Почему Петру Петровичу Астахову дали такую кличку, оставалось только гадать. То ли он в юности вкалывал за шестерых, то ли сработал другой ассоциативный ряд, но иначе этого выдающихся размеров дяденьку, ровесника дяди Гриши, не называли.

— Обоих, — сказала я. — Правда, как бы они от аренды не отказались…

— Тю! Договор же на тетку? А он ей что, расскажет, что ли? Он с нее не слезет, пока новую не найдет! — фыркнула Настя. — Короч, как соберутся платить, ты и это… пригласи! Только предупреди, я Стаханыча приведу, а Смирный тут вообще рядом живет…

— Авантюристка, — вздохнула я, но подумала, что идея недурна!

Ну а поскольку слово у обитателей ночлежки никогда не расходилось с делом, незадолго до Нового года состоялся спектакль.

Мария Никитична позвонила и сообщила, что они всем довольны, поэтому изволят продлить аренду, а заплатить хотят сразу до мая. Я была только за, но сказала, что очень занята на работе, так что не затруднит ли ее перевести деньги мне на карту? Она же сказала, что поручит это мужу, и мы распрощались…

Асланбек позвонил тем же вечером. За прошедшее время он волшебным образом начал говорить почти без характерного акцента (видимо, Мария Никитична дрессировала его жестко), а уж каким елейным тоном говорил!

— Конечно-конечно, — сказала я, выслушав тираду о том, что с карты на карту никак не получается перевести, и лучше бы передать наличные и взять расписку, как полагается. — Приезжайте.

— На Интернационала? — спросил он, и Настя ухмыльнулась (я разговаривала по громкой связи). На улице Третьего Интернационала обитали мои родители, этот адрес был указан в договоре.

— Нет-нет, я сейчас живу на Рабочей, пишите адрес, — ответила я и добавила коварно: — Можете захватить чего-нибудь к чаю…

Красавец-мужчина явился точно к назначенному времени, с букетом и пакетом, в котором что-то побрякивало.

Похоже, Настя была права: за прошедшее время он заметно похорошел, отъелся, приоделся, благоухал дорогим одеколоном, и даже сделал маникюр! Вместо дикой шетины он щеголял теперь голливудской трехдневной, а когда он снял норковую шапку-пирожок (не прежний вязаный колпак), стало видно, что волосы у него отросли, хорошо подстрижены и красиво блестят.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила я, приняв подношения. — Тапочки вон там.

Это еще мама мне говорила: если гости явились на праздник, либо заранее предупреждай, чтобы брали с собой сменную обувь, либо не заставляй разуваться, потому что дама в парадном туалете и гостевых тапочках выглядит… не слишком хорошо. Но, с другой стороны, таким приемом удобно сбивать спесь с неугодных визитеров…

Вот и Асланбек засмущался, скинул все-таки дорогущие остроносые ботинки (такие давно не в моде, но в определенных кругах предпочитают именно их), надел тапочки, повесил пальто в шкаф и хотел было пройти дальше, но тут в коридорчик выдвинулся Стаханыч в вытянутых трениках и занял его целиком.

— Здоров! — сказал он басом и, оттянув майку-алкоголичку, почесал могучую волосатую грудь, расписанную синими куполами (Федя битый час трудился с гелевой ручкой!). — Это, значит, Поль, твой ухажер?

Асланбек икнул и попятился.

— Пойдем, пойдем, познакомимся, — ласково произнес Стаханыч и сгреб его за плечи. — Расскажешь, кто ты, откуда, сколько зарабатываешь, как мою доченьку обеспечивать намерен… А то я, понимаешь, сегодня тут, завтра опять там, а Поленьке надежный человек нужен, не абы кто, голь перекатная… А ты, Поль, сообрази пока выпить и закусить.

— Я за рулем… — шепотом произнес Асланбек.

— Ничо, заночуешь, а то я сам тебя довезу, тут же недалече? — Стаханыч впихнул его в комнату, а притаившиеся до поры до времени ночлежники встретили гостя громкими воплями.

— Я ж говорила, — сказала Настя, когда я вошла на кухню, и закопалась в пакет с подношениями. — Так, это шипучка, на Новый год пойдет, конфеты, фрукты всякие… Лучше б мяса припер.

— Так он же на свидание собрался, — улыбнулась я, прислушиваясь к гулкому басу Стаханыча и взвизгам ночлежников.

