Уж выросли дело и тело[3] Когда был я молод, ходить не умел, А бегал, спешил постоянно. И песни весёлые всюду я пел В насмешку судьбе окаянной. Стал старше, сменился мой жизненный ритм. Мечтаю я, бросив машину, Сходить бы пешком в этот сказочный Рим Или на Эльбруса вершину. С годами мой выбор совсем оскудел, Командует леди Степенность. И бег, и мечтания – совсем не у дел. Другая царит во мне ценность. Разборчиво книги читаю теперь, Могу умиляться цветами. Старательно я избегаю потерь. Ни-ни. Ни ногой на татами. Когда пролетело полвека ещё И грозно вползает одышка, Избранные помыслы – нет уж, не в счёт! Забыть про диван – это слишком! А впрочем, не всё растерял я теперь, Пою-то по-прежнему лихо. Но, помня о грузе ушедших потерь, Судьбе промурлыкаю тихо: Спасибо за память, за то, что хожу, Что петь ещё как-то способен. И знаете, чем я сейчас дорожу? Что хлеб на столе моём сдобен. Что рядом жена, как обычно, добра. И дочки – сверх меры забота. А значит, позвольте мне крикнуть «Ура!», Сейчас побегу на работу. Из комнаты в кухню, конечно. За стол. Урок свой исполню обычный. Сегодня здесь будет мой личный престол: Я борщ приготовлю отличный! А ночью приснится мне праздничный сон: Бегу, обгоняя трамваи. Пою на ходу, мне молчать не резон, В дорогу судьба призывает. Ведь это в Смоленске вся юность прошла. Далёкие, славные годы! Здесь муза тихонько ко мне подошла, И первых стихов взошли всходы. Здесь шахматы думать учили меня. Стал области я чемпионом. Твардовский, Рыленков учили, маня Своим поэтическим троном. Мой папа был признанный тоже поэт, И мне было очень неловко Приравнивать даже свой силуэт К поэзии, к их зарисовкам. Лишь через полвека друзьям показал Рифмованных строчек попытки. Хвалили. Видать, не напрасно дерзал: Поднять за героя напитки! Вот так и осталось – шутить и жалеть: Ах, сколько ещё не доделал! Не ной-ка, ведь некуда больше взрослеть: Уж выросли дело и тело. Письмо папе в Смоленск
Мысль заметалась, оголтелая, Сорвав покровы бытия. Скользит, как сказка неумелая, В которой только Я и я. Где перепутаны страницы Моей судьбы и ворожбы. Где, словно спугнутые птицы, Мерцают вестники судьбы. Где посещает первознание Сквозь даль космических глубин. Или вещает мне изгнание? Иль о несбывшемся трубит? И вдруг, сойдя походкой лёгкою, Звенит настойчивый мотив: Звезда далёкая-далёкая Мне путь в поэзию мостит. Переполняет вдохновение. Не ты ль послал его, отец? Сойди, заоблачное пение, В мой недостроенный дворец. Я столько лет тебя вынашивал, Давно во мне зачатый стих, А ты – ни нашему, ни вашему… Вдруг побарахтался – и стих. Так заскорузлое мечтание, Найдя в душе запретный плод, Подарит давнее предание, Как утопающему – плот. И, унося далёко разум, Вдруг спотыкнётся на ходу… Не смог я всё-таки ни разу Найти заветную звезду! …Усталый путник иль ленивый Не воспарит вослед мечте. Вдали мерцающие нивы Не те, не те, не те, не те. Нашей памяти луч Заскучал я по родине, где давно уже не был, Вспоминаю далёкие молодые года… Днепр весенний, смоленское небо. Той счастливой поры не вернуть никогда. И влюблённость наивную, и успехи спортивные, Покорённые шахматы и мечты на бегу. И Твардовского строчки, разящие, дивные — Символ целой эпохи я забыть не могу. В центре города парк, мной любимое Блонье, Где встречаю друзей: два Валерки, Эмиль. Кругоход и мечты о Париже, Болонье, Намотали мы здесь, верно, с тысячу миль. А рыбалка в Дубровенке, домик Тольки Дроздова И ночёвка в холодном осеннем стогу. Да особенно звонкий закат тот багровый И тебя, замерзавшую, в сердце я берегу. Промелькнул я недавно по памятным улицам: Нет совсем Старо-Рославльской, ни домов, ни садов. Срыты старые дворики, здесь громады сутулятся, И от яблонь и слив не осталось следов. Нет тропинки, которая по оврагу зелёному Каждый день приводила на свиданье в твой дом. Где сирень под окном, где глазами влюблёнными Я, бывало, высматривал тень в окошке с трудом. Иль насвистывал арии, притулившись к сараю. Ты едва ли их слышала. Ну, да что за беда. Ты сегодня со мной. Каждый сам выбирает: На три дня, на полвека, повезёт – навсегда! Мы с тобою состарились. И скандалим, и спорим. Пустяковые поводы: что на холод надеть, Позабыл мусор выкинуть, не отдал книжку Боре, И куда и откуда на ошибку глядеть. Оба честно и искренне мы хотим в доме мира, Но, увы, темперамент двух горячих кровей Не умеет делить даже общих кумиров, Если вдруг спичкой вспыхнули – понеслось вдруг, ой-вей! Всё, конечно, проходит. Ты, как прежде, заботлива, Я стараюсь кухарить. Стал готовить борщи. Но моё настроение – то приливы, то отливы — Мне мешают писать. Будь добра, не взыщи. Даже этот сюжет я писал всю неделю. Знаешь, что подтолкнуло? Фото, где мы вдвоём На днепровском мосту на собор наш глядели, Молодые, весёлые. Ну, вот-вот запоём. Их, конечно же, много, тех счастливых мгновений, Вспоминай их почаще – это к радости ключ. Нам её не хватает золотых дуновений. Пусть почаще нас греет нашей памяти луч. Что-то я разбежался, а ведь просто подарок Мне хотелось придумать в этот праздник весны. Но ведь мы же богаты тем божественным даром, Что зовётся Любовь, не имеет цены. вернутьсяЭто одно из стихотворений, которые автор читал в клубе университетских друзей, которые много лет после выпуска четыре раза в год собирались на квартире у Люды Шевцовой, известного радиожурналиста. |
