— Антон Евлампиевич, дайте крестьянам задание — пусть осторожно берут останки и везут к нам, в покойницкую,

— Уже исполнено, — радостно заявил пристав, которому тоже не хотелось мерзнуть. — Фельдфебель Егорушкин озаботился.

Вот это и хорошо. Нехай Фрол постажируется на пристава.

Телега, в которую запряжена унылая лошадь, очень унылый мужик, которого староста отрядил отвезти покойника в город. Должно бы возникнуть чувство неловкости, но даже близко нет. Подданные империи обязаны оказывать содействие правоохранительным органам.

Я пока составлю судебно-медицинский Акт. Вот, елки-палки, пальцы-то уже зябнут, а в перчатках орудовать перьевой ручкой неудобно. Ладно, что чернила не замерзли.

— Ну, пейзане, дружненько взяли, подняли, и понесли! — командовал Фрол. — Ручонки потом помоете, чего боитесь? Давай-давай, шевелите окорочками. Иначе вам покойника оставлю, придется могилу копать, да чтобы поглубже. Укладывайте осторожненько, не дрова сваливаете! Пейзане, что б вас так и разэтак. Развалится, собирать заставлю.

— Пейзане, мать твою, — фыркнул Антон Евлампиевич и искоса посмотрел на меня. Можно подумать, что это я сказал. Ну, запустил словечко «пейзанин» в обиход, а городовым оно отчего-то понравилось. Словечко не анахронизм, а вполне себе современное, пусть и импортное и всего-то означает сельского жителя. Шевелите окорочками — это тоже мое? Пожалуй, что да, но не помню, когда я так говорил.

— Фрол — молодец, — шепотом, чтобы никто не услышал, сказал я приставу, а тот кивнул.

Егорушкин и на самом деле отдает правильные команды и от своего имени, а не талдычит — дескать, начальство приказало.

Крестьяне, тихонечко матерясь, принялись отдирать тело от мерзлой земли и перетаскивать на телегу. Когда останки были уже уложены на солому, наш доктор вдруг встрепенулся и хмыкнул:

— Сразу-то не приметил. — Без всякого почтения к мертвому телу Михаил Терентьевич взял левую руку трупа в свою правую и сказал: — Отсутствует указательный палец.

— Он изначально отсутствовал или отрезали? — поинтересовался я.

— Хрен его знает, — ответствовал доктор. По правде-то говоря, бывший военный лекарь употребил другое слово, но я сделал вид, что не заметил. — На месте посмотрю, может и выясню. О, подождите-ка, подождите.

Доктор обогнул телегу, зашел с другой стороны, ухватил покойника за правую руку.

— На правой безымянного нет, — сообщил доктор. — Вот теперь точно скажу — оба пальчика отрезали. Скорее всего, вначале ножом пилили, а потом косточки обломали. Видите — скол неровный?

Ага, щаз пойду смотреть. Верю на слово.

— Пальцы станем искать? — поинтересовался пристав.

Шутник, Антон Евлампиевич. Если бы пальчики — вернее, косточки, валялись поблизости, то отыскали. Собака какая-нибудь ухватила и утащила.

Обратно возвращаться веселее, да и ветер стих. И башлык, присланный матушкой, грел и голову, и спину.

— Глухарь, Иван Александрович? — спросил пристав.

Уже не знаю — не то я занес этот термин, не то он существовал изначально. Кивнул.

— А что там за песню-то вы напеваете?

— Песню? — удивился я. Надо же, сам не заметил. Или заметил, но решил, что никто не слышит.

— Что-то там про глухарей на токовище, — сказал Антон Евлампиевич.

Ишь, какие у меня ассоциации. Ладно, щас спою. Только тихонько, чтобы другие не слышали. Все хоть не так скучно ехать. И приставу, который правит лошадью, развлекуха.

— Глухари на токовище бьются грудью до крови,

Не на шутку расходились быть бы живу…

Вот так и мы когда-то жили от зари и до зари

И влюблялись и любили, мчались годы с той поры…

— Хорошая песня, — с уважением сказал пристав, когда я допел до конца. — И поете вы хорошо. Если бы под гитару — совсем здорово.

Надо же, приставу понравилась песня Розенбаума. Надеюсь, не нарушаю авторское право? На гитаре чуть-чуть умею играть. Ленка меня учила, потом бросила.

