В Мардена впились водянистые глаза, злые и холодные. Он пережил несколько неприятных мгновений: «Глаза наемного убийцы. Миссис Уайтлоу предупреждала — могут быть вопросы. Нахамить глупо: может плохо кончиться». И Марден ответил:

— Вообще-то я мог бы послать вас к черту, но, представьте, и мне иногда хочется выговориться. Особенно если учесть, что я вас никогда не увижу. У меня жена гуляет! Поняли? Вот почему я общаюсь с миссис Уайтлоу.

— Поближе специалистов не нашлось?

— Теперь не откажу себе в удовольствии послать вас ко всем чертям! — грубо оборвал Марден, разыгрывая возмущенного мужа, нервы которого на пределе. Получилось неплохо.

— У вас могут быть неприятности, — неуверенно выкрикнул ему вслед человек с водянистыми глазами, — крупные неприятности!..

— Все неприятности, припасенные для меня создателем, уже состоялись.

«Упаси меня бог, если бы я так думал на самом деле/ Такую дьявольскую самонадеянность судьба могла бы и не простить. Но это всего лишь уловка, — утешил себя Марден, — желание казаться ничего не подозревающим и по-настоящему взбешенным бестактным вопросом первого встречного. По-моему, этот раунд я выиграл», — сказал он себе.

К счастью, бывший переводчик не ошибся, первый раунд стал и последним: его оставили в покое. Но информация в центр, интересующийся миссис Уайтлоу, все же поступила.

— Вы серьезно? — Харт обмяк, съежился и, несмотря на мощный торс, сейчас казался сморщенным, немолодым, смертельно усталым человеком. — Прямо на участке? В затылок? Какая-то машина?

Он опустил трубку на рычаг и застыл в немом изнеможении. «Конец! Теперь ужо конец. Но почему? Даже со мной по посоветовались? Какая разница теперь».

Когда Харт, перед тем как уехать, дернул колокол, Сол еще спросил: «По ком звонит?» — и усмехнулся обреченно, с ледяным спокойствием, которое иногда нисходит на человека. На человека, которого вдруг посетила простая мысль: ничего сделать нельзя. «Баста кози», — иногда в минуты душевного напряжения Харт вне всякой связи вспоминал итальянские словечки. Он воевал в Италии несколько месяцев, и отдельные фразы прекрасного языка нет-нет и всплывали из глубин памяти. «Баста кози». Все произошло буквально через два-три часа после из разговора. Наверное, Сол думал в последний миг: «Харт! Какая сволочь! Приходил ко мне специально — успокоить. Чтобы убийцам легче было делать их работу». Нет, у него не оставалось времени на такие долгие размышления. Все произошло буднично и быстро. Видел он убийц, слышал их шаги? Пережил тот утробный ужас, когда язык отказывается повиноваться, люди цепенеют и по их ногам текут нечистоты? Нет, он думал только об одном, только об одном: «Дочь! Дочь! Дочь!» Что? Дочь? Неужели он погиб из-за нее? Страшная догадка поразила Харта.

— Джоунс! Джоунс! — заорал он.

В комнату ворвался Джоунс. Шеф выглядел так, что Джоунс выдавил:

— Вам плохо, сэр?

— Что? — глаза Харта округлились. Он с трудом соображал и бормотал себе под нос: — Нет… как же… ну нет… не может быть… за что… нет, нет…

— Что с вами, сэр?

— Со мной? Со мной ничего. Только что убили мистера Розенталя. Соседи звонили.

Джоунс вытянул руки по швам. Он стоял посреди кабинета минуту, две, три, потом подошел к столу, взял один из платков Харта, отер мокрый лоб.

— Страшная жара сегодня, сэр.

— М-м, — прикрыв глаза, промычал Харт. По щекам его текли слезы.

Джоунс никогда бы не поверил в такое, если б не видел, как, выкатываясь из уголка глаза, слеза устремляется вниз по выбритым до синевы одутловатым щекам. Харт открыл глаза. Никаких сомнений быть не могло, он плакал: в глазах его, удивительно блестящих, с расширенными зрачками, застыли детский испуг и вопрос. Харт взялся за подлокотники, оперся о них и приподнял грузное тело, голова откинулась па спинку кресла.

— Высылайте группу. Старший — Кемпбелл. Что-то я забыл…

Харт двумя пальцами стиснул подбородок.

— Полагаю, сэр, вы забыли о докторе Кейси.

