В общем, «сафари» после оазиса было полной ерундой и явным перебором. Все устали в дороге и хотели покоя. Но покой мне только снился. Когда мы вернулись в автобус, выяснилось, что мой шеф действительно болен. Бледный, лоб в испарине, держится за живот. Абдель сказал, что дороги остается часа полтора и добраться до места разумнее, чем искать врачей где-то по пути.

В отеле, на этот раз оформленном в арабском стиле, совершеннейшем дворце из восточной сказки, Пенкина осмотрел врач, предположил, что у него приступ аппендицита, и предложил госпитализацию. Аленка от его слов разревелась, что-то бормоча про страховки и невезение. Оказывается, страховки нам ее фирма сделала по минимуму, операции в страховой случай не вошли, и если сейчас везти Пенкина в местную больницу, придется ему выкладывать из своего кармана несколько сотен долларов.

Тогда Пенкин, наглотавшийся к тому времени обезболивающих таблеток, выданных доктором, и повеселевший, предложил другой вариант. Алена меняет его и мой билеты, мы завтра вылетаем в Москву, и там он идет к хирургу. Поменять билеты в это время почти нереально, но получилось. Аленке удалось передвинуть наш вылет на двенадцать завтрашнего дня, а Пенкину удалось убедить меня ночевать в его номере. Он выглядел слишком больным, чтобы быть опасным, и я согласилась подежурить на случай, если вдруг ночью ему станет совсем плохо.

Уснула я в углу на диванчике. Спала некрепко, прислушиваясь к стонам и сопению шефа, и, действительно, один раз он позвал меня, попросив обезболивающего и воды. Утром Пенкин выглядел совершенно осунувшимся, однако до посадки в самолет и в полете держался, а вот уже в Москве после таможенного контроля его скрутило окончательно: он схватился за бок и не мог разогнуться. В таком виде таможенники проводили нас в комнату дежурного, и дальше все – вызов «скорой» и так далее – пошло своим чередом.

До больницы мы доехали быстро.

– Пойдемте, – кивнула мне одна из девочек-медичек.

Я подхватила наши сумки и потащила их в приемный покой.

После райских отелей Туниса московская больница выглядела трущобой. Хотя, если разобраться, нормальное медучреждение, построенное лет двадцать назад даже с некоторым шиком для того времени да так с тех пор и красующееся уже истертым линолеумом в коридоре, когда-то лакированными деревянными панелями на стенах и рядами проводов под потолком.

Один из санитаров, молодой, веселый, черноглазый (я аж вздрогнула – повеяло Тунисом) то ли таджик, то ли узбек ловко снял с моего шефа куртку, вручив ее мне, расстегнул ему штаны и увез за дверь с табличкой «Мужская смотровая». Вскоре туда же проследовала процессия из чернявого усатого дядьки-врача, похожего на индуса, и двух молодых робких парней, видимо, практикантов.

– Вы сопровождаете больного Пенкина? – выглянула из другой двери строгая медсестра. – Мне нужен его паспорт и страховое свидетельство.

– Вы знаете, у меня их нет, только загранпаспорт. Нас из Шереметьева привезли.

– Займитесь, пожалуйста, документами. Больного сейчас поднимут на операцию в четвертую хирургию, и вам завтра же нужно будет принести в отделение паспорт и страховое.

Я кивнула, соображая, как поскорее узнать телефон его мамы. В редакции наверняка есть сведения, но не попрусь же я сейчас в редакцию, из больницы да с двумя сумками! Я кинула куртку шефа на соседний стул – мешает думать! – и та чем-то ударилась о деревянное сиденье. Чем это? Я пощупала карман. Мобильник! А здесь бумажник. Надо их вынуть, не дай бог потеряются. Я достала телефон и машинально нажала кнопку входящих вызовов, и первая же строчка появившегося списка сообщила: «мама». Ну вот и хорошо, само все нашлось.

– Алло, здравствуйте! Это Лариса Калитина, секретарь вашего сына.

– Лариса? Здравствуйте. Что-то случилось? – Голос мамы по телефону звучал так, что мне казалось, будто я слушаю радио.

– Вообще-то да. У Виктора Алексеевича приступ аппендицита, и в больнице требуют срочно привезти страховое свидетельство.

– Куда привезти? В Тунис?

