– Это мюзикл, – шепнул незнакомец. Я вздрогнула, потому что не заметила, как и когда он ко мне подошёл. Это был невысокий мальчишка, причёсанный и умытый, в просторном сером пиджаке и отутюженных брюках. Рядом с ним я, наверное, выглядела дурнушкой и грязнулей. Но больше всего меня поразил вовсе не его ухоженный внешний вид: незнакомец прижимал к груди пушистого котёнка, который безмятежно посапывал у него на руках.

– Нашёлся! – не удержалась от радостного крика я и потянулась к котёнку, но мальчишка покачал головой.

– Не надо его сейчас тревожить. Дай ему выспаться, – он сказал это с таким серьёзным видом, что я не посмела спорить.

– Но как ты его отыскал? – я тоже перешла на шёпот. На меня уже недовольно косился какой-то чопорный зритель с зонтом-тростью в руке.

– Даже и не думал, – незнакомец улыбнулся, – он сам сюда пришёл. Мальчишка оглядел меня с ног до головы и, как мне показалось, едва удержался, чтобы не расхохотаться. Я нахмурилась: и какое право он имел надо мной насмехаться? То, что он сам одет с иголочки и благоухает чистотой, не даёт ему повода… Я не успела додумать мысль, потому что мальчик усадил меня на скамейку, бережно уложил рядом спящего котёнка и понёсся к фургону, где отдыхали артисты мюзикла. Незнакомец появился через пару секунд с аптечкой в руках. Он хотел обработать ссадину на моей коленке. Я поморщилась, потому что ненавидела боль. Но уверенные движения мальчика меня немного успокоили.

– Ты что, сын врача?

Наверное, это прозвучало слишком глупо, и в этот раз мальчишка не стал сдерживаться и рассмеялся. Но вовсе не для того, чтобы задеть меня. Он смеялся от чистого сердца, и его красивые глаза цвета васильков смеялись вместе с ним. Я и сама невольно подчинилась обаянию этого заразительного смеха.

– На самом деле я сын режиссёра, – мальчик указал на строгого мужчину в таком же элегантном костюме, как и он сам. Нахмуренный господин сжимал в руках сигару и молча наблюдал за происходящим на сцене, время от времени неопределённо качая головой.

– Кто такой режиссёр? – не очень поняла я.

– Тот, кто руководит всем этим безобразием, – беспечно отозвался весёлый незнакомец.

– А это безобразие называется мюзиклом? – я решила попробовать на вкус совсем чужое, непонятное слово, и оно мне совершенно точно понравилось.

Мальчишка кивнул. Видимо, он хотел пояснить мне, что это значит, но передумал и только слегка толкнул меня в бок, чтобы не отвлекалась и внимательно смотрела на сцену.

Серое облако режет туман

На куски.

Ты из бокала пьёшь терпкий обман

От тоски.

Фата-морганой в мир счастье войдёт

Не к тебе.

Вместо пугливых рыб бьётся об лёд

Жадный бес.

Молодой человек в длинной мантии обводил публику печальным взглядом и, сложив ладони вместе, качал головой с обречённостью узника. Рядом дремал на кресле мужчина весьма преклонного возраста с короной на голове, и вокруг него водили хоровод девушки в масках. Певец сел подле короля и прикоснулся к его запястьям, словно стремясь воскресить, но тот вовсе не желал выбираться из сладостного плена собственных сновидений. Казалось, он был почти счастлив вдали от реального мира, где неизбежно становишься жертвой навязанных правил и бесконечных запретов.

Хор продолжил реквием по спящему королю:

Тихо вокруг. Темно. Звёзды горят

В небесах.

Сгинет скупой король в пасти огня

Без следа.

