«Интересно, – крутилось в голове, – далеко ли ушёл Сирил? Карта ему досталась, конечно, дурацкая, но у него ведь есть ещё и эта штука, которая указывает путь к желаемой цели…»

Мысли порождали тревогу, а тревога гнала вперёд.

Сперва Джек шёл на своих двоих, зябко кутаясь в плащ, но потом разогнался, разогрелся. Двух человеческих ног стало как-то недостаточно; сразу перекинуться в лиса он не рискнул – побоялся, что в зверином облике сложнее будет искать дорогу по ориентирам, которые сообщил коротышка… Но затем всё-таки рискнул.

И не прогадал.

Видеть он стал не так – не более расплывчато или чётко, нет, иначе в некой другой, неопределимой словами категории. Пожалуй, ему проще стало замечать движение: как юркнула мышь в траве, как мелькнуло в кроне птичье крыло, как ветер шевельнул голые ветки… Но старинные развалины сторожевой башни теперь можно было разыскать куда проще, по запаху – древние камни отчётливо отдавали железом, порохом, кровью, и стало ясно, почему коротышка говорил, что это «плохое место». Большой дуб, расколотый молнией, до сих пор вонял гарью и горечью, а ещё звонкой грозовой свежестью; овраг – сыростью, ручьём, бежавшим по дну, следами множества зверей, пришедших к водопою.

«Вот так-то лучше, – довольно повторял про себя Джек, когда удавалось быстро отыскать очередную примету. – Он идёт кругом, по дороге и вдоль ущелья, а я напрямую, через холмы и поля. Значит, перегоню».

Почему-то это казалось очень важным.

На закате его тень – гротескно вытянутый лис на тонких-тонких лапах – стала просто огромной. И Джек тоже ощущал себя таким – большим, сильным. Он бежал быстрее и быстрее; прыгал дальше – сначала с кочки на кочку, а потом, кажется, с вершины одного холма до другого, и, когда над горизонтом показалась выщербленная луна, то словно бы почуял даже затхлый, горький душок, тревожный… нечеловеческий.

«Ведьмин дом?»

Лисья интуиция подсказывала, что если поднажать, то к середине ночи, пожалуй, можно добраться до цели; а там понаблюдать немного и выяснить, нельзя ли решить дело хитростью, узнать, какие у ведьм слабости…

…а потом он вдруг слышал мелодию скрипки вдалеке – и замер, точно окаменел на мгновение.

Скрипка пела устало, но старательно. Иногда мелодия вдруг ломалась, и бравурный танец превращался в тихий, меланхоличный плач дождя, который сменялся яростью, натиском, бурей. А когда звук затихал, то становилось очень пусто – и печально.

Джек сам не заметил, как побежал навстречу скрипке, сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей.

Сменился ветер; запахло дымом от костра.

Мелодия доносилась из низины между холмами, сильно заросшей рябинником. Зловещие багряные гроздья клонились к земле; иногда попадались птичьи перья или помёт – похоже, пернатые частенько наведывались сюда покормиться… А за ними следовало и другое зверьё, побольше.

«Пахнет волками, – понял вдруг Джек. – И лисами. И мышами, и барсуками, и хорьками – фу, ну и вонь… И куницами, и… оленями?»

Оленя-то он первым и разглядел – прямо у светового круга от костра. Молодой самец с ветвистыми рогами стоял, чуть наклонив голову, и завороженно внимал мелодии, сейчас печальной, но живой, бойкой, словно ручей по осени. Чуть дальше сидели два барсука, и семейство хорьков, и тощая старая лисица с облезлым хвостом – а уж птиц-то было! Они облепили все ветки – в основном дрозды и малиновки, но встретился даже один здоровенный чёрный ворон.

«Вы-то тут откуда? – ревниво подумал Джек. – Вам ночью положено спать, разве нет?»

И, конечно, Сирил был здесь – у костра, со скрипкой, поднятой к плечу. В том самом чёрном плаще с серебристой вышивкой по краю, в высоких сапогах, в тёмной рубашке и в жилете со шнуровкой… Из-за дурацкой шнуровки талия казалась не по-мужски тонкой, а запястья из-за объёмных рукавов – особенно хрупкими, уязвимыми.

Рядом, на бревне, лежал свитер – тоже, разумеется, чёрный, и пушистый шарф.

– А ты не простудишься, приятель?

Джек сначала ляпнул это, а потом уже сообразил, что несёт, но было поздно.

