— Когда я вез вас домой, сэр, вы несколько раз повторили это имя. И еще, сэр, неважно, что она лечится у другого врача. Барнса знают все в нашем городе. Его может вызвать кто угодно. Это нормально. Никого не удивит. Тем более что ей станет не по себе вечерком, попозже.

— Подожди! Я мигом. — Харт быстро вбежал по ступенькам* Включил свет в комнате, вырвал листок бумаги и написал слова, о которых они договорились очень давно, договорились на всякий случай. Харт написал: «Час пробил». Этого было достаточно. Но он продолжил: «Встреть их, — тут же жирно зачеркнул «их», — его как полагается». Не удержался и решил приписать «прости», но осторожность вывела покорной рукой: «Прощай».

Он тупо смотрел на бумажку. Что-то было не так. Джоунс ждал у входа. Не нужно, чтобы он задерживался сейчас у дома начальника полиции. Харт еще раз взглянул на бумажку и у последнего слова по-детски коряво все же добавил нелогичное «если можешь». Свернул бумажку, вышел, протянул ее Джоунсу и сказал:

— Передай даме. Назначь ей где-нибудь свидание. Домой пусть идет одна. Вечером вызовет Барнса и даст прочесть ему записку. Ее нельзя оставлять Барнсу ни в коем случае. Она должна вернуть тебе, а ты — мне. Понял? Иначе…

— Записка будет у вас, сэр. Утром, до десяти. Мы завтра постреляем еще под пиво.

Нет, не показалось. Дверная ручка повернулась. Наверное, сон. Да, конечно, сон… Она услышала шаги. Кто-то подошел к кровати и дотронулся рукой до плеча. Плечо было теплым, рука — холодной, она вздрогнула и совершенно отчетливо поняла — это не сон.

— Спите?

Человек отошел к окну прежде, чем она успела рассмот

реть в темноте черты его лица, и теперь стоял к ней спиной. Элеонора потянулась к подушке.

— Не делайте глупостей, — не оборачиваясь, проговорил мужчина. — Я пришел побеседовать. Не знаю, что у вас там: пистолет или баллон? Скорее всего баллоц. Вы же не станете стрелять? Вы женщина с крепкими нервами. Если вы свалите меня баллоном, нам не удастся поговорить. Предположим, меня найдут здесь, у вас. Ну и что? Просто одинокий мужчина воспользовался оплошностью молодой женщины — дверь-то была не заперта, и все.

Незнакомец говорил без малейшего волнения, его слова казались разумными.

— Слушаю. — Она повернулась на спину и натянула одеяло повыше.

— Зачем вы ездили в столицу?

— Нужно было кое-что узнать.

— Что именно?

Элеонора молчала. Где-то на дороге раздался вой полицейской сирены. Незнакомец постучал костяшками пальцев по стеклу.

— В архиве вы востребовали дела троих. Вам сказали, что люди с фамилиями Харт, Барнс и Розенталь в архиве не значатся. Тогда вы два, дня безвылазно знакомились с материалами тихоокеанской кампании, с высадкой на Окинаву, с событиями первой декады августа сорок пятого…

«Ничего себе первая декада. Надо же, так невинно. Первая декада: шестое и девятое августа сорок пятого, Хиросима и Нагасаки, бомбы «худышка» и «толстяк». Все это и есть первая декада…» _ч

— Вы считаете, с покушением на Лоу как-то связаны Харт, Барнс и Розенталь?

— Почему? — Голос миссис Уайтлоу был еле слышен.

— Вы занимаетесь расследованием. Вы решили, что Барнс и Розенталь имеют отношение к делу Лоу. Вы предположили: каким-то таинственным образом с ними связан и Харт.

«Ничего себе таинство — пиво!»

— Непонятно, почему вы так просто отказались от версии: Марио Лиджо — убийца! Почему?

— Почему мы беседуем ночью, при таких странных обстоятельствах?

— Чтобы вы поняли — наши рекомендации серьезны. Подойди я к вам среди бела дня на улице, вы подумали бы: мальчишки, уголовная мелкота. Да мало ли что могло прийти

вам в голову! Ночные разговоры имеют свойство оставаться в памяти. Миссис Уайтлоу, вам следует выйти из игры. Если вы этого пе сделаете, вам свернут шею. К тому же вы не одна на свете. Не одна.

Элеонора стиснула зубы. Она поняла намек незнакомца — дочка!

— Наконец, если вы испытываете финансовые затруднения, их можно будет уладить. У вас сегодня была на дороге неприятность?