Молодой человек с длинными волосами, похожий на мудрого эльфа, закрыл ладонью лицо. На безымянном пальце блеснул перстень, на котором была выгравирована лира. Певец опустился на колени и грустно продолжил:

В жизни бывают минуты:

Никак не наступит утро,

Сердце стучит всё слабее,

И к счастью закрыты двери,

Падают звёзды без крика,

В огромной вселенной так тихо,

И кто-то бесславно сгинет,

Увязнув в своей гордыне…

Признаться, я тогда не видела особой разницы между гордостью и гордыней. И то и другое я считала разрушительным чувством и боялась однажды поддаться его тёмному обаянию. На сцене я видела несчастного короля, который настолько увяз в этой самой гордыне, что вконец запутался. А для чего он, собственно говоря, живёт, если впереди нет ничего, кроме пустыни одиночества? И хочется выбраться, но не хватает сил, и чем сильнее пытаешься, тем тяжелее бороться дальше.

Миловидная румяная девушка, которая уже успела очаровать меня своим ангельским голосом, выбежала на сцену в простеньком ситцевом платье, растрёпанная, босая и ужасно взволнованная.

– О, Даниэль! – она обняла грустного певца за плечи. – Скажи мне, что это ложь… Неужели, неужели завтра начнётся война?

– Милая София! – он обернулся, прижал девушку к себе и зарылся носом в её каштановые волосы. Я вздрогнула – не ожидала услышать своё имя, и оно показалось мне в эту минуту особенно прекрасным.

– Я был бы рад успокоить тебя, но… Воля вашего короля непреклонна. Логос будет воевать с Эйдосом, а это значит, что я… что мы…

– Нет, этого не может быть! – София тревожно заходила по сцене, заламывая руки.

– Этого не случится! – продолжала приговаривать она, глядя вверх, словно всё вокруг прекратило для неё существование в этот миг, и осталось только небо с крылатыми облаками. Наверное, именно из их объятий и рождаются ангелы.

– Это случится, – оборвал её Даниэль. Его голос заметно охрип, а колени подрагивали в такт усилившемуся ветру. – Но не сейчас, а через несколько часов… И нам остаётся только жить сегодня так, как будто никогда не наступит завтра, – он взял Софию за руку и снова притянул к себе. Пряча лицо у него на груди, девушка беззвучно плакала.

– Жить сегодня так, как будто никогда не наступит завтра, – пробормотала она. Единственное, что остаётся…

Потом объявили антракт, и к нам подошёл тот самый суровый человек в костюме, которого мой мальчишка называл отцом. Правда, теперь этот представительный мужчина выглядел вполне себе доброжелательным. Он похлопал сына по плечу и улыбнулся мне так, словно знал меня целую вечность, хотя я была уверена, что мы никогда раньше не встречались.

– Кто же эта очарованная зрительница? И когда только мой Александр успел познакомиться с такой красавицей? – шутливым тоном спросил режиссёр. Мой новый друг в общих чертах рассказал отцу историю о найденном котёнке, и я сразу поняла, насколько они близки. Оказавшийся совсем не суровым господин постоянно называл сына полным именем. Потом, когда мы снова встретились, у меня тоже вошло это в привычку. Александр… в этом сплетении букв заключена великая сила.

– Сегодня показательное выступление. Мы надеемся, что о нас узнают и нами заинтересуются. Наша труппа совсем недавно перебралась в столицу, и теперь нам нужно постараться, чтобы заявить о себе, – режиссёр говорил со мной, как говорят со взрослыми, и это меня сразу же подкупило. Любому ребёнку нравится, когда его уважают.

– Значит, вы не отсюда… Теперь понятно, почему я никогда раньше вас не видела, – с довольной улыбкой проговорила я, стараясь держаться уверенно, чтобы собеседник не посчитал меня невежественной.

– Да, мы из далёких краёв… Оттуда, где всегда поёт море, а у ветра солёный привкус, – режиссёр мечтательно закатил глаза.

– Он хотел сказать, что мы из Владивостока, – рассмеялся Александр.

– Какое красивое название! Уверена, это какой-то сказочный город… – я прикрыла глаза от удовольствия. – Знаете, больше всего на свете мне хочется увидеть море… А маяки там есть? Я их видела только на картинках!

Мой друг снова рассмеялся, и это меня немного разозлило. Я нахмурилась. Разве в моих словах было что-то смешное? Он заметил, что обидел меня, стёр задорную улыбку с лица и принял самый что ни на есть серьёзный вид.