Байден смотрел прямо перед собой. Сама серьезность: он легко переходил от благодушия к сосредоточенности. Ему все было безразлично. Он столько раз бомбил цветные квадратики, раскинувшиеся далеко-далеко внизу, что сообщение Гурвица не могло его ни насторожить, ни тем более потрясти. «Хуже, чем в Дрездене, не будет. Нет, не будет. Невозможно, чтобы было хуже. У нас самолет-разведчик, значит, роль всего лишь вспомогательная. Кто, чем, кого будет бомбить, меня интересует мало».

Уиллер прикоснулся к родимому пятну. Он делал это всегда, когда нервничал;

— Там скопления войск или важные военные объекты?

— Естественно, — пожал плечами Гурвиц. — Иначе кто бы и зачем затеял эту бомбардировку?

Он держал в руках ту же карту, что и вчера вечером. Она была свернута в маленькую тонкую трубочку.

— Дай посмотреть, — попросил Уиллер.

Гурвиц неохотно протянул карту. Бумага была шероховатой, крупнозернистой и теплой, наверное, оттого, что руки пилота давно сжимали ее. Врач развернул трубочку: подробный план Нагасаки. В самом центре городской застройки красовался заштрихованный кружок, к нему тянулись две пунктирные линии.

— Что означает пунктир? — Врач еле заметно улыбался.

— Курсы, с которых можно заходить на цель. — Гурвиц смотрел под ноги.

«Кружок в центре города и есть цель?» — хотел спросить Уиллер, но не спросил — и так очевидно.

Через плечо врача заглянул Байден и, дурачась, пропел:

— Насколько я понимаю, перед нами центр дивного города?

Тут Уиллер нс выдержал — кривлянье Байдена докопало его — и, словно Гурвиц обидел его лично, с вызовом бросил:

— Хочешь сказать: здесь большие скопления войск? — Уиллер ткнул пальцем в красный кружок.

— Не умничай! Понял? — Гурвиц сорвался. Он выхватил карту из рук врача и пошел к самолету.

Через несколько минут начинался очередной тренировочный полет.

«Редкое явление! — подумал Байден. — Гурвиц выпустил пар!»

С тех пор они больше не говорили о предстоящей операции. Они совершали по два вылета в день, отрабатывая заходы с востока и с запада. Уиллер свирепел, выслушивая бесконечное бормотание Гурвица: «Остров Накадори. Промахнулись! Нужно было заходить восточнее». Илп: «Видишь, палец торчит — полуостров Нагасаки. Вышли божественно. Тютелька в тютельку. Теперь вверх по пальцу километров шестьдесят, и город под нами. Хоп-ля».

Байден ловил музыку. Он любил джаз. Особенно Гленна Миллера. Его гнали десятки радиостанций. «Какой композитор! Летчик. Какая музыка!» — с восторгом говорил Байден и смотрел на фотографию Миллера, прикрепленную к приемнику. Милое, интеллигентное лицо в очках без оправы. Миллер был близорук. Впрочем, для самого Миллера это обстоятельство не имело уже ровным счетом никакого значения. Его самолет поднялся где-то над Ла-Маншем, чтобы больше никогда не приземлиться. Музыка осталась. Вселяющая радость, часто веселая, пногда тапнетвенная, иногда беспечная.

Рано утром шестого августа бомбили Хиросиму. Погода стояла великолепная, начинался жаркий день. В восемь часов пятнадцать минут утра над городом взорвалось ЭТО.

Утром седьмого августа центральное помещение храма Кодайдзи в Нагасаки пересек сухонький старичок. Он обогнул семиметровую статую Будды, посмотрел на божество и, не оглядываясь, вышел. В нескольких сотнях метров от храма продавались газеты. Он купил одну. Вернулся к храму, остановился у гробницы Такасима Сюхан, первого в Японии специалиста по западному вооружению. Такасима Сюхан познакомил соотечественников с войной по-христпапски. Странное совпадение: у гробницы знатока западных армий

старичок раскрыл газету. В ней сообщалось: «На Хиросиму сброшена новая бомба. Имеются большие разрушения». Вместо слов зажигательная бомба, которые часто появлялись в сводках новостей, стояло: новая бомба.

