Смешной этот Харт. Откуда ему знать, что она не замужем, а в остальном нарисовал точный психологический портрет коллеги, как он говорит, и нарисовал не распинаясь, не захлебываясь в потоке слов, а лишь приклеив малюсенький

клочок газеты. Снизу к заметке была подколота еще одна бумажка; миссис Уайтлоу отогнула ее и увидела квитанцию на уплату штрафа за стоянку в неположенном месте. Она подняла голову и прямо над машиной увидела знак «Стоянка запрещена». Первый раз за сегодняшний день Элеоноре стало легко. Капитан Харт — человек с чувством юмора: штрафует идеального водителя в двух шагах от полиции. Молодец. Даже если он подлец, то не безнадежный, раз способен оценить. смешное.

Элеонора взглянула на Джоунса, солнце падало прямо на его лошадиное лицо с вывернутыми губами. Он или улыбался, или закрывал глаза от слепящих лучей — понять было невозможно. Во всяком случае, настроение миссис Уайтлоу улучшилось, и она дала себе слово непременно посетить Харта в ближайшее время.

— Почему ты замолчал? — Наташа приподнялась на локтях.

— Устал. Есть хочу.

Есть я захотел в тот момент, когда моих ноздрей достиг запах вареной кукурузы. В двух шагах от нас остановилась женщина мафусаилова возраста. Она поставила на песок огромную корзину, сплетенную из бурых ивовых прутьев, сняла прикрывавшие ее тряпицы, и повалил пахучий пар.

— Почем початок, мамаша? — крикнул кто-то.

— Рубль, — с достоинством ответила кукурузная коммер-сантка и достала баночку с солью, как бы говоря: рубль — с солью, так что, посудите сами, соль вам достается практически бесплатно.

Наташа купила два початка и теперь, натирая их янтарные спины солью, заглядывала мне в глаза:

— Ну, еще давай! Рассказывай! Ну, пожалуйста! — Я молчал. Она принялась за кукурузу. — Ты больше ничего не придумал? — жуя и разыгрывая разочарование, шептала она. — Ничего не придумал. Ничего! Ничего! Кризис жанра, кризис жанра! — Она дурачилась и размахивала обгрызенным початком, как бутафорским мечом, потом ткнула меня в живот (я изобразил смертные муки) и тихонько пропела — «Ничего, ничего, ничего не осталось от жизни моей, ты измучила душу мою, погубила ты сердце любовью своей»… Пошли купаться! — крикнула она и побежала, высоко и чуть в стороны вскидывая ноги.

День оказался хоть и долгим, но не докучливым.

ВТОРОЙ ДЕНЬ ОТДЫХА

Проснулись мы рано, когда солнце отраженно заиграло на блещущем лаком полу нашей угловой комнаты.

— Быстро, быстро, быстро! — подгоняла меня Наташа. — Быстро зарядку, быстро купание, быстро-быстро завтрак. Сегодня возьмем лежаки — и рассказывать.

Утро пролетело в маршевом темпе, около десяти мы лежали на застеленных махровыми полотенцами лежаках.

— Придумал что-нибудь? — Она сильно сжала кисть моей руки.

— Я ничего не придумываю. Так было, я это знаю, и не спрашивай — откуда. Знаю, и все. Честное слово, обижусь, если еще раз спросишь: ну что, придумал дальше?

О СОБЫТИЯХ 10–12 ИЮЛЯ 1980 ГОДА

Джоунс в последний раз с тоской и вызовом посмотрел на Элеонору и скрылся в дверном проеме. И Харт поглядывал на нее из темноты кабинета, но думал о Лиджо. ⁴

Марио Лиджо. Не так-то просто рассказывать об этом итальянце. Дело в том, что он появился в Роктауне чуть более года назад. И только досужий аналитик, любящий' сопоставлять далекие друг от друга факты, мог обратить внимание на

то, что обосновался он в городке сразу после приезда Розалин Лоу из Европы, где она отдыхала на Лазурном берегу. Капитан Харт обратил на это внимание: и как было не обратить, когда он знал в лицо буквально всех в городке и, если даже чья-либо внучка заболевала, никогда не забывал справиться о ее здоровье, а частенько и передать сладостей. С военных лет Харт навсегда проникся верой в целительную силу плитки шоколада.

