Она так увлеклась воспоминаниями, что еле слышно про; шептала:
— Неужели никогда?
— Вы что-то спросили? — тут же откликнулся Барнс.
— Нет-нет, — миссис Уайтлоу смутилась и отхлебнула чудесного вина, название которого, минутой раньше сообщенное Барнсом, она уже успела забыть.
Барнс явно не знал, как приступить к разговору, ради которого пригласил ее. Немудрено: они не то что мало знакомы, а просто совершенно чужие, и, может быть, чуждые друг другу люди, волей случая вовлеченные в события, основной участник которых, Дэвид Лоу, заплатил столь дорогую цену… Но за что заплатил? Элеонора не знала. Не знал этого, если верить его словам, и Барнс.
— Знаете, что такое колдун? — Барнс наконец решился: вино или усилие воли сделали свое дело.
— Колдун? — хмыкнула Элеонора и вспомнила участок Дэвида Лоу: между клумбами с чудесными розовыми кустами стояли искусно вырезанные пз дерева двухметровые фигуры, облаченные в церемониальные костюмы. Причем, если бы Элеонору спросили, что изображено на этих костюмах, каков их узор, она попросту ответила бы: чертовщина какая-то.
— Надеюсь, вы не думаете: старый идиот, выжил из ума? — Барнс усмехнулся.
— Я вообще стараюсь избегать резких суждений. Резкие суждения, как чистые цвета, без полутонов. Только очень одаренные художники могут писать подлинно прекрасные полотна чистыми цветами, только очень одаренные люди могут быть резкими в суждениях и не впадать в кретинизм.
Барнс благодарно кивнул. По тротуару забарабанили редкие капли, те, что лишь прибивают пыль к земле.
— Дэвид Лоу много ездил по тропической Африке и кое-что порассказал мне. Там творятся удивительные вещи. Послушайте: баефе, зоазан, ндеува, гунион — это колдуны! А сколько их! У меня мурашки бегали по коже, я не верил, но он был так убедителен… Вам налить?
И, не дожидаясь ответа, он наполнил ее бокал.
— Все не так-то просто. Колдовство — не только система технических приемов, не только магия. Колдовство — состояние. Вдумайтесь, колдун — это психическое чудовище. Иногда они не сознают свою сверхъестественную власть над людьми. Африканцы утверждают: наиболее распространены колдуны — пожиратели душ. У них часто есть двойники, способные покинуть тело колдуна и напасть на жизненную силу других. Каких других? Главным образом членов его собственной семьи/
Тут Барнс замолчал, пауза была настолько нарочитой, что это не укрылось от миссис Уайтлоу, да и не могло укрыться. Значит, Барнс специально обратил ее внимание на отношения колдунов и членов их семей.
Элеонора решила, что сейчас, возможно, начинается самое главное: по существу, Барнс намекал, что кто-то из членов семьи Лоу — а кроме Розалин Лоу она ни о ком не слышала — мог напасть на его жизненную силу. В Африке, во всяком случае, это никого бы не удивило. Но мы-то не в Африке, зачем крутиться вокруг этой темы? Он хочет натолкнуть ее на что-то, опасаясь говорить в открытую? Но зачем? Барнс вовсе не так прост, чтобы заниматься пустопорожними разговорами.
Гроза уже бушевала вовсю. Створки ставен, прикрепленные к стенам мощными коваными крюками, дрожали от напряжения. В комнате стало темно, в углах залегли густые тени.
Барнс развел огонь в камине. Они сидели, глядя на пламя. Горела сама жизнь, потому что в камине лежали куски 108
угля, которые когда-то и были чьей-то жизнью, прежде чем превратиться в бесформенные, тускло блестящие черные глыбы.
— Дьявольские ресурсы колдунов неисчерпаемы.
Барнс сказал это, не поворачивая головы. В отсвете скачущих языков пламени, окрашивающих его лицо в зловещий красный цвет, в грохоте бури за окнами он сам походил на колдуна: неподвижен, длинные пальцы стиснули подлокотники кресла, глаза пристально смотрели в камин, силясь что-то различить в огне.