— Точно. Именно так.

— Я все сделаю, сэр. Будьте спокойны.

Джоунс вышел. Харт вынул из ящика стола пистолет, повертел в руках и положил назад, не задвигая ящик. Запрокинул голову и уставился в потолок. В кабинете использовали новый тип освещения: лампы, смонтированные на шкафах, полках и на сейфе, были направлены вверх на алюминиевые рефлекторы, которые отражали приятный рассеянный свет. Из-за алюминиевых панелей днем, когда свет не включали, потолок казался серебряным. Харт любил смотреть вверх, его успокаивало мерцающее свечение отполированных до блеска полос металла.

Они сошли с ума. На Барнса он сам не надеялся. Но Сол? Никогда бы не сказал ни слова. Сол был крепким парнем. Как он летал! Спас их однажды, когда мотор отказал и никто не посадил бы машину. Никто. «Какое дерьмо все там, наверху. — Говоря «там», он не вполне представлял, где же находится это таинственное «там». — Как все устроено в жизни. Кто-то может сажать самолет на брюхо, выпрыгивает из горящего истребителя, и на парашюте опускается пылающий факел, кто-то без ног и без рук доживает страшные дни по безымянным благотворительным приютам. А кто-то… Свиньи, ублюдки, недоноски… — Харт сожалел, что его познания в ругательствах явно уступали эмоциональным потребностям. — Позвонить им? Спросить? Сэр Генри, сволочь ты этакая, за что угробили парня? За что?»

Харт схватил трубку, набрал на клавиатуре кодовую комбинацию, засветились лампочки. Он нажал тумблер скремблер-режима.

— Говорит Харт. Соедините с двадцать первым. Срочное, не терпящее отлагательства.

В трубке что-то ухнуло, засвистело, свист стал пронзительно тонким, режущим слух, перешел в душераздирающий вой и внезапно превратился в бархатный баритон:

— Что случилось, Харт? Вы, кажется, взволнованы?

— Ваши люди убили Розенталя. — Харт не узнавал соб—

ствонного голоса — властный, не допускающий возражений. — Объясните — почему?

— Он вел нечестную игру.

— Почему? Не понимаю. Объясните.

— Мы контролируем всех участников события, которое произошло в вашем городе. Вы, как иикто другой, понимаете, о каких серьезных вещах идет разговор. Как вам известно, миссис следователь бывает в доме нашего подопечного Лоу. У них, кажется, роман…

Меня не интересует чужое белье, — Харт положил руку на рукоятку пистолета.

Напрасно. Ваша неинформироваппость может дорого нам обойтись. И вам, кстати! Сегодня, как вы — случайно — узнали, дочь Сола Розенталя' была у отца. О чем они говорили, судить трудно. Она была у него больше часа. Опа не посещает его месяцами. Сегодня же он вызвал ее. В доме скандалили. Потом пришли вы. Дочь ушла и направилась (Харт похолодел) прямиком в особняк Лоу. Вы понимаете, что это означает? Это означает, что Сол Розенталь принял решение войти в контакт с Лоу, причем, если это был невинный контакт, почему бы не позвонить по телефону бывшему компаньону? Нет, он не хотел звонить, понимая, что телефон прослушивается. Вы ушли от него в прекрасном расположении духа — во всяком случае, признаков необычного волнения мы не видели — и поехали в полицию. Вы не позвонили нам, из чего мы сделали вывод: Розенталь ничего вам не сказал. Значит, вел нечестную игру. На размышления времени не было. В конце концов, Барнс поплатился за меньшее. Он только мог бы сказать нечто, не устраивающее нас, и его не стало. Сол хотел объясниться с нашим врагом, разве этого недостаточно?

— Сэр, — прохрипел Харт, — не знаю, кому и во сколько обойдется моя неинформированность, но ваша стоила жизни Солу Розенталю. Его дочь была любовницей Лоу. У них развалились отношения, вот почему она пошла к нему. Она не искала никакого контакта для Сола. Поверьте! Только сегодня мы с ним решили, что будем молчать до конца, чего бы нам это ни стоило.

Пауза. Шорох. Скрипучие потрескивания. Харт чуть не крикнул: «Какого дьявола! Ничего не слышу. Где же ваш хваленый телефонный центр в Нью-Джерси? Почему он не переключает разговор на свободную линию?» — но вовремя вспомнил, что связь идет по некоммерческим каналам.