— Вероятность такого мотива не была предусмотрена. Тем более что дочь Розенталя всюду трубила о собственной инициативе разрыва, — втолковывал Харту далекий абонент.
— Мне тоже прикажете в работе руководствоваться женской логикой? — заорал Харт.
— Произошла ошибка, — бесстрастно откликнулся голос. — Если…
— Ошибка? — Харт задохнулся. — Ошибка?
— Если закрыть глаза на то, что Розенталь не внушал нам доверия…
Но Харт уже не слушал. Он выхватил из ящика пистолет и тяжелой рукояткой начал колотить по стойке переключения каналов.
Для миссис Уайтлоу поездка к полковнику Макбрайду была сопряжена с немалым риском. Если они проверят по архивным документам, где служил полковник, то сразу наткнутся на фамилию Мардена, и тогда…
Элеонора допустила некоторые просчеты, когда ехала к Мардену, поэтому у нее был «хвост». Она знала несколько приемов отсечения «хвоста», причем такого отсечения, что ее ни в коем случае нельзя было заподозрить в преднамеренном желании избежать слежки. У преследователей возникала иллюзия подлинной случайности: потерялась, упустили, накладка в работе. Святых исполнителей, работающих без ошибок, не бывает. С этим вынуждено мириться самое многоопытное руководство. Поскольку Элеонора ни разу с начала дела Лоу не пользовалась отсечением «хвоста», сейчас она могла себе это позволить, один раз, единственный. Другого выхода не было: уж слишком просто было протянуть ниточку от Мардена к Макбрайду.
Ампутация «хвоста» при пересадке с самолета на самолет прошла великолепно, по существу двойная ампутация: ее «пасли» двое — причем один не знал другого — в два кнута, как называл подобные ситуации прежний шеф. Около четырех часов вечера она уже стояла перед виллой полковника Макбрайда.
«Необыкновеннаял вилла», — подумала она. Казалось, какая-то неведомая сила перенесла через океан и бросила среди нагромождения камней изящный японский домик. Его стены были расписаны в неповторимой национальной манере. Миссис Уайтлоу стояла зачарованная. Она видела
склоны гор и рыбачьи лодки в бушующем море, воздушные мосты, водопады, бумажных змеев, парящих над красными кленами и неправдоподобно прозрачные ирисы.
— Вы кого-то ищете?
К миссис Уайтлоу обратилась немолодая женщина среднего роста с гладкими, ослепительно белыми волосами, расчесанными на косой пробор. Яркий передник и скромное серое платье составляли ее костюм.
— Мне нужен мистер Макбрайд.
— Полковник сейчас в саду, он занимается там… — женщина замялась, — он никого не желает видеть. Вы договаривались с ним заранее?
По тому, что сказал о полковнике его бывший подчиненный Марден, по тону, каким был задан вопрос, по едва уловимым признакам Элеонора поняла: никто не мог договариваться с мистером Макбрайдом заранее — не в том состоянии полковник, и седовласая женщина это прекрасно понимала.
— Не договаривалась, — Элеонора не скрыла смущения, — мне нужно поговорить с ним, от нашего разговора многое зависит…
— Что, например? — женщина засунула руки в накладные карманы фартука.
— Например, жизни людей.
— О! Жизни! — руки выскользнули из широких прорезей, и пальцы сплелись. — Полковника не интересуют ничьи жизни, он болен, серьезно болен.
— Знаю, — ответила Элеонора.
Женщина ей понравилась. Досадно, если она не пустит миссис Уайтлоу к полковнику. Люди с таким выражением лица обезоруживали Элеонору: она не могла повысить голос, настоять, не находила убедительных аргументов, она терялась, и смятение заползало в душу, потому что от таких людей веяло трагедией, смирением безысходности.
— Если можно, — еле слышно проговорила Элеонора, — хотя бы на несколько минут.
— Попробую, — женщина после раздумья кивнула и скрылась в зелени, окружающей виллу.
Элеонора переминалась с ноги на ногу. Ветер играл подолом юбки. За спиной послышался шорох. Миссис Уайтлоу резко повернулась и оказалась лицом к лицу с высоким, абсолютно лысым стариком. Только на затылке торчали в стороны грязно-седые лохмы. Старик хитро улыбался и облизывал губы кончиком языка.
— Ну что? — спросил он.
