— Еще чего не хватало! — возмутился Виноградов. — Моей дочери, да невесть с кем квартиру снимать?

— Почему невесть с кем? — удивился я. — Со своими же однокурсницами. Девушками, желающими получить высшее образование. Тем более, что Татьяне Александровне вместе с девчонками и жить веселее будет, да и к занятиям готовиться проще.

— Нет уж, ни за что в жизни! — горделиво сказал титулярный советник, заложив правую руку за вырез жилета и откидываясь назад, насколько позволяла спинка стула. — Чтобы моя дочь жила вместе с какими-то голодранками, у которых нет средств на квартиру? Лучше сам стану недопивать и недоедать, но моя дочь ни в чем нуждаться не станет и квартиру я ей сниму за тридцать рублей, не меньше.

Как говорится — вольному воля. Но до чего хорош сейчас Александр Иванович! Не иначе, представил себя в роли Сперанского. Кого-то он мне напоминает? Ах да, героя картины Павла Федотова «Свежий кавалер». Крестика в петлице Виноградова нет, да и сам он в мундире, но поза и выражение лица — точь-в-точь, как у того чиновника, что хвастается перед кухаркой каким-то орденом[6].

[1] Надеюсь, не нужно напоминать, из какого фильма персонаж и почему ГГ его вспомнил?

[2] Согласно описи там был тулуп овчинный, тужурка летняя, фуражка, две нательных рубахи, одни кальсоны, две книги «Наставления по лекарскому делу» и «Справочник аптекаря», да три тетради лекций.

[3] Полное собрание законов Российской империи в 45 томах.

[4] ГГ около тридцати лет, поэтому он о многих вещах не задумывается. Но те из читателей, кому довелось учить ребенка в столице — даже на бюджетном отделении, поймут титулярного советника Виноградова. Автору довелось.

[5] Имеется в виду — действительного статского советника, а это уже чин гражданского генерала и жалованье не меньше 8 тысячи в год

[6] Орденом Станислава 3 степени. В те годы, когда писалась картина, этот орден давал право на потомственное дворянство.

Первая любовная записочка в моей жизни. И в этой, и в той. В прошлой моей реальности никто записочек не писал. Если только в школе, но это уже выветрилось из памяти. Девушки либо эсэмэски отправляли, либо сообщения в социальных сетях. Короткие, со смайликами. Что пишут девушки в девятнадцатом веке?

Увы, о любви ни слова. Красивым и четким почерком (надеюсь, что Лены) написано: «Ув. И. А. В ближайшее воскресенье мы с тетушкой собираемся гулять на Соборной горке. Буду рада, если Вы сумеете к нам присоединиться в 10.00. Е.»

Ну да, а ты чего ожидал? Письма Татьяны? Его за девушку мужчина писал.

Сегодня пятница, до воскресенья еще целый день ждать. Но это хорошо. Надо обдумать линию своего поведения, посоветоваться с умными людьми. Или, хотя бы с одной умной женщиной.

За ужином, увлеченно разделывая запеченного с картошкой шекснинского судака, спросил:

— Наталья Никифоровна, нужно что-то дарить девушке, если она приглашает на свидание?

— Лена приглашает на свидание? — удивленно переспросила квартирная хозяйка. — Наедине?

После визита Литтенбранта, когда Наталья Никифоровна села вместе с нами, мы начали столоваться вместе. И ей удобнее, и мне веселее.

— Нет, разумеется, барышня будет не одна, а со своей тетушкой, — уточнил я.

Все-таки, это не дорога от гимназии до ее дома, да еще вместе с подругой. А тетка, если умная, в сторонку отойдет, позволит племяннице поболтать с кавалером. Не станет, как Татьяна, постоянно околачиваться рядом.

Наталья Никифоровна, хоть и шапочно, но была знакома с теткой Елены — Анастасией Николаевной Десятовой, в девичестве Бравлиной. Судьбы у обоих женщин была чем-то схожи. Мужья умерли, детей бог не дал.Правда, у Десятовой супруг имел чин статского советника и полную выслугу, поэтому и пенсия у Анастасии Николаевны была соответственная и ей не нужно было держать квартирантов.

