Что характерно — супруга его не отговаривала тогда. Не знаю, вообще — какая-то почти идеальная семья у них получалась. Много смеются, постоянно вместе проводят время, почти никогда не ругаются друг на друга и очень редко — на детей, часто занимаются сексом (да, да, слышимость потрясающая, да и четыре ребенка — явное тому свидетельство), ремонт делали сами, кочуя из комнаты в комнату… Книжки детям на ночь правильные читают, вслух. С соседями всеми дружат, опять же, в церковь ходят — видал их там пару раз. Какие-то фантастические ребята эти Зборовские, похлеще эльфов и орков. Разве что — ни бабушек, ни дедушек, ни каких иных родственников в окрестностях не наблюдалось — всё сами. Вроде как переехали откуда-то несколько лет назад, но что, как, почему — неизвестно.

Короче, не удивлюсь, если они сатанисты, рептилоиды или агенты под прикрытием. Это куда более правдоподобно, чем счастливая, красивая, многодетная семья, да? Нет. Надеюсь, что нет.

— Я тебе поражаюсь, Пепеляев, — сказал Женя. — Ладно, я дурак — журналист. Но журналист — это типа круто! Стильно, необычно, престижно, в конце концов. Я с детства журналистом мечтал быть, потому что они всегда — как будто главные герои в кино, понимаешь? Но учитель… Вечно замученный, вечно виноватый, пашешь, как лошадь, за копейки… Я со своими четырьмя едва справляюсь, крыша едет порой, а там сколько детей? Пятьсот? Шестьсот? Кем надо быть, чтобы мечтать быть учителем?

— Мной, — пожал плечами я. — Нужно быть мной. Можешь считать это даром свыше: мои одноклассники, которые ни бельмеса не понимали на уроке, подходили ко мне — и я в два счета все объяснял. Даже физику и химию, в которых вроде как твоя моя не понимать. А пока объяснял — сам разбирался, доходило до меня! Я умею упрощать сложные вещи, делать их понятными. Мне это дано: запросто изложить доказательства существования Бога от Фомы Аквинского или суть отличий барокко от рококо и готики в архитектуре, или — причины и предпосылки Мятежа Пустоцветов. И что, плюнуть на очевидное мое преимущество и пойти дальнобоем фуру водить? А еще — у меня была трудная юность, у меня отец погиб — и до многого приходилось доходит своим умом, понимаешь? Потому что не было такого вот взрослого, который мне бы объяснил простые и банальные вещи… Типа того, что девушка может быть сердитой не потому, что ты ведешь себя как-то не так, а потому что у нее месячные и ей физически неудобно, и от нее, может быть, нужно просто отстать, и через три или четыре дня она будет милейшим существом на планете! Вот ты когда об этом узнал?

— В семнадцать, — он понимающе хмыкнул.

— А я — в девятнадцать. Ну, то есть, теоретически я понимал, как женский организм работает, но что это все прям настолько влияет на жизнь — это нет. Потому как спросить не у кого было… И никто из парней не понимает. И это ведь банальщина, обычная вещь! С девочками еще хуже все обстоит: у них о мальчиках имеют представления дремучие и маловразумительные… Да Бог с ними, с девочками и мальчиками. Как насчет кредитов и «семнадцати процентов годовых»? А про отличие земского собрания от Госсовета? А про четыре расы орков? А…

— Ага, — сказал Зборовский. — Всем все вроде понятно, но никто на самом деле ничего не знает. И исправить сей досадный факт — это твоя священная миссия. Понял.

— Потому что я — могу. Ты можешь классно описать то, что видел, сделать крутой репортаж. Я — могу объяснять сложные вещи простыми словами. Это и есть главное — то, что мы можем…

— … и чего мы не можем, — Женя усмехнулся. — Ты уже задолбал с этой присказкой. Так что, ты НЕ можешь стать у руля ветеранской организации?

— Не могу, — развел руками я. — Не споюсь я с военными, даже бывшими. Я в Поисковом служил, там немного другие порядки были, да и вообще… Неавторитетная у меня внешность.

— Слишком интеллигентная, — развеселился журналист. — Бородка эта профессорская, причесочка! Рыжий, как… Не важно, как кто — очень рыжий! А когда улыбаешься — то вообще несерьезный. Военными рулить должен харизматичный мордатый мужик с мощными руками и внушительным пузом, а не какой-то хлыщ в пиджачке!

