Маллиген обижается: уж не такие это и напрасные усилия. Когда он только начинал работать на компанию, ему все казалось странным. Все имена и фамилии шифруются криптонимами. У Маллигена до сих пор стоит в ушах нудный, писклявый голос инструктора:⁴ «Криптонимы состоят из двух букв, которые определяют категорию или место, затем следуют буквы, образующие сами по себе или совместно с двумя первыми буквами то или иное слово, в принципе не существующее». Когда читаешь документ, нужно постоянно отрываться от текста с криптонимами, чтобы найти номер в справочнике, а затем по номеру криптонима из другого справочника получить подлинное название операции или имя агента. Поначалу вся эта беготня утомляет, потом привыкаешь, что криптонимы и справочники с подлинными названиями и именами никогда не хранятся в одном сейфе и в одном месте.

Сэр Генри проработал здесь десятки лет, уж он-то прекрасно знает, как розовые бутоны превращаются в бессмыслицу, а на их шипах проступают капельки крови. Чьей? Это совершенно неважно. Скажем, людей, вредивших компании, не хотевших понять ее интересов, о таких людях уместнее всего сообщать, — используя слово «identity» — личность, — а о том, что это за личность, доводить до сведения по другим каналам, не сообщая ничего, кроме одного имени. Например, послать агенту письмо только из единственного слова ХАРТ, и агент, получивший до этого подробные наставления, что надо делать, все поймет.

— Понимаете, Маллиген, он немало сделал для нас, но мы не можем позволить себе благодушествовать: иногда маленькие — даже не просчеты — задержки приводят к большим неприятностям. Подготовьте на завтра всю документацию, вопросник, утром обсудим детали. Не думаю, что

в случае с Хартом нам придется прибегать к чистке, хотелось бы избежать этого.

Сэр Генри замирает в кресле, обратив взор в далекое прошлое.

— Ах, какая это была операция! Всех троих вербовали горячим методом, в начале пятидесятых. Корея, Маккарти… Сенатор травил неугодных, как крыс. Дай бог времечко! Предложили в открытую, а деваться некуда. Вы понимаете? Особенно крутил носом Уиллер, интеллигент, — таким всегда тяжелее всего — образованный человек, напичканный рождественским набором понятий, мораль, нравственность, сочувствие, сострадание… Что там еще?

— Совесть, справедливость, — подсказывает Маллиген.

— Вот именно! Одним словом, деваться было некуда. Мы сразу выложили карты: только сотрудничество с нами спасет вас, иначе… — сэр Генри разводит руками. — Они и не подозревали ни о чем. Учтите, после войны их не трогали лет пять, до десанта в Чемульпо. Считали, опи у нас в резерве. Пробил их час: для тотального очищения общества компании потребовались кадры, кадры, кадры… Сначала я позвонил Байдену — Харту. Он и тогда был самым стоящим из них, как будущий агент. Я понимал: если он согласится, дело в шляпе, если нет — и тех не уговорить. Встретились. «Понимаете, старина, — начал я, — у вас могут быть большие неприятности. Вы знаете, сколько японцев в нашей стране?» Байден буркнул: «Не имею представления». — «Напрасно, — сказал я. — Более полумиллиона. А полмиллиона японцев — это колоссальные возможности: финансовые, политические, какие угодно». И пустил первый шар: «Нам, говорю, стало известно, Байден, что существует группа молодых японцев, которые поклялись отомстить тем, кто погубил их города, но не всем отомстить, а изби рательно. Знаете, на кого пал их выбор?» — «Не имею представления», — опять ответил Байден. Он вообще не был многословен, этот парень, во всяком случае, в те годы. «Их выбор пал на тех, — сказал я ему, — кто сбросил на Нагасаки листовки со словами ЧАС ПРОБИЛ, они сочли это кощунством, чудовищным издевательством». — «Чепуха, — рассмеялся Байден, — нам-то чего бояться? Вы же знаете, задание отменили, в самый последний момент, но отменили». — «В том-то и дело, что в самый последний момент. Но по всем документам проходит ваш экипаж, экипаж капитана Гурвица. Вы не помните: полковника, который отдавал вам приказ на вылет, подвез сержант-японец?» Тут Байден побледнел. «Понимаете? — веду я дальше. — И по документам, и по свидетельским показаниям именно вы были в самолете, который сбросил листовки над городом. Очень многие знают, что вы поднялись в воздух, есть запись радиопереговоров, и только последние фразы с отменой приказа случайно по недосмотру техников — стерлись». Он готов был убить меня. Потом, как бы хватаясь за соломинку, неуверенно спросил: «По им же надо отце найти пас троих в огромной стране?» Мы все предусмотрели: в кармане у меня лежала газета, заметьте, по фальшивка, а настоящая популярная газета, в которой наш журналист напечатал нечто такое, сэр Генри задумывается, — прошло много времени, не помню дословно, но смысл такой: «Пепел невинных вопиет об отмщении. Группа молодых японцев поклялась убить трех военнослужащих, которые сбросили оскорбительные листовки над бухтой Нагасаки за час до бомбардировки города. Их имена, как сообщил вашему корреспонденту молодой японец, просивший не называть его фамилию, известны: Гурвиц, Уиллер, Байден». Блефовал я от души: политическая атмосфера благоприятствовала. I ope-шутники из интеллигентов назвали то времечко «охотой па ведьм» — недурно, правда? — а до ассоциаций участников атомной бомбардировки Японии было еще далеко. «Это ловушка», — выдавил Байден, уже обезумевший от страха. «Называйте, — говорю, — как угодно, вас ничто не спасет, разве что примете наше предложение». Он согласил-сй, затем и двое других — Гурвиц и Уиллер — дали согласие. Мы поменяли им документы, сказали, что с их головы не упадет ни один волос. Мы успешно справились с их опекой, тем более если учесть — в действительности им ничто не угрожало.