Элеонора совершенно не представляла, как отвечать на такой вопрос. Она отступила назад и учтиво произнесла:
— Мне нужен мистер Макбрайд.
— Зачем?
— Хочу задать ему несколько вопросов.
— Каких? — мужчина смешно расправил плечи и засунул в рот конфету.
— Кто вы? — не выдержала Элеонора.
— Я? Я — полковник Макбрайд. Они, — он перешел на таинственный шепот, — они считают, что я того, подвинулся умом. Как вам это нравится? Это я-то. Чепуха. Столько перенес в жизни, что немудрено было сойти с ума, но я не сошел. Решаю кое-какие проблемы, когда решу — а решу обязательно, — все будут спасены. И вы тоже. Вас как зовут?
— Миссис Уайтлоу.
— Миссис Уайтлоу, — повторил он. — Послушайте, миссис Уайтлоу, а вы — красивая. Сейчас я в этом ничего не понимаю, но похоже, что так. Я прожил такую долгую жизнь, что представления о женской красоте сменились несколько раз: то грудь такая, то — такая, большая, маленькая, торчащая, уж и не помню, какая еще. Талия всегда тонкая. — Он посмотрел на Элеонору добрым открытым взглядом. — У вас не такая уж тонкая, а все равно вы красивая. Я всю жизнь считал, что женщина, состоящая из никудышних деталей, может быть привлекательной, а женщина из безупречных — никуда не годной. Моя жена была необыкновенной женщиной: хороша и в целом, и поблочно. — Он усмехнулся. — Вы думаете: разве может нормальный человек сказать о своей любимой жене «хороша поблочно»? А почему бы нет? Разве это обидно, или неправда, или как-то принижает? Вам нравится мой дом? Жутко дорогой. У меня много денег, оставить некому. Вот и построил. Я когда-то служил в Японии. (Элеонора вздрогнула.) Мне не нравились их дома и вообще все. Все какое-то нереальное, кажется, вот-вот развалится. Потом произошли важные события в моей жизни, я полюбил их мир. — Он умолк. — Мы что-то сделали с ними скверное. Не помню что, к сожалению. Мы почему-то убили там много ни в чем не повинных людей. Мне и тогда это не нравилось. Как всегда: кто-то как-то все объяснил, разумеется, обосновал, разложил по полочкам и доказал неизбежность. У них на островах необыкновенно красиво. Для полноты иллюзии я даже поселился на одной широте
с Окинавой. Создал кусочек их мира. Смотрите, — он протянул руки к стелам виллы. — Мой любимый художник — Кацусика Хокусай, На степах копии его полотен, Я специально приглашал художников из Лионии. Мне говорили: напрасная трата денег, мол, и паши сделают ничуть пе хуже. Разве нс глупо экономить на собственном удовольствии? — Он схватил ее за руку и потянул к дому. — Обойдем его со всех сторон — покажу вам любимые темы. Именно темы: я позволил художникам отклониться от подлинника. Они отталкивались от темы, и потом всюду — вы упи—дите, всюду — вмонтировано вот это. — Он ткнул пальцем в белесое грибовидное облако. — Оно везде. Смотрите. Вот Фудзи, вид от озера Того. Вот это. — Над склоном Фудзи курилось гигантское облако.
Руку Элеоноры сжимали крепкие пальцы. «Как он говорит: вот это, и все. Он забыл, что это. Гриб смерти».
Элеонора остановилась, прикоснулась пальцем к грибовидному облаку и спросила:
— Мистер Макбрайд, что это?
— Смерть, — не задумываясь, ответил он. — Портрет смерти анфас и в профиль. Мерзкая штука. Дальше — вид Фудзи с моря в провинции Кадзуса.
«Помнить в таком возрасте все подробности?» — удивилась Элеонора.
— Вот это! — палец Макбрайда очертил гриб. — У меня есть все фрагменты серии, тридцать шесть видов горы Фудзи.
— Мистер Макбрайд! — Женщина с белой головой вынырнула из глубины парка и всплеснула руками. — Вы приказали пикого не пускать.
— Мы никого и не пускаем, она — свой человек, — бросил через плечо полковник и потащил Элеонору за собой.
Они остановились перед задним фасадом.
— Мост Кумо-Но Какэ в горах… Неужели забыл? — полковник расстроился. — В горах, в горах…
