Он выслушал мой рассказ, а потом сказал:

— Это они с разгону. Как в настоящую жизнь вляпаются, прыти поубавится.

— Да иди ты… со своими прогнозами! Сейчас они в какой жизни, не в настоящей, что ли? Понарошку? — обозлилась я. — Справятся, попомни мое слово, они живучие! Это я… Я до этой осени жила… не по-настоящему. Знаешь, как в компьютерной игрушке: вот дом, вот муж, там родители, работа, всё чистенько и красивенько, и всё можно поправить… А потом мне прилетело с разворота, и спасибо, что я осталась жива и здорова! Тебе спасибо…

Гена помолчал, потом непонятно хмыкнул и спросил:

— Думаешь, я тебя там, в сквере в первый раз увидел?

— В каком смысле?

— В прямом. Тут все всех знают… Ты ж меня ловила пару раз на дороге, забыла?

Я помотала головой, потому что не помнила, какие именно машины меня подвозили, потом сообразила, что в темноте Гена меня не видит, и ответила:

— Я не помню.

— Обычно ко мне садятся с брезгливой такой рожей, машина-то так себе, не развалилась бы по пути. А ты всегда улыбалась, говорила что-то про погоду, ну или там если новости были по радио — о них. Ну или о видах на урожай, блин!

— Ген, я правда не помню, — сказала я, честно попытавшись вспомнить хоть что-нибудь. — Я со всеми водителями так разговариваю, а сама обычно думаю о чем-то другом.

— Ты не помнишь, а я тебя узнал, — произнес он. — Темно было, но голос-то… А когда этот мудак на тебя руку поднял…

Гена умолк, потом сказал негромко:

— Давай спать, правда, а то эти припрутся, с ними фиг выспишься.

— Да, спокойной ночи, — ответила я и повернулась спиной к нему, лицом к окну, за которым видны были отсветы праздничного салюта. Только отсветы — в сквере царила тишина.

Серый не любит пальбы, вспомнила я, поэтому с той стороны тихо.

— Поль, — подал вдруг голос Гена.

— А?

— Я курить почти бросил, — сказал он. — С этой работенкой тупо забыл, что смолю, как паровоз, некогда было на перекуры бегать. Да и дорого, там нормальное курево стоит, как самолет! А теперь почти уже и не тянет.

— Ну так это ж хорошо, — ответила я.

— Ага… Зато чую теперь, как ёлка пахнет и мандарины. А кот, походу, рыбу сожрал.

— Сволочь ты, Мурло! — подскочила я. — Кто забыл ее в холодильник убрать?! Придушу!

Гена ржал так, что кровать ходуном ходила, Мурло шуранул на второй ярус, а я помчалась на кухню, в чем была, проверять, кто что еще забыл. К счастью, рыба пострадала не критично, кот всего-навсего стащил ломтик с тарелки… И все равно Ксюхе с Настей следовало поставить на вид!

— Это не ночлежка, а дурдом! — пожаловалась я, вернувшись в комнату и рухнув на свое место. — Уйду я вот вас…

— Конечно, уйдешь. Это не твой мир, — серьезно сказал Гена. — А пока давай спать все-таки, сил нет, глаза закрываются!

— Спокойной ночи, — сказала я и душераздирающе зевнула.

Коварный Мурло просочился ко мне и сделал вид, будто его грязно оклеветали. Я бы даже поверила, если бы его усы не благоухали рыбой…

12.

Время шло, и у меня уже не оставалось никакой возможности скрываться от мамы: мне требовалась ее помощь. Вернее, не ее, а знакомых — мы с Сашей разводились через суд, потому что добровольно делить деньги, скопленные на квартиру, он отказался. Ну и сам же себе сделал хуже: у меня по маминой же науке хранились все чеки и выписки о пополнении счета с моей стороны, а знакомый адвокат запросто добился того, что внакладе я не осталась. Увы, провернуть это сама я никак не могла…

— Ну вот, сможешь вложить деньги в недвижимость, сумма уже порядочная, — сказала мама, когда мы после суда неспешно шли по скверу. Она позвала меня в кафе, и я, конечно же, согласилась. Ну а чем ловить такси, лучше было прогуляться, благо идти-то всего ничего. — И чем тратиться на съем, лучше пожила бы дома!

— Мама, это не всегда удобно, — тактично произнесла я.

