– Хорошо, теперь ты говоришь, как мисс Спок, – сказала Лайна. – Всё, что я пытаюсь сказать – я не только…

– Живи долго и процветай, – процитировала Шейла и закрыла дверь.

ГЛАВА 3

Она убрала продукты, переоделась в сухую одежду и только устроила усталую голову на диванной подушке, как в дверь постучали. Опять.

– Милостивый Господь, – пробурчала Шейла, поднимаясь и проходя уже знакомый путь к входной двери.

Приёмный покой госпиталя казался эталоном спокойствия по сравнению с этим местом. Она открыла дверь, на пороге возникла одна из эльфов Санты.

Отклонено. Перезапуск… Зелёная курточка, зелёная кофточка, синие джинсы, зелёно-красные рождественские носки… Она узнала овальное лицо и причёску женщины – водительши гольфкарта, размазавшей её по земле пятьдесят минут назад. Хорошо, справедливости ради, в гольфкарт она врезалась первой.

– Привет, – сказала Шейла, скорее спрашивая, чем приветствуя.

– О, как хорошо! С вами и правда всё нормально, – вскричала женщина. – Я так беспокоилась.

– Я в норме. Спасибо за заботу.

– Я пришла с предложением мира, – тощая со старческими пятнами рука протянула Шейле бутылку виски.

– Очень приятно, но это совсем не обязательно, – бутылка ткнулась в её руку, и Шейла скрепя сердце приняла подношение, взглянув на этикетку.

Оригинальный “Хайланд Парк “Дарк””.

– Это меньшее, что я могу сделать. Меня зовут Бритни Харт. Я живу через три дома отсюда, – Харт указала влево.

“Боже, спаси и помоги. А если не можешь, пусть смерть моя будет быстрой”.

– Здорово, – отозвалась Шейла. – Что ж, очень любезно с вашей стороны… – она посмотрела на серебряные и белые надписи на чёрной бутылке виски.

Прямиком из Оркни. Вряд ли что-то подобное можно купить в местном винном магазине.

– Вообще-то, мне следовало представиться давным-давно, – лепетала Харт, стоя под потоком воды, падающей с крыши. – Обычно вы приезжаете на денёк другой, и к тому времени, как я вас замечаю, вы уже уезжаете. Мы – я и Байрон – были хорошими друзьями с семьёй Лермов. Эдуардой и Лансом. Неразлучными. Четыре амигос, как нас называли. Мы отлично проводили время вместе. Ланс умер в девяностом, а через год вслед за ним ушёл Байрон. И мы с Эдуардой остались одни.

– Понятно, – сказала Шейла.

Она тоже. Одна.

– А потом умерла Эдуарда. Очень неожиданно. Я даже не знала, что она больна.

Капли дождя струились по её лицу ровным и сияющим потоком.

– Мне жаль, – неохотно сказала Шейла.

Харт горько улыбнулась. Шейла опустила взгляд на бутылку. 750 мл, точный объём общественного долга.

“Не делай этого. Ты потом никогда от неё не избавишься”.

– Вы хотели зайти?

На самом деле Шейла сказала: “Не хотите ли зайти?”, потому что было очевидно, что Харт хотела, и потому что даже четыре года в ЦРУ не смогли искоренить вбитые в голову социальные традиции. Лицо Харт просияло.

– Вы очень добры. Да, я хотела бы.

Она переступила порог, оглядываясь вокруг с удовольствием, обернувшееся крайним удивлением.

– Вы ничего не поменяли!

Чистая правда. Шейла купила коттедж полностью меблированным после смерти предыдущей владелицы. Рынок недвижимости был на самом дне, а ближайшие родственники проживали в Сиэтле и не имели ни малейшего желания возиться с домом, не говоря уже о лодке и куче старой потрёпанной пляжной мебели.

– Совсем немного, – согласилась Шейла. – Как вы заметили, я бываю тут не так часто, как хотелось бы.

– Всё выглядит точно так же, – Харт, двигающейся как во сне, словно потянуло к сложенному из белых, круглых камней небольшому камину с каменным очагом.

Двум кожаным креслам, с мягкими подлокотниками, потёртыми и блестевшими от времени и использования. Она рассеянно похлопала по спинке ближайшего кресла, будто оно было дружелюбным животным. Шейла изменила лишь пару вещей. Она пожертвовала одежду Эдуарды и Ланса в магазин “Не понравившиеся подарки” при авалонском госпитале. Сменила постельное бельё и принадлежности. И, собственно, ничего больше. На её взгляд, в коттедже было всё, чтобы проводить отпуска.