— Лена — умная девушка, — кивнула Наталья Никифоровна. — Познакомитесь с тетушкой, а если понравишься Анастасии Николаевне, она тебя в гости пригласит, получишь статус официального кавалера, там и до жениха рукой подать, если родители не будут против. А что подарить…

Мой консультант по сердечным вопросам призадумалась, потом посоветовала:

— С подарком можно вообще не мудрить. Сладости, конфеты какие. Только шоколадные плитки в лавке Истомина не бери — они у него с полгода лежат. Там вообще все старое — пряниками гвозди заколачивать можно, а конфеты-подушечки на дорожках рассыпать, вместо камушков. Лучше к Терентьеву зайди, там все свежее. Купи шоколадных конфет, с полфунта. Вручать станешь тетушке, но смотри при этом на девушку.

— Не мало, с полфунта? — забеспокоился я, переводя в уме фунты в граммы. Двести грамм конфет — как-то несолидно.

— Если ты к ним в гости домой придешь, лучше фунт,— пояснила Наталья. — А на прогулке, куда Анастасия Николаевна конфеты денет? На ходу вы их есть не станете, а в ридикюль полфунта войдет.

— Анастасия Николаевна — что за женщина? С нею можно как-то договориться?

— О чем? Чтобы вам где-нибудь в уголочке поцеловаться? И думать забудь. Бравлины всегда своих девушек в строгости держали. В прежние времена только за то, что Лена тебя больного навещала — пусть и с подружкой, ее бы уже в монастырь определили, месяца на три, на хлеб и воду.

Суровые нравы. Неужели все правда? Даже не верится. Девятнадцатый век на дворе!

Ужин закончился. Моя квартирная хозяйка, убирая со стола посуду и, складывая несъеденные кусочки для Тишки, подняла на меня взор и строго сказала:

— Пятница сегодня.

Ну да, помню. Если завтра суббота, сегодня пятница. И рыба на ужин — значит, день постный. И что такого, что пятница? Зачем напоминать, да еще с назиданием?

А, понял, что имела в виду хозяйка. У нас ведь не только постные дни, но и ночи. Я в прошлую среду проштрафился — добавил и себе, и хозяюшке лишний грех. Наталья Никифоровна переживает, что тянет с исповедью. Этак, можно про какой-нибудь грех и забыть. Ладно, не стану лишний раз расстраивать хозяйку.

Можно после ужина часок-другой почитать. Как раз из Устюжны приехал очередной «Жиль Блас», Наталья Никифоровна его уже прочитала, передала мне — дескать, читайте, потом перескажете. На французском!

Читаю, учу язык, самому интересно стало. Есть какая-то прелесть в чтении романов на языке автора.

За пару часов с трудом, но осилил повесть «Le Capitaine Burle»[1]. На французском ее пока пересказать не смогу, но хотя бы понял, в чем суть.

Уже разделся, приготовился лечь, как на кухне что-то загрохотала и зазвенело. Не иначе, наш рыжий обормот хулиганит. Придется идти, выяснять — в чем там дело? Хозяйка-то, наверное, уже спит.

Нет, не спит. Наталья Никифоровна, в одной только ночной сорочке заметает осколки разбитой чашки. Сорочка, разумеется, не секси, что носят женщины в моем времени, более строгая, целомудренная. Но все равно, ночнушка, она ночнушка и есть. Короче, чем дневная рубаха, рукавов нет. А свет лампадки помогает домысливать остальное.

— Сама виновата, — вздохнула Наталья. — Забываю, что чашки теперь нельзя на край стола ставить. У, зверюга страшная! Так бы и убила!

Хозяйка склонилась и принялась наглаживать «зверюгу», который, как ни в чем не бывало уже терся о ноги хозяйки. Подумаешь, какая-то чашка.

— Новую купим, — отмахнулся я.

Ничего фривольного в мыслях не было, просто решил помочь хозяйке собрать осколки, попытался взять из ее рук веник, а та, разумеется, не хотела, чтобы мужчина занимался женской работой. И сорочка сама по себе взлетела вверх.Потом мы оба забыли, что нынче пятница, а когда вспомнили, осознали, что опять нагрешили.

— Почему в жизни все странно? — рассеянно подумал я вслух.

— О чем это ты?

— Разве можно любить сразу двоих?

Наталья лежала, уткнувшись носом в мое плечо. Услышав вопрос, немного приподнялась и отстранилась.