— Ну так лучшее пирожное — это колбаса, — хмыкнула она. — Ладно, с паршивой овцы… Ты только за гараж-то взять не забудь!

— Само собой, — кивнула я…

Асланбека выпустили даже до полуночи. Гараж он оплатил до мая и только умолял не говорить жене, где он был и почему домой вернулся пешком, а не на машине…

Все шло тихо и мирно до тридцатого декабря. Тридцать первое, слава всему сущему, у нас было выходным, а ведь многие бедолаги и в канун Нового года работали, пусть и сокращенный день!

Если честно, больше всего я хотела отоспаться, но такое счастье мне точно не светило. Это я поняла, войдя в квартиру и столкнувшись всем телом с довольно большой елкой, растопырившейся в маленькой прихожей.

— Полин, гляди, чего мы надыбали! — весело сказал Жека, высунувшись из кухни. — Все притащили всякого-разного, сейчас нарядим!

— А ставить вы ее куда собрались? — устало спросила я, снимая сапоги.

— Так в комнату!

— А в комнате — где? Посредине? И куда мы стол тогда денем? Или прямо на стол?

— А мы ее к потолку подвесим, — выдала Настя, — я видела такое в интернете. Когда места мало или там дети с котами, елку подвешивают кверху ногами! Очень круто! Мы ее к люстре прицепим, вот…

— Квартиру не спалим? — спросила я.

— Не, с чего бы?

— Так вот лампочка нагреется — и готово. Хвоя горит отлично.

— Ну так мы эти лампочки вывернем, — спокойно ответила Настя, — а то правда кто-нибудь забудет, что свет включать нельзя. Небось мимо двери не промахнемся! Тем более, мы ее давно сняли…

— Мимо елки вы не промахнетесь… — пробормотала я, но спорить сил не было, и я закрылась в ванной.

В комнате чем-то гремели, вопили на разные голоса, а когда я вышла, оказалось, что елку укоротили наполовину, привесили к люстре, а обломанные нижние ветки расставили по углам — не пропадать же добру! Опять же, запах приятный.

— Я уже все сварила, — серьезно сказала Настя, — Только порезать осталось. Ну, для оливье. Какой же новый год без оливье! И винегрета. А вот тесто я не умею… Поль?

Я тяжело вздохнула и поплелась на кухню.

— К утру подойдет, — сказала я, поставив закваску. — Встанешь — яйца свари и капусту порежь… Так, погоди, а ты разве не дома будешь отмечать?

— Не-а, — ответила Настя, перемывая ложки. — Мама поедет к бабушке, я туда не хочу. Была охота пилить за тридевять земель и со старыми бабками тот же оливье трескать! А с батей тем более оставаться не хочу. Он нажрется, стопудово.

И тут разразился трелью мой телефон. Я замахала руками на ребят, Настя зашипела на них, а я выскочила на лестничную площадку.

— Привет, мам!

— Ты почему трубку не берешь? — строго спросила она.

— Отключила звук на совещании, а включить забыла, случайно заметила, что мигает, — не моргнув глазом, соврала я. — Но я не видела пропущенных звонков.

— Странно, я третий раз звоню, — сказала мама. — Гм… Полина, ты где намерена отмечать Новый год?

Я взялась свободной рукой за голову. Ясное дело, прежде я праздновала с мужем, а уже на второй-третий день являлась к родителям, но теперь…

— Что ты молчишь? — осведомилась мама. — Надеюсь, ты не хочешь сказать, что примирилась с супругом?

— Боже упаси! — искренне ответила я. — Просто тут компания собралась, коллеги, друзья… Да, я помню, что Новый год — семейный праздник, но…

— Я понимаю, — серьезно сказала она. — Ты уже слишком взрослая, чтобы смотреть с нами старые комедии и слушать речь президента под бой курантов, я верно поняла?

— Да… Мы собираемся за город, — быстро придумала я, — в небольшой пансионат, на природу. Очень приличное место, и не так уж дорого. За границу я в этом году не смогу полететь, загранпаспорт просрочен, ты же знаешь, мы с Сашей никуда не ездили… Ну так хоть не в городе встречать буду!

— Понятно, — сказала мама, помолчала и добавила: — Но ты имей в виду, приедут Захаровы, ты с ними всегда ладила, разве нет?