— Так точно, — откликнулся я. — Вот, врубился, журналист. Начинаешь понимать! С тобой приятно иметь дело… Ну — бывай, спокойной ночи. Пойду книжку читать…

— А что за книжка? — заинтересовался Зборовский. — Солидный томик, потрепанный… В библиотеке брал?

— Ага, — я продемонстрировал ему обложку.

Вот что там было написано:

MONSTRUM MAGNUM

ili

Drakonologiya

Genrih Institor

— Странное чтиво на ночь… — брови журналиста взлетели вверх. — Хочешь, я тебе лучше из нынешних сетевых хитов что-нибудь на ноут скину? «Сумасшедший Цесаревич», «Столоначальница», «Такой себе Властелин», «ОПГ "Хутор», «Самый теплый ветер» — народ с ума сходит! У меня планшет есть, рабочий, я скачиваю сразу пачку, когда в сервитуте бываю — там сеть хорошая, потом месяц читаю. Зачем тебе такая древность?

— Чтиво как чтиво, — пожал плечами я. — По крайней мере, лучше, чем Сартр. В любом случае — мне для дела, надо с одним вопросом разобраться…

— ИДИОТ! — сказал дракон. — МЕНЯ СПРОСИ, Я ВСЕ ТЕБЕ РАССКАЖУ!

Дракона я привычно проигнорировал.

— Ну, пошли тогда. Я тоже, в общем, тут закончил, — Зборовский вытряхнул кофейную гущу под желтый, совсем осенний куст, и мы пошли в подъезд.

Книжечка эта досталась мне весьма интересным образом.

Я просто-напросто заглянул в конец журнала того самого восьмого класса, где учились Невзорин, Жаркин, Игнатов, Морковкин, Бурова и — гоблин Яша. Там в специальной табличке рукой классного руководителя в соответствующие ячейки вписывается информация о каждом ученике и о его семье — тоже. Фамилия, имя, отчество родителей, номера телефонов, место работы, количество детей в семье, домашний адрес и прочие такие штуки.

И вот завеса тайны над удивительной эрудицией мелкого гоблина была приоткрыта: его мама, Авдотья Афанасьевна Носова, работала в Публичной городской библиотеке хранительницей фондов, что бы это ни значило. Вот откуда такой начитанный парень взялся! Нет, он говорил, что мама его в раннем детстве часто брала на работу, но я грешным делом думал, что работенка у нее типично гоблинская: дежурная в платном туалете или там — приемщица вторчермета, или — кладовщица… Стереотипы уже и в мою голову проникли, хотя, конечно, я знал, что серокожий мелкий народец имеет много талантов: в сфере ай-ти, финансов, ремесла типа ремонта одежды, обуви и бытовой техники или там в салонах красоты с парикмахерскими их тоже было полно.

А тут — библиотекарша!

В Сети ничего нет — это прописная истина для любого историка. Точнее — есть, наверное, но ничего не найдешь, если не знаешь, что искать. Для того, чтобы знать, что и как искать — нужен кругозор, база, основа. Которая приобретается или парой-тройкой сотен прочитанных книг — этим я усиленно занимался, или — учебой в приличном заведении. Это я упустил и наверстать не мог никак. То есть — знания местного Пепеляева, который тоже был неплохим историком, иногда помогали, но свободно ими оперировать, как своей собственной памятью, я не мог. Хорошо хотя бы, что они всплывали в моменты, когда меня на уроке спрашивали напрямую, типа:

— А как Арагон смог одолеть гораздо более населенную и большую по территории Кастилию?

Никакого брака Изабеллы и Фердинанда тут не было, между двумя испанскими государствами здесь произошла страшная магическая война, породившая несколько крупных хтонических аномалий… Арагон победил благодаря сплоченности аристократов-магов и их верности Короне. Так что я по памяти (его, здешнего Гоши, а не моей) мог наизусть оттарабанить клятву арагонских дворян, впервые озвученную в 1400 году и ставшую эталоном взаимоотношений между магами и монархами Европы.

— «Мы, которые так же хороши, как ты, клянёмся тебе, который не лучше нас, признавать тебя нашим королём и правителем при условии, что ты будешь соблюдать все наши свободы и законы; но если нет — нет».