— Зачем так сложно? — спрашивает Маллиген. — Всегда же можно найти добровольцев. Людей, преданных идее.

— Конечно, — соглашается сэр Генри. — И это — лучшие, надежнейшие кадры. Но есть ситуации, когда удобнее иметь дело с абсолютно управляемыми людьми, а такими, как правило, бывают только очень напуганные люди. Через несколько лет, когда они уже по уши влезли в наши дела правда, по мелочам: Розенталь — в бизнесе, Харт — мерами пресечения и изоляции вредных элементов, а Барпс, самый упорный, был завязан с ними «темным» прошлым и поэтому помалкивал… но, в общем-то, это те мелочи, которые, однако, оставляют у человека ощущение, согласное с посло—

вицей «коготок увяз, всей птичке пропасть», — вот тогда мы сообщили им, что люди, их искавшие, нами пойманы и обезврежены. Им было уже все равно: обратный ход исключался. Камнем преткновения для них стал Лоу. Начиная с этого момента, вы все уже знаете. Появилась очаровательная миссис Элеонора с явным желанием докопаться до сути. Боюсь, что наши с пей желания нс совпадают. Мы допустили ошибку, не уничтожив некоторые документы из военных архивов, но только дилетанты уверены, что мы можем все. Ничего подобного, вы-то знаете, как бывает сложно договориться с армейским руководством и па какое предубеждение мы иногда наталкиваемся. И пожалуйста: второе посещение архива уже мистером Уайтлоу, ее бывшим мужем, и все тот же интерес к тихоокеанской кампании. Далее — Марден. Пустой номер для сыщицы. Однако говорит о ее настойчивых поисках в определенном направлении…

Сэр Генри обошел кабинет, присел па край стола.

— Ну, хватит о делах! Обычно непосвященные думают, что серьезные люди, от которых многое зависит, только и заняты что серьезными делами. А? Маллиген? — Сэр Генри подмигнул. — Русский император Николай Второй фотографировал, играл сам с собой па биллиарде и обожал юмористические рассказы. Людовик Четырнадцатый вытачивал табакерки. Но самым несерьезным и, па мой взгляд, отчаянным парнем оказался английский король Эдуард, восьмой Эдуард. Надо же было отречься от престола, чтобы жениться на нашей соотечественнице, да к тому же дважды разведенной. После отречения ему дали титул герцог Виндзорский, наверное, как намек па милые проказы его невесты. Как видите, Маллиген, любовь и голод правят миром. Значит, ваша девушка волнует вас? Чудесно! Чудесно, когда человека хоть что-то волнует.