— У тебя появился кавалер? — приподняла она тонкую бровь.

— Ну… теоретически… — заюлила я.

— Понимаю, — вздохнула она, — заниматься любовью, когда за стенкой папа смотрит футбол, или я — сериал…

— Мам!

— Можно подумать, я не была молодой! — фыркнула она. — Да я и сейчас еще дам фору девчонке вроде тебя!

О том, что у мамы есть любовник, не знал, по-моему, только папа. А может, и знал, но делал вид, что не в курсе его существования, равно как и мама не замечала его юных пассий, и только время от времени напоминала, чтобы не связывался с несовершеннолетними. Папа мой работал на кафедре в здешнем институте, вел подготовительные курсты, так что бойких школьниц хватало, а поскольку мужчина он видный, совет не был лишен смысла. Впрочем, папа превосходно умел шифроваться, так что за тридцать лет преподавательской деятельности был уличен лишь в одном случае связи со студенткой — моей мамой. Но было это, как легко догадаться, еще до моего рождения…

— Ну… как-то так, — сконфуженно произнесла я. — А то, понимаешь, все эти номера на час, на сутки… Неизвестно, кто там раньше ночевал, стирали белье или нет, фу…

— А почему твой кавалер не может пригласить тебя к себе?

— У него тоже есть мама, — ответила я не без злорадства.

— Хм! А отчего бы ему не снять тебе квартиру?

— Он и так оплачивает большую часть аренды, — выкрутилась я. — Мам, давай не будем об этом, пожалуйста! Он не настолько богатый человек, чтобы снимать квартиру без ущерба для семейного бюджета. Мама там немолодая, после операции на сердце, еще сестра в другом городе учится, отца нет…

— Только не говори, что это твоя очередная большая любовь, — тяжело вздохнула мама. — Сколько можно наступать на одни и те же грабли, Полина?! Ты будто не в меня уродилась!

— Нет, это не любовь, — сердито ответила я. — Так сложилось… Жека! А ну, брысь со скамейки! Я кому сто раз говорила не сидеть с ногами?!

— Ну забыли мы… — пробурчал тот, слезая со спинки, и добавил, поглядев на маму: — Здрасьте.

Она настороженно посмотрела на Жеку и его компанию, потом перевела взгляд на меня.

— А это еще кто?

— Мальчишки из соседнего дома, — пояснила я. — Каждый день их вижу и гоняю со скамейки. Что за манера дурацкая — сидеть, как воробьи на жердочке? С другой стороны, если сиденье скамейки уже испачкали до них, то понять пацанов можно.

— Поль, Настька сказала, что купила макароны, курицу и еще чего-то для супа, как ты велела! — окликнул Жека, а я поняла, что сейчас провалюсь сквозь землю, но нашла в себе силы ответить:

— Да-да, спасибо!

Кажется, он понял, что больше приставать не нужно, и вернулся к своим приятелям.

— Это он вообще о чем? — нахмурилась мама.

— Ой, не бери в голову, — махнула я рукой. — Настя — это дочка хозяйки квартиры. Я ей оставила денег и попросила в магазин зайти, а то в холодильнике пусто. Я же не знала, на сколько этот суд затянется, а на ужин что-то приготовить нужно… Наверно, курицу она уже сварила.

— Хм… — произнесла мама настороженно.

— Девочка еще школьница, хочет идти на повара учиться, — пояснила я. — Интересно, что у нее сегодня получилось?

— А почему эта Настя тебе готовит? — спросила она.

Мы уже устраивались за столиком.

— О, у нас сложный бартер, — улыбнулась я, прикидывая, как бы не запутаться в собственном вранье. — Комната, которую я снимаю, им досталась от бабушки, это в семье основной источник дохода. А дома у хозяйки, кроме Насти, еще трое детей мал мала маньше, она даже уроки делает или в школе, или у приятелей, а летом вообще вон на лавочке. Ну мы с ней и вошли в преступный сговор: пока я на работе, она ходит по магазинам, убирается, готовит что-то простое, а я разрешаю ей заниматься в тишине и не говорю об этом ее маме. Потому что та, если узнает, взовьется и потребует или платить девочке, как домработнице, или не пускать, пусть дома за малышней смотрит.

— Однако… — мама вынула портсигар и закурила тонкую душистую сигариллу. — Я полагала, такое только в сериалах показывают.