— Была. Если бы парень сзади не успел затормозить, наш разговор пе состоялся бы.

— Угу-угу, — пробормотал мужчина. — Спасибо парню сзади. Спасибо. Тем более что он — мой человек. Вот так, миссис Уайтлоу.

Элеонора поежилась. Она лежала неподвижно всего несколько минут, а ноги у нее затекли. Мужчина быстро пересек комнату и, уже выходя, произнес:

— Больше предупреждений не будет. Ваш шанс — ваше благоразумие! Не говорю: до встречи. Наша встреча не в ваших интересах. ⁴

Он исчез так же бесшумно, как и появился. Прошла еще минута, и Элеонора уже готова была думать, что это лишь сновидение, и ничто другое. Некоторое время она лежала, уставившись в потолок. Потом забылась в лихорадочном сне, как бывает, когда тяжело болеешь.

Барнс не удивился, когда ему позвонили поздно вечером. Ему часто звонили в любое время. Он был настоящим врачом и полагал, что, когда кому-то плохо, неудобства для врача перестают существовать. Женский голос сообщил адрес и рассказал, как лучше проехать. «Не мой клиент», — подумал Барнс. Женщина жила на окраине города в приличном, но многоквартирном доме.

Барнс доехал быстро. Поднялся на лифте, позвонил. Дверь ему открыла Лиззи Шо. Доктор удивился, увидев хорошенькую служанку Лоу.

— О, Лиззи, вот уж не думал увидеть вас! Что приключилось? Почему вы здесь?

Лиззи проводила его в комнату, усадила в кресло. «Как принижает человека необходимость прислуживать, — подумал Барнс, — у себя дома она не просто хорошенькая пустышка, какой кажется в особняке Лоу, но вполне светская, обаятельная женщина».

— Моя обитель. Вы но анали, что у меня есть квартира? — Лиззи виновато улыбнулась.

Она понимала: Барнс в курсе ее отношений с Марио Лиджо. Сейчас опа, конечно, не скажет, что у нее был еще и Джоунс, задолго до Марио Лиджо. Вот почему она так набросилась на помощника Харта, представив его Элеоноре бабником и мерзким типом, когда он с капитаном пришел в особняк Лоу. Она была более чем мила, эта неожиданно появившаяся миссис Уайтлоу, и Лиззи но хотелось, чтобы Джоунс вызвал симпатию красотки-детектива. Почему опа пошла на связь с Лиджо? Вовсе не из-за ого внешности. Подумаешь! Причина иная: Лиззи хотела семью. Марио был католиком, и Лиззи полагала, что воспитание подтолкнет его к брачным узам. Дело в том, что на Джоунса надежды не было. Однажды он сказал: «Я ничем тебя по связываю, Лиззи. У меня никого нет, кроме тебя, и мне никто не нужен. Но я никогда не женюсь. Хочу, чтобы ты это знала. Не женюсь но только на тебе, но и вообще…» С тех пор они больше никогда не возвращались к этому разговору.

— Доктор! — Лиззи волновалась. — Доктор! Я вовсе не больна!

Барнс не скрыл изумления. Он решил, что чего-то не понял.

— Не больны? Зачем же я приехал?

— Вот, — произнесла Лиззи и положила на полированную поверхность стола бумажную трубочку.

Барнс развернул ее и вслух прочел:

— «Час пробил. Встреть его как полагается… — Поднес записку ближе к глазам и закончил: — Прощай, если можешь!»

Лиззи с ужасом смотрела на доктора. Он спохватился: записку не следовало читать вслух.

— Чепуха! Просто дружеская чепуха!

Барнс хотел казаться веселым. Веселье получилось грустным. «Что-то вроде юмора висельника», — мелькнуло у него. Он машинально положил записку в карман. Лиззи остановила его:

— Нет, нет! Записку вы должны вернуть! Во что бы то ни стало!

— Понимаю. — Он протянул ей клочок бумаги.

«Итак, жизнь заканчивается. Я часто грешил, думая: зачем эта бессмысленная жизнь? Когда она есть, вроде и ни к чему. Когда же ее отнимают, отнимают с гарантией, только тогда понимаешь, что это за штука — жизнь».

Когда Элеонора открыла глаза, светило солнце. Ночной разговор казался до смешного нереальным. Опа выскользнула из-под одеяла, подошла к окну и на подоконнике увидела горку пепла и потушенную сигарету. Опа и не помнила, чтобы незнакомец курил. Вчера вечером окурка тоже но было. Войдя в помор, она сразу же отметила, что он идеально прибран.