— Они, могут летать по воздуху и находиться одновременно в двух отдаленных друг от друга местах, могут превратиться в змею и нанести смертельный укус, могут надеть на себя шкуру животного и уничтожить охотника… Дэвид Лоу рассказал, что где-то в Нижней Гвинее он встретил однажды леопарда^. который притаился в густых ветвях одинокого дерева. Животное посмотрело на него свирепыми, совершенно осмысленными глазами, издало человеческий крик, нет, не крик — вопль! Вопль тоски и отчаяния. Его ни с чем не перепутаешь: так кричит затравленный, загнанный в угол человек, когда у него отнимают последний шанс из миллиона. Последний! Об этом точно знают и тот, кто отнимает, и тот, у кого отнимают.
— А леопард? Куда делся зверь? — Элеонора напряженно ждала ответа.
— Исчез. Спрыгнул с дерева и пропал, хотя кругом не было ничего — ни холмика, ни единого деревца, — только выжженная низкая трава на ровной, как стол, потрескавшейся земле. Да и выстрел был смертельным, по уверениям* Дэвида, а он знает в этом толк. Обычно после такого выстрела зверь падает вниз, издохнув, еще не коснувшись земли. Лоу сказал: «Видите ли, дорогой Барнс, с вами-то я могу быть откровенным — леопард просто исчез, растворился, перестал существовать». Вы думаете, так не бывает?
Элеонора, вопросительно глядя на Барнса, отодвинулась от стола, чтобы поудобней вытянуть ноги. Хозяин заметил ее изумление и, видимо, остался доволен произведенным впечатлением.
— Может, еще? — Барнс кивнул на бутылку.
Элеонора покачала головой: нет, не стоит. Ей еще возвращаться домой, готовить, стирать и решать, что же изменилось в ходе следствия после ее разговора с Дэвидом Лоу. Ей нужно будет разобраться в причинах странной направленности мыслей Барнса: колдуны, переселение душ, жертвы
из числа ближайших родственников, кричащие человеческим голосом леопарды, пожиратели жизненной силы…
Буря внезапно кончилась. Так бывает в южных широтах: небо мгновенно очистилось. Барнс сразу же превратился из зловещего проповедника мистического в милого, чудаковатого пожилого мужчину с прекрасными манерами. Когда солнце как ни в чем не бывало заиграло в каплях дождя на подоконнике, Элеонора поняла, что в какой-то миг ей стало не по себе, но теперь уже все прошло, и не верилось, что такое могло случиться.
— Фон совершенно изменился, — Элеонора обвела рукой залитую солнечным светом комнату. Светом настолько ярким, что даже пламя камина казалось убогим.
— Для меня фон не имеет значения. Надеюсь, вы не по- > дозреваете, что я столь состоятелен, что могу заказать бури специально для обрамления рассказов о колдунах?
Элеонора не любила слово «состоятельный». В нем было что-то конформистское, человек как будто бы соглашался с тем, что он богат, но хотел подчеркнуть, что еще не настолько, чтобы утратить всяческое представление о приличиях. Элеонора знала, что о ней вряд ли кому-либо и когда-либо придется говорить, что она женщина состоятельная, и от этого стало и грустно, и смешно. Грустно потому, что лишние деньги не мешают, а смешно потому, что ни от кого не веет такой смертной скукой, как от людей состоятельных. Не из-за того, что веселье — привилегия бедняков, вовсе нет, а скорее потому, что для людей с подлинными проблемами ничто не оказывается более ценным подспорьем в борьбе за жизнь, чем чувство юмора. Причем, чувство юмора высшей пробы, когда человек обретает способность смеяться не только над, другими, но и прежде всего над собой. А вместе с исчезновением проблем часто бесследно исчезает чувство юмора.
Барнс поднялся, прошелся по комнате. Элеонора посмотрела на ноги, вспомнила дырку на чулке, обнаруженную в самый неподходящий момент — в тот вечер, когда надумал прийти Джерри. Он, конечно, ничего не заметил, в нем есть что-то от молодого петушка, вроде кичливого фазана, любит покрасоваться: знает, что пользуется успехом у женщин. Впрочем, такт ему не изменяет, всегда учтив, но с небольшим нажимом, постепенно усиливающимся. А потом — внезапная потеря интереса к партнерше. Точь-в- точь, как сейчас это проделал Барнс. Вдруг утратил интерес к гостье. Тоже тактика, чтобы она растерялась, почувствовала себя неуютно. Недурно придумал Барнс, одно не учел: опа это уже проходила, — спасибо Джерри, он преподнес ей уроки мужского маневрирования.