Глухарь, значит. Не на току бьется с соперником, а в телеге лежит. Не просто глухарь, а нажористый. Труп пролежал с полгода, может и дольше. Знаем только, благодаря остаткам от нижнего белья, что это мужчина. Кто таков, возраст? Неизвестно. Откуда взялся — тоже неизвестно. Из Череповца ли, может, откуда-то из другого места? Он мог быть и мещанином, и крестьянином. Через Ботово идет дорога из Санкт-Петербурга на Вологду, деревень много. Не исключен вариант, что покойник, пока был живым, ехал из Питера. Теоретически, он мог и не заезжать в Череповец. Зацепки у нас есть? Зацепок нет. Пальчики отрезанные? Тут и козе понятно, что преступник (или преступники?) не могли снять колечки, пришлось отрезать пальцы. Безымянный палец на правой руке у нас для чего? Ну да, чтобы обручальное колечко носить. А указательный на левой руке? Есть какой-то принцип, правила, согласно которым мужчины таскают на руках кольца? Сам отродясь не носил никаких колец, разве что обручальное собирался напялить, так это другое.

Подведем некоторые итоги. Имеется труп, возрастом (м-да, смешно, возраст трупа) пролежавший не менее полугода, биологический возраст на момент смерти нам неизвестен. Смерть насильственная, однозначно.

Мужчина, у которого отсутствуют два пальца. Если убийца снял кольца, значит, они представляли ценность. Люминий со стекляшками никто бы не стал снимать. Да и нет пока в Российской империи алюминия. У податного сословия обручальное кольцо могло быть выковано из медного пятака. Разумеется, мог быть богатый крестьянин, торговец, скопивший на золотое обручальное кольцо. Но колечек-то два. Значит, не крестьянин, не мещанин. Возможно купец, возможно чиновник или дворянин. Немного. Если господин Федышинский сумет определить возраст — еще один штрих к портрету убиенного. И станем искать.

В Череповец вернулись в потемках, замерзшие и усталые. Отправив Фрола определять труп в покойницкую — пусть стажируется, не все время по бабам бегать, поплелся на квартиру.

— Баню, Иван Александрович? — встретила меня в прихожей Наталья Никифоровна. — Недавно топила, весь пар остался.

— Ага, — кивнул я, стаскивая шинель и снимая сапоги.

Ох ты, а как дома-то хорошо. Тепло. В баню — еще лучше. Отогреюсь. И еще что-нибудь в пасть закинуть. Но вначале сниму «подменку» и вынесу в сени вместе с шинелью. Пусть проветриваются.

— Быстренько руки мой, садись за стол, я тебе пару пирожков скормлю, — командовала квартирная хозяйка. — В баньке помоешься, потом и поедим как следует.

— Угу, давай пирожки, — обрадовался я, отправляясь к рукомойнику.— Только не пару, а штучки три. Иначе от истощения помру. Или тебя сожру.

— Сожрет он, — усмехнулась хозяйка, выставляя на стол пирожки и стакан чая. Быстренько чмокнув меня в макушку, хмыкнула. — Если сожрешь, костями подавишься.

Скромничает моя хозяйка, которая, заодно и любовница. Никак она не костлявая, а вполне аппетитная. Денька на два ее точно хватит, а если в супчике варить — так и того дольше.

Сотворив над собой усилие — не заглотить пирожки сразу, не жуя, откусывал по кусочку, запивал чаем и одновременно размышлял — отчего не дает покоя указательный палец? Если он указательный, так значит, им положено во что-то тыкать, указывать или демонстрировать публике. Это на правой, а на левой? Что можно продемонстрировать кольцом на указательном пальце левой руки?

И что-то такое, этакое, вроде перстня, я видел. У кого же? Не так и много дворян я встречал за последнее время. Лентовский? Нет, перстня не помню. Милютин, насколько знаю, имеет Владимира 4 степени, а личным дворянам герб не положен. Кто в Окружном суде носит печатки? Никого нет. Полиция? Абрютин из потомственных дворян, но его род, скорее всего, дворянство получил недавно. Может, на заседании Благотворительного комитета? Предводитель уездного дворянства? Нет, тоже без печатки.

Доедая третий пирожок, едва не подавился. Баран я, по-другому не скажешь! Я же видел перстень не у кого-то, а на указательном пальце своего собственного отца — действительно статского советника Чернавского. Перстень золотой, покрытый эмалью, с изображением нашего родового герба.