— Вас, кажется, зовут Джоунс?

Он тяжело задышал, стараясь побороть смущение, спрятал неухоженные руки за спину и неуклюже пробормотал:

— Пожалуй, вы правы, мисс.

— Не мисс, а миссис.

— Извините, я ничего такого не имел в виду, — еле слышно прошелестел Джоунс и еще больше покраснел.

— Я — миссис Уайтлоу. — Элеонора пребывала еще в том возрасте, когда явное смущение мужчин почему-то доставляет удовольствие, даже если эти мужчины вам совершенно не интересны. — Ваш шеф, мистер Харт, на месте?

К этому моменту Джоунс уже взял себя в руки и членораздельно ответил:

— Полагаю, на месте, миссис Уайтлоу.

Элеонора попросила проводить ее. Джоунс пропустил гостью перед собой, потом догадался, что, шествуя позади, ему не проводить Элеонору в полном смысле этого слова, продвинулся вперед, вжимаясь в стенку так, чтобы и на секунду не задеть плечом или локтем. Они прошли по неширокому коридору. В одной из раскрытых дверей были видны небольшие шкафчики-раздевалки, как в бассейне. В них висела одежда полицейских, которые приезжали на работу в штатском и только в этой комнате напяливали на себя форму и необходимые причиндалы. «Если не знать Джоунса в лицо, а видеть его спину, то он может даже понравиться, — миссис Уайтлоу, рассматривая широкие плечи и хорошо посаженную голову полицейского, поймала себя на этой мысли и усмехнулась. — Все мы любим подсматривать друг за другом, — только некоторые, как я, делают это исподтишка, а другие совершенно открыто. И неизвестно, что лучше».

Джоунс резко остановился, распахнул дверь, и Элеонора увидела Харта. Капитан сидел за массивным столом, заваленным пивными банками, какими-то бумажками-п конечно же платками самых различных расцветок и размеров. Платки были страстью Харта: один болтался на шее, другой торчал из кармана форменной рубашки, третий, пе тот, что вчера, но тоже огромный и пестрый, он сжимал в руке.

Харт встал, загромыхал вертящимся креслом, широко раскинул руки и вместо приветствия сказал:

— О! Кто к нам пожаловал! Злостная нарушительница! Так я говорю, Джоунс?

— Я так не думаю, сэр, — совершенно серьезно ответил полицейский, который теперь поменялся местами с Элеонорой и разглядывал ее так же истово, как и всегда и всех представительниц противоположного пола.

— Садитесь! Садитесь сюда. — Харт был само радушие. Элеонора присела на кончик видавшего виды стула, она надеялась, что именно здесь получит ответ на многие вопросы, которые еще вчера ставили ее в тупик. — Я рад, миссис Уайтлоу, что, несмотря на занятость и, как бы это сказать, некоторую популярность — не обижайтесь, здоровую популярность, — которая, как ни крути, так часто портит людей, вы нашли время навестить меня. Обычно полиция и частные детективы недолюбливают друг друга. — Он хитро прищурился. — А вы часто видели двух людей, зарабатывающих себе на хлеб одинаковым способом и еще умудряющихся быть в ладах? Разве что мы с Джоунсом? — Он подмигнул помощнику. — Да вот и с вами хотелось бы ладить. Не против?

— Я — за, — поддержала Элеонора. «Не прост Харт: гибок, умен, и никак нельзя сказать, что его преувеличенная любезность без тени корысти».

— Бедный мистер Лоу. Страшная неприятность. Но, — Харт с усмешкой погладил брюхо, — все мы стареем. Увы! — Он с сожалением осмотрел себя и привычным жестом дотронулся до макушки. — Для нас, я имею в виду для полиции, происшедшее интереса не представляет. Обычное дело. Паралич. Правда, мистер Лоу не стар. Чуть за сорок. Что поделаешь? Болезни молодеют, черт их дери. Да, молодеют, а мы стареем. — Он вытер шею, тоскливо посмотрел на банки из-под пива и, перехватив взгляд Элеоноры, заметил — Банки

пустые. Стрелял вчера. Видите? — Харт протянул миссис Уайтлоу ярко разрисованную банку с дыркой посередине. — Люблю пострелять. И мистер Лоу любил. Я лично к мистеру Лоу отношусь прохладно, как, впрочем, и он ко мне. — Капитан подбросил банку на ладони. — Я в параличах ничего по смыслю. Но почему человек, перед тем как его разбивает этот проклятый паралич, начинает палить из ружья, по могу попять. — Он замолчал и резким движением сбросил банки со стола. Пустые жестянки загрохотали. Элеонора вздрогнула. Джоунс не шелохнулся. — Извините! Не могу!

