Собеседник на том конце провода ждет, чтобы Харт назвал фамилию Барнса. Они и сами остановились на нем. Но им хочется, чтобы решение было коллегиальным. Коллективная подлость освобождает от персональной ответственности.

— Вы что-то сказали о человеке, который вызывает ваши подозрения. Нельзя ли конкретнее?

— Барнс, — выдавил Харт.

«А шлюха Розалин Лоу, — хотелось бы ему продолжить, — просто ангел господнпй по сравнению со мной».

— Мы так и думали. Больше никого?

«Мало им Барнса. Давай им еще и Сола. Нет, за Сола еще поборемся. Может быть, удастся уговорить миссис Уайтлоу прекратить расследование. Припугнуть, в конце концов. Если бы Барнс не отказался тогда сделать невинный укол Дэвиду Лоу, сидел бы сейчас в своем пустынном особняке врач-алкоголик и накачивался вином до посинения. Если они взялись за Лоу, они не оставят его в покое. А Барнс? Бедняга интеллигент Барнс. Нет, один человек не должен

играть с государством на равных. Один человек может предвидеть на два хода вперед, ну на десять, но не целую партию. За шахматной доской гроссмейстеры. Молох против Барнса. Часы включены. Бедный Барнс, он проиграл, еще не сделав первого хода. Он и не знает — уже эндшпиль. Он думает только приступить к дебюту»

— В Розентале я уверен как в самом себе.

Харт почувствовал, что его бьет дрожь. Последний раз он ощутил нечто подобное, когда их самолет облетал зеленые острова, вкрапленные в гладь океана. Давным-давно. Когда они еще не знали, чем кончатся для них полеты на самолете-разведчике.

— Спасибо, Харт, — с едва уловимой иронией произнес голос, как бы говоря: «То, что вы уверены в Розентале как в самом себе, конечно, замечательно! Но с чего вы взяли, что мы уверены в вас?»

Самое неприятное заключалось в том, что они были правы. Чистка началась. Что ж, неизбежное не остановить. И. уж если она началась, Харту не поможет то, что он их неоднократно выручал, так же как прежнее молчание не помогает сейчас Барнсу. В таком деле нельзя получить отпуще- ₍ние грехов. Вечная индульгенция — миф инквизиции. В таком Деле можно лишь из года в год привязывать к своей I шее по камню и через какой-то период обнаружить, что на! ней целая гирлянда тяжеленных булыжников. Вот тут-то тебе позвонят и предложат искупаться.

— По-прежнему хлещете пиво? — как ни в чем не бывало поинтересовался сэр Генри. Харт промолчал. — Не стоит. Лишняя нагрузка на сердце. Вы нам нужны здоровым.

— Благодарю вас, сэр.

Влажная жара душила Харта. Наверное, поэтому сердце на какой-то краткий миг остановилось, и он едва успел подумать: «Вот так это и кончится когда-нибудь. В лучшем случае так».

Разговор прервался. Ватной рукой Харт отключил режим.

Джоунс вошел в кабинет. Он обладал удивительной способностью появляться именно в тот момент, когда бывал нужен.

— Пива, сэр?

— А? Что? — не понял Харт.

Мысленно он еще беседовал с далеким сэром Генри. Потом посмотрел на Джоунса и почти ласково проговорил:

— Сбегай к Бейзи. Возьми чего-нибудь покрепче. Пива не хочется. Хотя нет. Не надо. Поеду домой. Неважно себя почувствовал. Отвези меня. Сам отвези. Твой приятель так крутит баранку, что, того и гляди, отлетит что-нибудь… А я в евнухи не тороплюсь. Еще порадуемся жизни.

В этот момент ожил телефон. Харт с ненавистью посмотрел на него. Звонил Розенталь.

— Почему спросил, видишься ли ты с Барнсом? Просто так. Никакого дурака не валяю! Нет, неважно: видишься, не видишься… Уже неважно. Почему уже? Не придирайся к словам! Почему велел крепко подумать?

Харт мог бы ответить: «Потому что крепко подумать вообще не вредно»; или: «Ты меня не понял»; или; «Ты перестал понимать шутки…» Вместо этого Харт крикнул:

— Пошел к черту с твоими допросами, — и швырнул трубку.

Джоунс вел машину осторожно, то и дело посматривая на Харта. Если бы сейчас нужно было отдать Харту всю кровь до капли, чтобы облегчить его участь, Джоунс не колебался бы ни минуты. Во всяком случае, так казалось.

