— Подумаешь, добросовестность! Что же мне говорить? В городе орудует банда убийц, весьма' изобретательных и даже индустриально оснащенных, а у меня в руках нет версии, похожей хотя бы на вашу, то есть липовой.

Харт сделал последнюю попытку принизить происшедшее в особняке Лоу. Он стер со стола неизвестно как оказавшиеся на нем катышки от ластика и продолжил:

— Стопроцентной раскрываемости не бывает нигде в мире, разве что на острове Бигон — там живут только два человека, так что, есди один будет убит, ничего не останется, как подозревать другого. — Он вздохнул. — Если бы вы знали, как мне все надоело. Вот! — Он провел ребром ладони по выпирающему кадыку. — Делайте что хотите. Жаль, вы не прошли школу полиции. У нас масса финтов. Например, прежде чем назначать по телефону конкретное время встречи с каким-то человеком, лучше найти способ поставить его в известность, что на самом деле встреча произойдет часа на три раньше или позже, и чтобы никто об этом не знал Очень помогает в некоторых деликатных ситуациях. — Харт вспомнил прошедшие годы и подумал, что такое, в общем-то несложное правило могло бы спасти жизнь многим Когда вылетаете?

— Завтра.

— Где остановитесь?

Она назвала отель. Харт посмотрел на Джоунса, который методично подрезал цветы.

— Чудо малый, — сказал он Элеоноре, — может все на свете. Меня хоть четвертуй, я бы ни за что не стал ковыряться с цветами.

Элеонора раскрыла сумку — хотела найти помаду, — заглянула в зеркало и увидела, что Харт сделал Джоунсу знак удалиться. Помощник мгновенно исчез. Харт вел себя необычно: обошел стол, наверное, впервые в жизни дотронулся до цветов в своем кабинете, закатил глаза, наконец приблизился к Элеоноре.

— Когда я был маленьким, мать научила меня поцелую, который при прощании с человеком, уезжающим куда-то далеко, гарантирует его от неприятностей. Разрешите?

Элеонора кивнула и подставила щеку. Харт взял ее голову в ладони, они оказались неожиданно сухими и прохладными. На несколько мгновений глаза их встретились, потом Харт прикоснулся губами поочередно к левой и правой брови Элеоноры, звучно поцеловал в лоб и резко отошел в сторону, тут же став грубоватым и насмешливым Хартом:

— Фирма гарантирует. Теперь вас может уничтожить только прямое попадание атомной бомбы не менее чем в сто килотонн.

«Как бы я ее ни целовал, скоро она допрыгается», — думал Харт, глядя из окна, как Элеонора идет к машине, усаживается, запускает мотор. Тем более что никакого волшебного поцелуя, которому его научила мать, не было. Ему в какой-то миг нестерпимо захотелось поцеловать миссис Уайтлоу, и он придумал такую вот невинную шутку. Конечно, и она поняла это, но… все же ей легче. На прощальный жест Элеоноры капитан не ответил.

Харт был обязан сообщить о состоявшемся разговоре людям сэра Генри, но он этого не сделал. Напротив, решил: если миссис Уайтлоу будет угрожать опасность, он приложит все силы, чтобы отвести ее.

Через несколько часов Элеонора была дома… Чемодан ее всегда раздражал. Она решила взять вместительную дорожную сумку, тем более что не собиралась задерживаться в Италии надолго.

Вечером позвонил Лиджо. Разговор был кратким.

— Вылетаете?

— Завтра буду в Милане.

— Оттуда лучше всего на поезде. Гостиница рядом с вокзалом. Я заказал номер на имя миссис Келли. Позвоню утром.

Спустя час сэр Генри прослушал запись разговора.

— По-моему, приближается последний акт драмы «Розовый бутон», — весело обратился он к Маллигену. — Сам господь не помог бы нам так, как умудрилась миссис сыщица, собравшись в Италию. Здесь она связана с делом Лоу и потому пользуется правом почти неприкосновенности. Как конгрессмен. Риск для нас слишком велик. Здесь! Но в логове мафии, но нежно пожимая, руку гангстеру — заметьте, подозреваемому в покушении на ее подзащитного! — что это, как не попытка частного детектива получить мзду за укрывательство преступника. — Сэр Генри поднял палец и, как дирижер, задающий ритм оркестру, замахал им, скандируя: — Они — должны — лежать — рядом! Оба. И никаких концов. — И уже деловито: — Свяжитесь с нашими в Италии. Узнайте агентурную обстановку, так сказать, с учетом оперативной атмосферы. Проинструктируйте их в том ключе, что мы с вами говорили. Потом доложите мне. Все.

