— Вышибной заряд! — крикнул Чумасов и одним быстрым движением прицепил брикет взрывчатки к квадратному люку. Плевать ему было на горящие кроваво-красным пламенем письмена на каменной створке. — Валим, валим!
Мы с Чумой рванули прочь из раскопа, и я все понять не мог — почему у нас все через жопу, и за каким бесом нужно было рвать люк впопыхах, когда наши еще делают шурфы по всей лесопосадке, и никто не готов прямо сейчас столкнуться с хайдуками, новообращенными и — не дай Бог — болярами…
— Пепел? Давай, собирай свои шерстяные вещи, пошли к нам в купешку! Ты куда вообще? Откуда? — Дядька явно был рад.
На его кителе сверкали медали, ордена и значки, да и лычек на погонах добавилось — целый старшина, это вам не хухры-мухры! Тощий, длинный и похожий на скелета, Чума скалился как ненормальный и, судя по всему, тоже рад был меня видеть.
— Ты куда, Пепел, откуда? — громко шептал Дядька. — А Мельник писал, что тебя видел, но мы думали — может, опять дурит Олежа… Тебя ж тогда так капитально приложило, что медики говорили — точно Богу душу отдашь! А мы в Мозырь едем, к Мельнику… И ты в Мозырь⁉ Дела-а-а!
И тут я вспомнил слова того священника-кхазада из Вышемирской церкви. «Бог говорит с нами обстоятельствами жизни» — кажется, так он тогда сказал. Глядя на своих сослуживцев, которые вдруг оказались именно сегодня, именно в моем вагоне этого самого поезда, я готов был в это поверить… Да что там — я и так верил, только боялся себе в этом признаться!
18. Самооценка
Дочитать бумаги мне в спокойной обстановке не удалось, но главное я ухватил: действительно, в локальном смысле суть вопроса заключалась в нефтяных месторождениях и проекте целого нефтеперерабатывающего хаба, включающего НПЗ, производство масел и смазок, газоперерабатывающий завод и предприятия по изготовлению пластмасс. Круто? Круто. Тендер уже объявили, инвесторов искали. И денежные мешки протянули свои загребущие лапы к нашему родному Вышемиру. Цивильные, земские богачи. В целом — кто сказал, что это плохо? Новые предприятия, новые рабочие места…
И Радзивиллам сие претило. Магнаты мечтали присовокупить такой лакомый кусочек к своему домену и так им образом стать здесь монополистами. Кто будет конкурировать в юридике с её хозяевами? Так что в Госсовет уже было подано прошение о передаче «града Вышемира и окрестностей» под управление некоронованных князей Литовских. На это имелось целых два основания: в восемнадцатом веке эти земли входили в их домен — это раз, и «земское самоуправление очевидно не справляется с благоустроением края» — это два. В это же время…
— Я манал, Пепел, ты как был заучкой, так и остался, — сказал Дядька. — Выкинь ты эти бумажки, хватит лоб морщить, от умствования твоего скоро мозги из ухов потекут!
— Мозг. Из ушей, — поправил его Чума. — Через пятнадцать минут — Калинковичи.
— А это что за станция? — я глянул за окно и не увидел в темноте ни-че-го.
Только тьма, далекие огни, мельтешение ветвей деревьев под порывами ветра: наш вагон остановился далеко за пределами перрона.
— Нахов, — сказал Дядька.
— Чего ругаешься? — удивился я.
— Станция — Нахов! Я слышал, как проводница разорялась — «Выходите, Нахов», говорит! Гы-ы-ы!
Мы собрали вещички, зашнуровались и приготовились к высадке. Пацаны одобрительно косились на мою «оливу» — в своем кителе, пусть и без наград и лычек, я вполне вписывался в их компанию. Дядька порылся в нагрудном кармане и вынул на свет Божий родной шеврон с нашей эмблемой: две ладони держат чашу, в которой полыхает огонь — и прицепил его мне на плечо, туда, где ему и место.
— Вот! Теперь порядок! — Дядька разгладил шеврон. — А награда, кстати, тебя уже ищет… Скоро найдет.
Я это заявление проигнорировал. Все-таки герой тут Гоша, а не я. Я, когда в нашем белорусском Поисковом служил — упырей лопаткой не рубал. Мы искали места последнего упокоения тех, кто был настоящими героями, кто спасал мир от настоящего, абсолютного зла… И помогали сохранить память об их подвиге. Тоже дело полезное и благородное, но за такое орденами не награждают. И правильно.