Сирил быстро перехватил скрипку и свободной рукой потянулся к арбалету. Мышиное семейство, которое притулилось у самых его сапог, прыснуло в стороны; птицы заполошно заметались в темноте, разбежались барсуки и хорьки – и только олень, с укоризной глянув на Джека, степенно удалился в рябинник.

Пришлось выходить на свет.

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты похож на мультяшную принцессу? – непринуждённо поинтересовался Джек, окинув взглядом разбегающееся зверьё. Когда он умудрился превратиться обратно в человека, вспомнить никак не получалось; видимо, уже тут, у костра. – Ну, знаешь ли, птицы слетаются на звук музыки, дикие животные спокойно принимают пищу из рук…

Первые несколько секунд Сирил честно целился в него из арбалета, а потом сощурился и очень тихо спросил:

– Я не понимаю, ты сейчас нарываешься, что ли?

«Надо же, прокатило».

Джек мысленно перевёл дух и улыбнулся:

– Не-а, это просто мои очаровательные манеры, которые всегда имеют успех. Привыкай.

– Обойдёшься, – буркнул Сирил, но арбалет всё-таки убрал. – Ты меня напугал сейчас. У тебя глаза такие… звериные.

– Какие? – нахмурился Джек присаживаясь у костра и протягивая руки к огню: в человечьей шкуре было гораздо холоднее, чем в лисьей.

– Как янтарь, который светится, – невнятно ответил Сирил и, отвернувшись, принялся аккуратно убирать скрипку и смычок в футляр. – Как ты меня нашёл?

– Совершенно случайно пробегал мимо и услышал музыку, – честно ответил Джек. – И часто ты устраиваешь такие концерты для местной фауны?

Сирил закатил глаза:

– Можно подумать, что я их звал. Если ты такой умный, то догони оленя и спроси, зачем ему девятая симфония для скрипки с оркестром… И чисто технически это не концерт, а упражнения. Как думаешь, сколько часов в день нужно тренироваться, чтобы не разучиться держать в руках смычок? Даже учитывая мой уровень.

– Ну, минут пятнадцать точно… Э-э, погоди, ты сказал «часов»? Это не шутка сейчас была? Кстати, хочешь ветчины в перце? Мне дала с собой кусок хозяйка «Доброго келпи».

И как-то так само собой получилось, что они уже делили один ужин на двоих – совершенно естественно.

Арбалет, правда, Сирил так и не убрал.

На еду они набросились с одинаковой жадностью. Джек бежал почти целый день без передышки, лишь дважды задержавшись, чтобы попить из ручья или перехватить пару неосторожных мышей. Сирил, видимо, тоже торопился изо всех сил… Да и в целом он выглядел как человек, который частенько пренебрегает обедом ради высшей цели – ну, например, чтобы поупражняться в каллиграфии, или попасть на лекцию к какому-нибудь авторитетному специалисту в области сельского фольклора восемнадцатого века, или просто лишний час посидеть в библиотеке, когда там по-настоящему тихо. Джек видел много таких студентов, когда учился сам, с некоторыми даже дружил. Хотя они-то его обычно недолюбливали: он тратил слишком много времени на вечеринки, участвовал то в турнире по гольфу, то в любительских соревнованиях по боксу, входил сразу в несколько тайных студенческих братств, мог на спор угнать машину профессора и не попасться – и, что самое ужасное, при всех этих грехах оставался на вершине рейтинга по результатам промежуточных экзаменов.

«Хотя, может, именно ему было бы плевать, – подумал Джек, наблюдая за тем, как сосредоточенно Сирил наворачивает кашу с ветчиной из миски, не стесняясь помогать себе руками там, где маленькая ложка не справлялась. – Всегда ведь находились такие, слишком увлечённые, чтобы смотреть по сторонам и замечать великолепного меня».

Для того чтоб заварить чай, верней, смесь из сушёных листьев черники и брусники, пришлось сначала отчистить котелок от каши. Джек взял это на себя, тем более ему-то привычней было справляться с мытьём посуды в походных условиях – зола, мягкая тряпица, чуть-чуть мыла и терпения. На обратном пути он по запаху отыскал дикую мяту, уже побуревшую, тимьян и шиповник. Всё это пошло в котелок. На десерт сгодилось овсяное печенье и вяленые груши, купленные на ярмарке у городских ворот в самый последний момент – два маленьких неказистых кулька из газеты.