Осталось не совсем ясным, к чему относится извинение, — то ли к банкам, так яростно сброшенным со стола, то ли к человеку, который, перед тем как его разбивает паралич, начинает палить из ружья.

Джоунс наклонился, невозмутимо собрал банки в большой бумажный пакет и вышел из кабинета. Капитан кивнул вслед:

— Толковый парень! Хоть и не подумаешь с виду. Нюх как у лисы. Вчера спрашиваю: «Что ты думаешь про все про это с мистером Лоу? Может быть, ты чего заметил в тот день?» Отвечает: «Машин много было в тот вечер». (Элеонора подобралась.) «Каких машин?» — спрашиваю. «Не наших, не городских — городские я по звуку мотора все узнаю». — «А сколько машин?» — уточняю. «Во всяком случае, две не наши, не городские машины были в Роктауне». Что я хочу этим сказать? Значит, было именно две машины, не три и не сто сорок восемь, а именно две. Все, что он говорит, — верняк, хотя к истории с Лоу, думаю, отношения не имеет.

Элеонора, вспомнив, слова садовника Пита о машинах в вечер, предшествовавший трагедии с Лоу, могла и должна была думадъ иначе.

Харт встал, подошел к окну. Несмотря на возраст и тучность, в нем оставалось что-то мальчишеское. Просто лукавый мальчик с седыми висками, подчеревком и толстыми ляжками мощных ног. Еще минута — и он перевернет чернильницу на тетрадь соседа или вытащит дохлую крысу из ранца самой очаровательной девочки класса, именно потому, что она задается и слишком рано поняла, что хороша. Капитан никакой крысы не вытащил и, вместо чернил на тетрадь, вылил в себя бутылку воды, которую достал из холодильника, потом вернулся к столу, по-хозяйски уселся в кресло и, вытянув ноги, продолжил:

— Для нас дело Лоу интереса не представляет — я уже говорил. Во-первых, пет состава преступления. Во-вторых, нам никто, я имею в виду из близких, ничего не заявил. Так что для пас вроде как и не случилось ничего. Но вас же пригласили? Пригласили. Значит, тут что-то не чисто, во всяком случае, с точки зрения мамаши, уважаемой гражданки города миссис Лоу. В общем, я голову ломать не собираюсь — мне за это никто не заплатит. Платить будут вам. Не подумайте, что меня это задевает. Ничуть. Наоборот, я хочу вам помочь. Л чем? — спросил я себя. Только одним. Пока — во всяком случае. Рассказать о семейке Лоу и еще кое о чем. Вот и все. А там уж сами делайте выводы, фильтруйте, отбрасывайте, сопоставляйте и прочее и прочее. Думаю, дело, скорее всего, семейиое. т— Он сжал губы, еще раз обтер шею платком и сквозь зубы бросил: — Жарища проклятия — мозги плавятся! А вы как? Пить не хотите?

— Я? Прекрасно. Меня жара не волнует, — Элеонора села глубже, немного покрутилась в поисках наиболее удобной позы и приготовилась слушать.

Харт расстегнул еще одну пуговицу, кончики шелкового платка вылезли наружу. Он повел неравный бой, стараясь спрятать их под рубашку, но они упорно вылезали. Капитан махнул рукой, виновато улыбнулся и начал:

— Это было бог зпает когда. Для вас те времена — скучища, нудная история. А я все помню, как сейчас. Шок депрессии, голодные на дорогах, банкротства, самоубийства пачками, каждый день, биржа в агонии, развал! И вдруг… за океаном — сильная личность. В Германии воцаряется порядок, И мы здесь изголодались по порядку и крутому парню наверху. Дальше пошло-поехало: аншлюс, Мюнхен и… все вспыхнуло. М-да… Я-то поселился здесь в пятидесятых. А накануне войны не было никакой миссис Розалин Лоу, а была мисс Ламсдорф, которую все студенты и солдаты вокруг таскали куда угодно и когда угодно. Я ее когда узнал — невзлюбил: вздорная бабенка и к тому же красивая. Сами понимаете, сочетание убийственное. В нашем городе был особняк мистера Лоу-старшего. Он приезжал сюда отдыхать от суеты мирской. Ему было уже под шестьдесят. Когда мне историю его рассказывали, я еще хоть куда был, юнец, можно сказать, поэтому и думал о шестидесятилетних: они только небось и озабочены, что отпущением грехов и отпеванием по всей форме. Ничего подобного! Теперь-то я понимаю, что и под шестьдесят думаешь больше о грехах, чем об их замаливании. Так вот, мистер Лоу как-то увидел