– Нет, что вы! Мы в Москве, Виктора Алексеевича из Шереметьева на «скорой» увезли.

– Говорите, какая больница, где вы, – властно потребовала мама Пенкина, и я растерялась.

– Не знаю, я не успела заметить... Я сейчас все узнаю и перезвоню!

– Уж сделайте одолжение! – сварливо ответила мама шефа, срывая на мне раздражение от неприятного известия.

Я стала осматриваться и заметила стенд. Ага, вот оно. Номер больницы, адрес и телефон справочной. Перезваниваю.

– Здравствуйте, это опять Лариса. Я все узнала. – И собралась диктовать, что узнала.

– Подождите, Лариса, – перебила меня мама Пенкина. – Ваш звонок буквально выбил меня из колеи, я плохо соображаю. Кажется, у меня подскочило давление. Я все равно сейчас не смогу никуда ехать. Давайте сделаем так: вы ко мне приедете, подробно расскажете обо всем и возьмете вещи, которые Вите понадобятся в больнице.

– Я сейчас не смогу, наверное. Мне нужно будет дождаться, пока его оформят, – растерялась я. – И я не знаю, где вы живете.

– Объясняю. От метро «Щелковская» на любом троллейбусе до остановки «Трансагентство», перейдите на другую сторону улицы, пройдите чуть вперед и увидите наш дом. – Она назвала номер дома и квартиры, как будто я могла запомнить. – Когда вы приедете?

– Не знаю... Все зависит от того, сколько времени я тут буду нужна.

– Постарайтесь не задерживаться, мне вредно волноваться, – распорядилась мама Пенкина и закончила разговор.

Что это было? Я потрясла головой, но тут из смотровой вышел врач, похожий на индуса, и его ассистенты.

– Вы сопровождаете больного? – спросил меня врач.

– Да. У него аппендицит?

– Нет. Там другое, похоже на флегмону. Сейчас делаем рентген, потом поднимаем в отделение и сразу оперируем.

Белозубый таджик-узбек вытолкал каталку с Пенкиным из смотровой и повез в конец коридора, а я осталась соображать, что за хворь такая – флегмона. Опасно это или нет?

Все выяснилось примерно через час, когда операция наконец закончилась и меня, совершенно отупевшую от всего и ждавшую развязки на диванчике рядом с операционной, позвал к себе в кабинет завотделением, жизнерадостный высокий старик с зычным раскатистым голосом.

– У вашего мужа гнойная флегмона, очень плохая рана, не знаю, сколько времени будет заживать, – бодро сообщил он.

– Я не жена, я личный помощник, – поправила я. – А что такое флегмона?

– Что-то вроде чирья, только внутреннего. Как же он так запустил себя, почти довел до септического заражения?

– Не знаю, он ничего не говорил, не жаловался. Ему только вчера плохо стало, пришлось билеты обменять. Мы были в Тунисе. Вернулись и сразу сюда, по «скорой», – объяснила я.

– Ну да, Тунис. В море холодном купались? Вот и результат переохлаждения. В общем, какое-то время придется вашего больного выхаживать. Подежурить возле него. Судно ему подавать.

– А кто будет возле него дежурить? – недоуменно заморгала я.

– Ну, это уже вам решать. Вы или другие родственники, можно сиделку пригласить.

Дежурить возле постели тяжелобольного шефа и подавать ему судно не входило ни в мои планы, ни в мои обязанности.

– Я не родственница. Давайте, я его маме позвоню, и вы ей все объясните.

– А как зовут маму?

– Не знаю, я с ней не знакома.

– Ну хорошо, давайте поговорю.

Я опять нажала кнопку мобильника шефа и сказала в трубку:

– Это снова Лариса. С вами завотделением хочет поговорить.

– Здравствуйте, – пророкотал в трубку врач. – Иннокентий Олегович, заведующий четвертой хирургией. Будьте любезны, ваше имя-отчество? Очень приятно, Эмма Валерьевна. Эмма Валерьевна, вашему сыну вырезали флегмону в паху, очень плохой был гнойник, скорее всего ему потребуется сиделка на несколько дней. Лариса? – Врач посмотрел на меня с недоумением. – Лариса, как я понял, посторонний человек. Ну хорошо, как скажете. – Он отдал мне трубку и пожал плечами: – Эмма Валерьевна сказала, что сидеть с больным будете вы. На правах невесты.