– Много раз мы с Эдуардой сидели здесь, болтали, – Харт улыбнулась Шейле, но та решила, что улыбка вызвана воспоминаниями о старых временах. – Мы выпивали, болтали, спорили до самого утра. Рассказывали друг другу древние истории о пиратах, кораблекрушениях и морских монстрах, – её взгляд скользнул по написанной маслом картине с галеоном, висящей над камином. – В здешних водах затонуло много суден. Пара манильских галеонов. Сан-Себастьян, Санта-Анна, Санта-Мария, Нуэстра-сеньора-де-Аюда, Сан-Августин. Нам никогда не надоедало, хотя мы слышали эти истории много раз.

Да, в это Шейле верилось легко. Но тут вылезло её врождённое любопытство.

– Как давно вы живёте на острове?

Внимание Харт вернулось в настоящее время.

– Должно быть, лет сорок. Само собой, не постоянно. Мы с Байроном жили в Лонг-Бич. Эдуарда с Лансом жили в Долине. Он работал в аэрокосмической промышленности. А на выходные мы вместе выбирались на пляж и барбекю, – взгляд Харт упал на бутылку в руке Шейлы.

Шейла мысленно вздохнула. Пить не хотелось. Хотелось вздремнуть и позавтракать. Вздремнуть больше. Утро выдалось утомительным и неожиданно напряжённым. Но она видела, что Харт одиноко, и ей стало жаль старушку.

– Как думаете, ещё слишком рано, чтобы открыть это? – вопрос был риторическим, поскольку да, половина одиннадцатого утра – это слишком рано для любого, кроме алкашей и двадцатилетних.

Что, впрочем, практически одно и то же.

Вытерев мокрое лицо платком, Харт просияла:

– Солнце уже поднялось над миром!

Шейла шагнула было в сторону кухни, но Харт сказала:

– Глобус в углу, там есть всё, что нужно.

И, конечно же, стоило поднять верхнюю половину глобуса, и испанская реплика шестнадцатого века Старого мира оказалась мини-баром с богатым ассортиментом тумблеров и винных бокалов. Это открытие подтверждало рассказ Харт о многих часах, проведённых в коттедже Лермов. Не то чтобы Шейла сомневалась, но она была профессионалом, а следовательно законченным скептиком. Она налила в низкий тумблер виски на два пальца.

– Если у меня и есть лёд, то из плейстоцена. Может быть, хотите воды?

– О, нет, – ответила Харт. – Всё и так идеально.

Шейла подала Харт стакан, и плеснула глоток себе в стакан. Обезболивающие и выпивка – плохая смесь, но глоток-второй вреда не нанесут. Но сама она предпочитала виски с водой, поэтому сходила на кухню и добавила немного.

Когда она вернулась в гостиную, Харт тянулась к судну в бутылке, стоящей на одном из тёмных шкафов у камина. И слегка подпрыгнула, заметив возвращение Шейлы.

– “Сан-Себастьян”, – сказала она, вытирая руку о джинсы, будто ребёнок, пойманный у вазы с печеньем.

– Точно. Вы упоминали его недавно, – сказала Шейла.

– Правда? Вы интересуетесь историей Калифорнии, мисс?..

– Донован, – подсказала Шейла. – Но зовите меня Шейла. Да, меня интересует история, – и она задумчиво уставилась на Харт.

Специалисткой в морской истории Шейла не была, но знала, что манильские галеоны были рабочими лошадьми Тихого океана, суднами, перевозящими сокровища. Их загружали золотом, драгоценными камнями, керамикой и роскошными тканями. По крайней мере, два, а по некоторым сведениям, даже четыре таких галеона затонули в водах Нормандских островов. Это была не легенда, а факт. Харт устроилась поудобнее в одном из призёмистых кресел и глотнула виски. Следующие двадцать минут она болтала почти без умолку об острове и о том, как он изменился за эти годы. Шейла потягивала виски и по большей части слушала.

Наконец Харт небрежно проговорила:

– Приятно видеть всё таким, как оставила Эдуарда. Все её книги… Полагаю, вы избавились от всех её бумаг?

– Каких бумаг?

Харт выглядела рассеянной.

– О… Да просто бумаги. Она вела колонку для “Каталина Исландер”. И всё время говорила, что однажды напишет книгу.