— Еще почтовые марки империи.

— Понял, — кивнул я.

В общем, Экспедиция заготовления государственных бумаг в моем мире именуется Гознаком. Серьезное учреждение. Тогда вполне может быть, что оно имеет и свою службу безопасности.

— Русское общество пароходства и торговли перевозит грузы и по Черному морю, да и в Средиземное заходит. Поставляет из России в Турцию керосин, ткани, еще что-то, точно не скажу, а во Францию и в Италию зерно. Соответственно, обратно пароходы везут разные экзотические товары, вроде кофе и табака.

Почему кофе экзотический товар? Кажется, самый обычный.

Наволоцкий, между тем, продолжал:

— Общество перевозит не только грузы, но и пассажиров. Вам интересно — сколько человек оно перевезло за минувший год?

— Не особо, — покачал я головой. — Понял, что это крупнейшая пароходная компания и принадлежит акционерам.

— Именно так, — подтвердил Наволоцкий. — Общество принадлежит акционерам, но существенная часть акций — не контрольный пакет, но достаточно много, является собственностью Российской империи.

— Значит, помимо торговли и грузоперевозок, общество выполняет еще и иные задачи? — догадался я. — Скажем так — корабли двойного назначения? Во время войны суда станут перевозить солдат, доставлять грузы. Правильно?

— Вы догадливы, — усмехнулся надворный советник. — В случае военных действий, суда компании будут использованы в качестве судов вспомогательного флота. На баржах можно размещать артиллерийские батареи, пороховые склады, плавучие мастерские, даже пекарни. А пока компания приносит прибыль для государства, разве плохо?

— Безусловно, это неплохо, — согласился я, потом спросил: — Значит, Борноволков подозревается в хищении акций компании?

— С чего вы взяли? — нахмурился Наволоцкий.

— Так вы сами сказали, что накануне ухода Борноволкова в отставку, в Экспедиции заготовления государственных бумаг был размещен крупный заказ «Русского общества пароходства и торговли». Не постройку же нового парохода оно заказывало? Логично предположить, что после увольнения статского советника обнаружена недостача акций.

— Хм… — покачал головой Наволоцкий. — Вы умеете слушать.

— Работа такая у следователей. Иной раз стоит только внимательно выслушать собеседника, а все остальное придет само по себе. Итак, сколько украл Борноволков и как получилось, что кража акций оказалась не замечено?

— Украл статский советник ровно тысячу акций, на общую сумму сто тысяч рублей. Но кроме номинальной стоимости имеется рыночная. Акции высоко котируются на европейских биржах. Сейчас, как бы не соврать, двенадцать процентов. А почему поздно спохватились? Я бы не сказал, что поздно, обстоятельства так сложились. Заказ на акции поступил осенью восемьдесят второго года, а Борноволков ушел в декабре. Акции тоже были отпечатаны в декабре, но там конец года, потом Рождественские праздники, в правление общества ценные бумаги пришли лишь в конце января. Когда акции пересчитали, то засомневались — а не ошибка ли это? Прямых улик против Борноволкова не было. Подозревать стали, когда он внезапно уехал.

— Существует опасение, что акции станут собственностью какого-то из европейских государств или частного лица? Неужели это так страшно?

Наволоцкий покачал головой:

— Скорее, неприятно. Если учесть, что акции и так скупаются европейскими биржевиками, кто может знать — где они всплывут и не станет ли некий, неизвестный владелец держателем контрольного пакета? Пока такой опасности нет, но что можно сказать о будущем? А еще — государство рассчитывало получить прибыль от продажи акций. И что оно получило? Сто тысяч — приличные деньги.

Не то слово. Я за сто лет столько жалованья не получу, включая квартирные и разъездные.

— Предположим, Борноволков сумел украсть акции, перепродал, но как их вбросить на рынок? Покупатели-биржевики примут акции, возникшие из ниоткуда? Разве не нужны какие-то документы об эмиссии?

— Иван Александрович, господь с вами, — усмехнулся чиновник. — В том же Париже существует фондовая биржа, при ней десятки мелких контор, где продают и покупают ценные бумаги. Отдать акции в такую контору, вот и все.