— Пшли, Пепел!
И мы пошли.
Калинковичи — город земский, но здесь уже чувствуется свободное дыхание сервитута. Например, на вокзале дежурила милиция — не просто какие-то мальчики-зайчики с дубинками, а настоящие волки, в черных беретах, с автоматами Татаринова, запакованные в тяжелые броники, наколенники и налокотники… Над ними вился коптер, фиксируя лица пассажиров при помощи объектива видеокамеры. Таких внушительных стражей порядка в Вышемире точно не водилось!
— Нам на двести первую маршрутку. Погнали… — махнул рукой Чумасов.
Вслед за толпой кхазадок с баулами и двумя компаниями дембелей мы загрузились в электробус. Водитель, явно измотанный, влил в себя кофе из бумажного стаканчика и спросил несчастным голосом:
— До Мозыря остановки есть?
— Не-е-ет! — хором откликнулись все.
— Слава Господу! — на его мясистом лице засияла неожиданно добрая улыбка. — Тогда — поедем с ветерком!
И мы поехали. Сто километров в час водила держал точно, маршрутку мотало из стороны в сторону, встречные электрокары проносились мимо, как метеоры. Дембеля пели матерные песни и пили водку, кхазадки кудахтали на шпракхе и пытались подкормить дембелей то огурчиком, то вареным яичком. Пацаны были не против, и закусывали водку предложенными угощениями со смаком, не прекращая пение:
— Посылают в чужие края…
В едреня, в едреня, в едреня!
Маршрутка мчалась по трассе, и, несмотря на ночь, можно было разглядеть, как пошарпанная респектабельность земщины сменяется киберпанковым постапокалипсисом Мозырского Сервитута.
Спустя минут двадцать мы увидели и сам город.
Перед нами предстал мост через Припять — высокий, со сверкающими неоном арками и переливающимися всеми цветами радуги тросами. Его перила и опоры были расписаны люминисцентными граффити, которые отражались в реке, и казалось, что души многочисленных здешних самоубийц вьются над водой. Полыхало зарево голограмм над высотными зданиями офисов и гостиниц, которые расположились на поросших лесом холмах. Никогда не спящая набережная манила множеством кафешек, кабачков и притончиков, въезд в город — Примостовую — охранял полный тяжеловооруженных полицейских блокпост с бетонным дотом, на крыше которого водила туда-сюда хоботком орудия башня от старого танка — кажется, помнившего еще Корейскую войну «Чурилы».
— Я манал,- сказал Дядька. — Чуешь? Пахнет свободой!
— По мне так пахнет дерьмом, — откликнулся Чума.
Слева от нас как раз располагались очистные сооружения.
* * *
Мельник встречал нас тут же, на автовокзале за блокпостом. То есть — ждал он Чуму и Дядьку, но, увидев меня, сильно обрадовался:
— О! — заорал Олежа, по очереди всем пожимая руки и обнимая так, будто давно мечтал выдавить из нас все кишки. — Ты шо — тоже в дальнобои податься решил?
— Не, — сказал я. — Меня эти Биба и Боба в поезде поймали. Я по своим делам ехал.
— Ну и дурак, — с места в карьер заявил он. — Мы открываем контору по грузоперевозкам, особого толка… Водители — нулевки все как один. Наши, ветераны, из Поискового. Хтоническая доставка премиум класса, бронированные фургоны и внедорожники, лицензия на бортовое вооружение и прочий развеселый фарш. Будем гонять по всему богохранимому отечеству, от хребта Черского и Васюгана до Паннонской Хтони и Хунедоары! У меня уже пятнадцать водил, два юриста, логисты, бухгалтер и мехмастерские укомплектованы нашими пацанами. Закрытое акционерное общество «Зеро», понимаешь ли!
— И чего? — заинтересовался я, решив провести их до машины и надеясь прокатиться на халяву. — Есть заказчики?
— «Орда» готова подписать долгосрочный контракт, если мы будем поспевать за их объемами. Еще кое-кто из приграничных аристократов зашевелился: вокруг Кара-Кумов что-то назревает, ветеранов вербуют наемниками за хорошие деньги, так что и наша услуга будет пользоваться спросом. Возможность срезать через Хтонь и не слечь с мигренью, а потом обойтись без онкологии — дорогого стоит, а?