— Чего ты на меня смотришь? Смотри на дорогу. Смотреть на дорогу — всегда себя оправдывает.

«Я вот не смотрел, и к чему пришел? Собственноручно подписал приговор человеку. Человеку, с которым у меня общая судьба. Почему я от него отказался? Нет, не потому, что спасал Сола. Вовсе нет. Я спасал собственную шкуру. Давай смотреть правде в глаза. Собственную шкуру! И незачем придумывать какие-то другие слова. Чистка началась. Барнса ничто не спасет. Такой беззащитный, сидит в своей королевской одиночке. Пьет или думает о вине перед человечеством. Чудак. Наивный чудак. Они придут и… как курице свернут ему шею. Нельзя! Нельзя, чтобы я, зная об этом, не попробовал его предупредить. Если поеду к нему — мне конец. Тут же. Послать Джоунса? Все равно что ехать самому. Нет, нельзя. Но я должен попробовать. Понимаешь, Барнс, я не мог не назвать твоего имени. Пустая уловка. Они все решили и без меня. Я должен попытаться спасти Сола и себя. Ты же говорил: «Когда дело касается собственной жизни, каждый играет за себя, и никто меня не разубедит в том, что это не так». Я не собираюсь разубеждать. Тем более что ты прав. Но я не могу представить, чтобы эти вонючки пришли, когда ты стоишь у камина, седой, высокий, и смущенно трешь свое красное пятно. Ты ничего не понял в этой жизни. Ничего. Ты еще и вином их угостишь. За минуту до того, как тебя прикончат, будешь думать: какие славные ребята. Я не хочу, чтобы они издевались над тобой. Пусть то, что должно случиться, случится достойно тебя. Мы всегда были разные. Очень разные. Ну и что? Я не смог уберечь тебя, не смог сохранить тебе жизнь. Именно приличные всегда становятся первыми жертвами. Ты знаешь, я не самый приличный человек. Увы! Не ангел. Ты сам говорил: жить — значит грешить. Но ты-то сам никогда не делал этого. Не то что я или Сол. Но не надо думать, что мы подонки. Хотя бы потому, что мы поднимались тогда в небо вместе… Ты думаешь, я не Заметил, как ты вертел рожей, чтобы мы не видели твоих намокших глаз. Тогда мы все стали как братья. Больше чем братья. Прости, что я треплюсь. Я и Сол согласились. То ли из-за денег, то ли из страха, то ли и по тому, и по другому. Какая разница теперь? Теперь мы увязли в грязи, в которой я топчусь. Я не хочу добавлять к ней позор твоего бессмысленного убийства. Я хочу, чтобы ты защищался. Тогда в твоей гибели будет хоть какой-то смысл. Я хочу, чтобы ты знал: идет чистка и ты — ее объекта.

Машина остановилась у небольшого одноэтажного дома. Джоунс вылез, обошел машину, открыл дверь и протянул Харту руку. Они подошли к маленькой скамейке на круглых ножках.

— Слушай, — Харт тронул полицейского за плечо, — Пойди включи приемник на всю железку.

Джоунс недоуменно смотрел на шефа: Харт терпеть не мог музыку. Нескладно повернулся, подошел к машине и врубил приемник, да так, что из дома напротив выглянула седенькая головка, женщина повертела пальцем у виска и скрылась за окованной медью дверью.

Они отошли от скамейки и встали посередине небольшого участка. Харт положил руку на плечо Джоунса. Потом сгреб в кулак длинные волосы на затылке и протянул к себе голову полицейского.

— Знаешь, как я к тебе отношусь?

— Знаю.

— У тебя есть женщина?

Джоунс потупился. Никогда в жизни шеф, при всей его грубости, не позволял себе таких вопросов. С ним что-то творилось. Джоунс представить не мог — что. Он бы сделал все, абсолютно все, чтобы этот полный, тяжело вздыхающий мужик послал его к черту, как он любил делать в нормальном состоянии.

— У меня есть женщина, сэр. — Джоунс почувствовал, как пот с руки Харта потек по его спине.

— Хорошо* Хорошо, что у тебя есть женщина. Хорошо, что настоящий парень хоть кому-то достался. Слушай внимательно. Позвони ей по телефону, из автомата. Назначь свидание. Хотя нет. У кого она лечится?

— Не у Барнса, — тихо ответил Джоунс.

Харт был готов его расцеловать. Есть же люди, с которы-?ли можно говорить без слов…

— Ты слушал разговор? — спросил Харт, понимая, что это невозможно. <