— Странно, — принялся рассуждать я. — Допустим, Борноволков решился совершить кражу ценных бумаг. Но он прекрасно понимает, что станет первым подозреваемым. Сто тысяч рублей — это сколько во франках?

— Примерно триста тысяч[1], — немедленно выдал Наволоцкий. — Это огромная сумма. Хватит, чтобы купить с десяток поместий во Франции, да еще бы осталось детям и внукам.

— По логике, ему следовало удирать за границу, а он рванул в другую сторону, — усмехнулся Абрютин.

— Все правильно, — кивнул Наволоцкий. — Когда принялись искать акции и самого статского советника, побеседовали с его сестрой — кстати, приличная женщина, она и сказала, что брат собрался в Вологду. Решили, что он специально ввел сестру в заблуждение. У Борноволкова есть заграничный паспорт, все таможни и пограничные участки поставлены в известность, но все равно, при желании, удрать за границу можно. Но теперь-то мы понимаем, что Борноволков решил избрать более длинный, зато не такой опасный путь. Добраться до Вологды, потом, по железной дороге до Ярославля, оттуда до Москвы[2]. Из златоглавой можно добраться хоть до Киева, хоть до Одессы. Существует масса способов перейти границу нелегально, особенно, если имеются деньги и связи. Он мог бы отсидеться в Вологде, Ярославле или в Москве. Если у человека есть терпение, что ему выждать год или два? Но это только предположение. Борноволкова о его планах уже не спросишь, да это неважно. Акции нужно найти. А чтобы их отыскать, нужно найти убийц.

— Обидно, если человек строил грандиозные планы, а его убили из-за ста рублей и золотого колечка, — вздохнул Абрютин. — И подозреваемых у нас нет. Если только господин следователь снова нас всех не удивит.

Наволоцкий и исправник посмотрели на меня так, словно я должен достать из-под стола подозреваемого. Что ж, раз люди ждут, придется порадовать.

— Подозреваемого у меня пока нет, но есть ниточка, за которую мы потянем.

[1] Возможно, 280 тысяч

[2] Железнодорожное сообщение Вологда- Ярославль было организовано еще в 1872 году. Но моста через Волгу не было. Приходилось переправляться через реку, потом садиться в поезд Ярославль-Москва.

— Не бить! — строго предупредил я.

— Иван Александрович, со своим подчиненным я сам как-нибудь разберусь, — с раздражением отозвался исправник, пытаясь сдвинуть меня с места и выйти в приемную.

— Теперь это не ваш подчиненный, а мой подследственный, — твердо сказал я, заступая дорогу разъяренному исправнику. — Василий Яковлевич, вы здесь хозяин, но коли начнете бить, перестану вас уважать. А я вас очень уважаю, как боевого офицера, на которого следует равняться. И горжусь, что с таким человеком знаком.

Отставной поручик, прошедший Кавказ и русско-турецкую войну был силен, но у Ивана Чернавского и вес побольше, и выдержка лучше. И мои слова, надо полагать, подействовали.

— Нет-нет, Василий Яковлевич, бить не надо. Если бить, подозреваемые могут в себе замкнуться, — присоединился ко мне Наволоцкий. Почесав щеку, сказал: — Бить не надо, но разочек дать можно.

— Разочек? — умоляюще попросил меня Абрютин. Кажется, охолонул.

Я понимаю гнев господина исправника. Любой человек, узнав о том, что его подчиненный подозревается, как минимум, в соучастии в убийстве, придет в ярость. А если подчиненный имеет доступ ко всем полицейским тайнам?

— Разочек можно, — нехотя согласился я, уступая дорогу. — Но не так, как быка на бойне. Вы врежете, канцелярист — с копыт долой, кого я потом допрашивать стану?

Василий Яковлевич отмахнулся — мол, сам понимаю.

— Смирнов, — высунулся в приемную исправник. — Тихоновича ко мне позови.

— Николай Иванович, сыграете столичного самодура? — спросил я у надворного советника.