Харту нечего было гадать, кто такой Марио Лиджо. Ему было достаточно открыть досье и перелистать несколько страничек. Двадцать четыре года. Рост 192 см, сложение атлетическое, место рождения — калабрийская деревушка Реджо. Здесь были даже любезно пересланные французской полицией отпечатки всех десяти пальцев Марио, прикосновение которых, вскружило не одну женскую голову, вне зависимости от возраста, национальной принадлежности и вероисповедания их владелиц.

Начальник полиции лениво переворачивал страницы: специализируется на американках. Харт прекрасно представлял, что просто американки вряд ли интересуют па редкость красивого Марио Лиджо. Его могли интересовать только богатые американки, вольные распоряжаться своими деньгами, желательно вдовые и не утратившие женского инстинкта. Самой богатой, женщиной Роктауна, и к тому же вдовой, была мать Дэвида Лоу — Розалин. В материалах, пересланных французами, также говорилось: «Кличка «Казанова», обаятелен, умен, прекрасно играет в теннис, играет в любые карточные игры. Привлекался как фальшивомонетчик. Находился в поле зрения итальянской п французской полиции более восьми лет. Великолепный стрелок. Образование не более двух-трех классов, тем не менее владеет французским и немецким в пределах, необходимых для общения, английским владеет практически свободно».

В строке с грифом «Мотивы отъезда из Европы» было написано: «В момент переезда не преследовался. Предположительно, установил контакт с эмиссарами Нового Света и решил попробовать себя в более масштабных делах. Вероятно, будучи альфонсом-профессионалом, решил наконец сорвать крупный куш, в качестве объекта вымогательства избрав миссис Лоу». Возможно, что справедливы обе версии: начало более крупного дела и решающий шаг на пути достижения финансовой независимости (имеется в виду миссис Лоу и ее состояние).

Вот уже более года Марио Лиджо работал в похоронном

бюро. По сведениям людей Харта, ничем предосудительным не занимался и никаких контактов с преступным миром не имел. Инкриминировать ему можно было разве что одновременную связь и с Розалин Лоу, и с Лиззи Шо. Но поскольку Лиджо не был женат, а обе его избранницы не состояли в законных браках, то получалось, с точки зрения уголовной полиции, что поведение Марио Лиджо безупречно. Бог, разумеется, имел основания гневаться на Марио за некоторую беспорядочность связей, но у бога столько объектов для праведного гнева, что одному немудрено и затеряться среди других, и это удалось Марио Лиджо.

Всего этого Элеонора Уайтлоу не знала и смогла бы узнать, лишь нанеся визит начальнику полиции Роктауна. Однако она отогнала машину с места, на котором стоянка была запрещена, заглушила мотор и решила не торопясь обдумать ситуацию.

Если считать, что в доме не было посторонних, то можно было подозревать всех, кто там находился. А именно: Лиззи Шо, служанку, Марио Лиджо, ее дружка, и садовника. О садовнике она еще ничего не знала и только слышала от Лиззи, что именно он спускает с цепей догов мистера Лоу. Именно поэтому сейчас ее мысли были сосредоточены на садовнике. Если Лиззи она уже видела, о Марио Лиджо, по крайней мере, слышала из уст Лиззи, то садовник оставался почти бесплотной фигурой, без имени и лица. По вполне понятным причинам, в начале расследования ее всегда больше интересовали люди, о которых было меньше известно. Ничего странного, так и должно быть. Кажется, если о человеке ничего не известно, значит, он сам приложил к этому руку. А зачем? Не скрывает ли он чего-то? А если скрывает, то что?

Она включила мотор и медленно поехала вдоль тротуара, не обратив внимания на поглядывавшего на нее из окна Харта.

Таких роз Элеонора не видела никогда, так же как никогда не видела такого садовника. Почему-то она считала, что садовник — нечто среднее между добрым волшебником Санта-Клаусом и милым, добродушным, чуть чудаковатым старичкам, из тех, что всегда сидят на бульварах городов. Нет, садовник, который стоял перед ней, был совсем иным. На вид лет сорока пяти, аскет лицом и фигурой, а одет — как постоянный обитатель студенческого кампуса. И, что особенно привлекло Элеонору, он слегка прихрамывал, впрочем, заметнее, чем она. Поскольку они были товарищами по несчастью, она сразу и без обиняков спросила, почему он хромает/