«Последний шанс! Если и после признаний Лиджо Харт ничего не скажет, умываю руки. Лоу жив пока, и, может быть, теперь — после неудачной попытки расправы — его оставят в покое. Ну что же? Не вышло, не раскопала, кто они. И блестящие специалисты терпят неудачи. Будем считать, что в деле Лоу против меня расположение звезд. Со звездами не поборешься, им наши уловки очевидны и смешны. Надо признать провал, отдохнуть и взяться за обычное дело: ограбление, вымогательство, убийство…»

Самолет летел через Атлантику. Элеонора бездумно смотрела на иллюминатор — вверх-вниз, влево-вправо: противосолнечная шторка была опущена — солнце било прямо в борт, и вода под самолетом ослепительно блестела. Полет проходил на значительной высоте. На коленях Элеоноры стоял маленький подносик, стоял уже несколько минут, она рассеянно стучала длинным ногтем по краю разложенного столика. Подошла стюардесса:

— Есть будете?

— Не-а, — Элеонора помотала головой и добавила: — Пожалуйста, дайте чего-нибудь крепенького, чуть-чуть, и воды. И кофе я оставлю, хороню?

— Конечно. — Стюардесса забрала подносик с едой и быстро прошла по узкому проходу, успев одарить улыбкой всех, кто жаждал этого.

«На три часа раньше, на три часа позже! Забавный человек Харт. Поцеловал. Приятно, когда ты кому-то нравишься. Особенно если человек старше тебя, не глуп, много видел, умеет говорить, ничего толком не рассказывая, выбивает двенадцать банок из двенадцати и время от времени с такой отцовской нежностью посматривает на помощника, что начинает щипать в носу».

Теперь о деле. Опа обязана предполагать, что обо всех ее передвижениях известно тем, кто столько раз настаивал: прекратите следствие! Они знают — Элеонора вылетела в Италию. Они знают о звонках Лиджо. Ей как-то нужно связаться с красавчиком и предупредить его: встреча, о которой они договорятся, на самом деле произойдет позже или раньше. Как это сделать? Он'позвонит ей в гостиницу, она прервет его на полуслове, сославшись па какую-то причину, и скажет, что перезвонит позже. За это время она должна предупредить его о коррекции времени встречи. Как именно? Решит на месте.

— Вы просили, — услышала она голос стюардессы. Девушка протянула поднос с бокалом и запотевшим стаканом. — Больше ничего не нужно?

— Благодарю вас, — Элеонора поднесла бокал к губам и почувствовала обжигающую жидкость.

Несмотря на вентиляцию, было довольно душно или, может быть, сказалось действие выпитого. Она недолго боролась с дремотой и провалилась.

Элеонора проснулась, только когда колеса самолета, подпрыгивая, понесли его по бетону полосы. В иллюминаторе мелькнуло здание миланского аэропорта.

Через час она склонилась у кассы автомата на железнодорожном вокзале и получила билет в Болонью. Комфортабельный поезд почти не останавливался. Сидеть было удобнее, чем в самолете, но, несмотря на беспробудную спячку в воздухе, миссис Уайтлоу устала, ее раздражал шум колес, слишком темпераментный разговор, вспышки громкого смеха.

В гостиницу она ввалилась без ног, приняла ванну и

опять бы без стеснения заснула, но решила немного пройтись. Неплохо чуть-чуть обжиться в незнакомой обстановке.

Элеонора свернула в ближайший переулок, потом еще и еще и оказалась перед старинной церковью. У массивных дверей стояла группа туристов, безусловно прилетевших из-за океана, и молоденькая девушка-гид бойко тараторила:

— Средневековой формой увековечения памяти умерших является стенная гробница в церкви. Она не столько памятник умершему, сколько созданное архитекторами, скульпторами и живописцами место последнего упокоения. Большинство стенных гробниц с течением времени исчезло. С тринадцатого столетия в нашем городе сохранились лишь гробницы при церквах святого Франциска и святого Доминика.