Вечером восьмого августа члены экипажа ГУБ (Гурвиц, Уиллер, Байден — находка Гурвица; душеГУБы — корректировка Уиллера) почти не разговаривали друг с другом. Гурвиц углубился в книгу. Уиллер колдовал над какими-то шприцами и пузырьками. Байден листал журнал. Он уставился на фотографию ослепительной блондинки. Долго вертел глянцевый разворот перед собой и, ни к кому не обращаясь, выдавил: «Ух!»

Гурвиц отложил книгу в сторону, посмотрел на блондинку. Уиллер только что закончил возню с медицинским саквояжем. Он посмотрел на пилота и понял, что тому тоже паршиво. Уиллер подумал: «Я несправедлив к коротышке. Бедняга не может сделать того, чего сделать не может, мы не властны осуществлять выбор».

— Что читаем? — дружелюбно спросил врач.

— Восстание на Кюсю. 1637 год. Восстание под христианскими лозунгами. Еще, триста лет назад они рассчитывали, что христиане им помогут. Почему-то про христиан всегда думают, что они обязательно помогут. Про иудеев так никто не думает. — Гурвиц улыбнулся. — В Нагасаки были массовые казни. На площадях были установлены плахи с головами казненных. Вдоль дорог, ведущих от побережья в глубь острова, стояли деревянные кресты с распятыми на них японцами-христианами. Вокруг Нагасаки много скал с расщелинами. Из них бьют минеральные источники. Кипящие источники. — Гурвиц на мгновение замолчал и продолжил: — Людей варили заживо. Варили в облаках сернистых испарений. Расщелины называли Большой и Малый ад.

Никто никогда не ожидал, что Байден, тем более склонившийся над фотографией роскошной блондинки, способен на замечание типа:

— Завтра Большой, Малый и еще черт знает какой ад повторятся.

И тем не менее Байден сделал такое замечание. Все умолкли.

Вечером восьмого трое еще раз осмотрели самолет. В кабине стояли два металлических контейнера, которых раньше не было.

— Что это? — Байден пнул ногой один из них.

— Посмотри, — устало кивнул Гурвиц.

Байден открыл контейнер и увидел аккуратно уложенные пачки разноцветных листовок. Он взял одну из них, нежнорозовую, как постельное белье.

— Что это? Что здесь написано? — Байден ткнул в иероглифы, отпечатанные на листовке, и вопросительно посмотрел на Гурвица.

Тот протянул руку, взял листовку, повертел и безразлично швырнул в контейнер.

— Что написано? Ничего особенного, всего два слова: ЧАС ПРОБИЛ. — Он плюнул в темноту. Снизу донеслось нечленораздельное ворчание, что-то зазвенело. — Кажется, я попал в темя технику.

Ночь пролетела незаметно. Так думал каждый из членов экипажа о напарниках, на самом деле это была самая долгая ночь для всех троих.

В одиннадцать часов утра девятого августа над Нагасаки раздалось мерное гудение бомбардировщика. А еще через две минуты в небе вспыхнуло ЭТО. Вся равнинная часть города вдоль русла реки Ураками была сметена ураганом огня. Превратились в пыль 2652 дома, 5441 — был разрушен…

По свидетельству очевидцев — их показания подтверждены и внесены в документы — за час до бомбардировки над городом пролетел самолет-разведчик и сбросил тысячи разноцветных листовок. Они весело кружились над городом, как большие тропические бабочки. Бумажные прямоугольники медленно опускались на землю. Когда первый из них достиг ее поверхности, стали видны слова: ЧАС ПРОБИЛ.

С земли невозможно разглядеть экипаж самолета, даже если самолет летит не очень высоко. Никто не знал в лицо тех, кто сбросил на город разноцветные листовки.

— Хорошо, что «джапсам» наподдали. — Полковник дотронулся носком ботинка до водостока из бамбука. — Это мадаке, капитан, или нет?

Капитан Марден после первого неудачного разговора с полковником о бамбуке стал осторожнее и ответил примерно так:

— Черт его знает.

Полковник удовлетворенно улыбнулся: капитан, как видно, нашел самую удачную форму ответа.

Вечером полковнику позвонили и просили откомандировать капитана Мардена. Полковник для порядка упирался, скорее по инерции, чем из-за того, что Марден был ему ну—

жсп. Без переводчика он мог обойтись, без собеседника — нет, вот в чем дело.

В середине августа Марден покинул Окинаву и отбыл в распоряжение генерала Макартура.