того, как все в городе узнали о её деяниях – узнали от неё самой? Мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда, но я тоже подняла голову и выпрямила спину. Я была уверена, что всё это – какой-то дурной сон, от которого я скоро очнусь.

Как могла моя мать в самом деле оказаться ведьмой?

Думаю, это моя история.

История, для которой я пытаюсь придумать завершение.

Только звёзды знают её имя. Забытая звезда Салема - i_004.jpg

Глава 2

Дьявол принял моё обличье и причинял людям вред, но я сама ничего об этом не знала.

Сара Осборн
Только звёзды знают её имя. Забытая звезда Салема - i_005.jpg

Я думала о маме и её историях, пока мы с миссис Пэррис ехали обратно в Салем. Почти два месяца мы провели в Северном Глостере, помогая семье её брата, в которой родился ребёнок. У них уже было пятеро кашляющих и чихающих детей с вечно мокрыми носами, так что дни проходили в заботах и трудах, и у меня не оставалось времени размышлять о собственных проблемах.

Телегу тряхнуло на неровной дороге, покрытой колеями и промоинами. Я вцепилась в борта. Госпожа Пэррис сидела впереди вместе со своим сыном Томасом и схватила его за руку, чтобы не упасть.

Томас был на год старше меня – ему уже исполнилось четырнадцать, и теперь я стала для него просто прислугой, которая штопала носки и следила, чтобы вода в его ежемесячной ванне оставалась тёплой.

Чем ближе мы подъезжали к дому священника, тем тяжелее становилось у меня на сердце. Я любовалась пышной зеленью, растущей вдоль дорожки, и благословляла весну, несущую новую жизнь. Но мысль о том, что рядом не будет мамы, мешала мне радоваться по-настоящему.

В Глостере по ночам мне часто снилось, что преподобный Пэррис передумал и заплатил за маму тюремный сбор – и она будет ждать меня, когда мы вернёмся домой. Снилось, что я войду в дом, и она заключит меня в объятия. Надежда была слабая, но она поддерживала меня последние несколько недель. Хотя, конечно, в глубине души я понимала, что даже если бы преподобный захотел помочь, он бы не раскошелился. В его бюджете не было и пары лишних монет для таких, как мы. И в любом случае, он едва ли потратил бы их на маму.

В кустах, растущих у дороги, синицы перепархивали с ветки на ветку. Они радостно щебетали, не умолкая ни на минуту – и даже этим напоминали мне маму…

Да, на самом деле я понимала, что придётся довольствоваться спокойной компанией папы. В чём-то он был похож на преподобного – они оба, казалось, не испытывали большой привязанности к детям.

Однако папа более всего походил на голубую цаплю, которая медленно и вдумчиво двигалась вдоль кромки воды, полностью сосредоточенная на своём списке ежедневных дел. А преподобный Пэррис – с его острым носом и глазами цвета стали – напоминал мне краснохвостого ястреба, яростного и жестокого, готового срывать плоть с костей своим острым клювом.

Что ж… Во всяком случае, я знала, что папа устало улыбнётся мне перед сном, после вечерних молитв. А когда я задую свечу – напомнит, что, хотя мамы здесь нет, Полярная звезда будет светить ей так же ярко, как нам.

Казалось, что папа старается говорить лишь тогда, когда свеча уже не горит. Думаю, в темноте он наконец-то мог позволить себе поразмыслить о собственной семье, выкинув из головы список домашних дел преподобного Пэрриса. Иногда по ночам, потихоньку проваливаясь в сон, я слышала, как папа шёпотом размышляет, где бы найти ещё работу и подкопить денег. Скажем, подрабатывать по несколько часов в день в пабе мистера Ингерсолла? Или же, неплохо умея обращаться с молотком и гвоздями, он мог бы ремонтировать соседям заборы и сараи. Он очень хотел вернуть маму…

Засыпая, я слышала, как папа шепчет:

– Терпение – это добродетель, Вайолет.

Я была терпелива и надеялась, что, пока меня не было, папа нашёл себе какую-нибудь работу. Похоже, всё, что у меня было в те дни, – это надежда.

2
{"b":"916144","o":1}