— Пожалуй, вы не правы, сэр, — угрюмо заметил Джоунс.

— Что?!

«Бедная баба! Но мне-то что делать! — думал Харт, бросая свирепые взгляды на Джоунса. — Хоть сейчас переубе-' дить ее! В тако!1 ситуации — под вопросом жизнь ее ребенка — никто не станет упираться, не должен, во всяком случае».

' — Надо прекратить следствие, — сухо проговорил Харт.

— Я несколько дней ничего не делаю. Так, мотаюсь без дела.

— Вы куда-то уезжали? Куда? С кем?

— С бывшим мужем, — Элеонора смутилась, — он просил несколько дней отдыха, я не смогла отказать. Он — отец моего ребенка. Понимаете?

— Понимаю, — буркнул Харт.

«Понимаю, что нельзя крутить роман с потерпевшпм, урывками ездить неизвестно куда с бывшим мужем и не обращать ни малейшего внимания на человека, который, который…» Харт так и не придумал ничего путного и сорвал зло на Джоунсе:

— Можно бы догадаться притащить пива! Холодильник пуст со вчерашнего дня!

Джоунс повернулся и, ни слова не говоря, вышел. Собственно, он так делал всегда, но сейчас во всей фигуре, в опущенных плечах и крепко сжатых кулаках читалось осуждение.

«Да, я не хочу лежать в цементном гробу, не хочу! — Капитан сверлил глазами Элеонору. — Тот, кто пе может этого понять, пусть катится ко всем чертям. И так всю жизнь себе испоганил, ни семьи, ни детей, ничем не смог помочь людям, которые надеялись на меня полжизни».

Он поймал себя на том, что по-разному жалел Барнса и Розенталя. Барнса ему было жалко как чужого человека, как любого приличного гражданина, который погибает нелепой смертью. Сола ему было жалко иначе: как друга, брата, как человека, с уходом которого умерло нечто и в самом Харте.

— Ничего не делали? Просто уезжали с мужем? — уточнил Харт. Элеонора кивнула, волосы разлетелись по плечам. — Ничего не делали? Сомневаюсь! Если бы ничего не делали, ничего бы и не случилось.

Он понял, что сказал лишнее, и тщательнее обычного начал вытирать шею платком.

— Что-нибудь прояснилось с Барнсом и Розенталем? — Элеонора сделала вид, что оплошности не заметила.

Вошел, Джоунс с упаковкой пива и избавил Харта от необходимости отвечать на вопрос. Харт открыл несколько банок, придвинул по одной Элеоноре и Джоунсу и начал жадно пить.

— Эти же банки я видела у Барнса и Розенталя, — заметила Элеонора. И ни с того ни с сего прибавила: — А у Моуди — нет.

— Ну и что? — Харта насторожила лишь первая часть реплики.

— Ничего. Значит, пиво хорошее, если его любят такие достойные джентльмены. Вернее, любили, — поправилась Элеонора. — Вы правы, все дело — в деньгах.

— Все умничаете? Не понимаю вас, честное слово. Я все могу допустить, но неужели вам безразлична судьба дочери?

Элеонора опустила голову. «Ну вот, — с досадой подумал Харт, — совершил бестактность, сорвался, как какой-нибудь злобный идиот».

Джоунс крутился около цветов, его голубая рубашка

пропотела под мышками, из эмблемы на рукаве торчала длинная желтая нитка.

— Извините, что побеспокоила, — миссис Уайтлоу поднялась.

«Даже в такой момент хороша, — отметил Харт, — а может, именно потому и хороша, что случилось несчастье. Есть люди, которых горе украшает, как ни странно. Конечно, мою жирную тушу не украсит ни горе, ни радость. Помогло бы только одно — порвать с моими многолетними хозяевами и сажать авокадо, засыпая по вечерам с пышнотелой славной женщиной лет на пятнадцать моложе, ну… на десять». Мысли его сосредоточились на похищении. Девчушка наверняка чувствует, что ей грозит. Современные дети все понимают лучше взрослых и быстрее… Невероятно! Такого не было на его памяти еще недавно, до войны, например. Тоже, конечно, люди хотели больше урвать, тоже убивали. Харт посмотрел на могильный камень Аль Капоне. Но дети в схватке не участвовали, а теперь…

— Сколько лет девочке? — спросил Харт.

Когда Элеонора ответила, Харт еле успел проглотить: «Неужели?»

Он проводил несчастную мать к машине, открыл дверцу. Элеонора подняла глаза, и он увидел в них страх и мольбу, мольбу и страх. Заработал мотор. Элеонора сидела, вцепившись в руль, и смотрела прямо перед собой. Харт засунул голову в машину и, криво улыбаясь, то ли от смущения, то ли от чувства вины, не покидавшего его, проговорил:

— Что-нибудь придумаем.

— Что? — прошептала Элеонора, не поворачивая головы.

— Что-нибудь.

Харт отошел от машины. Элеонора только сейчас обратила внимание, что он еще больше осунулся: синие мешки под глазами и лицо обтянуто сизо-серой кожей.

— Послушайте, Маллиген, — сэр Генри сидел в кресле в той же позе, что и вчера, и листал приготовленные материалы, — вы полагаете, его нужно пропустить через детектор?

— Почему бы нет, сэр? Специалисты верят в эту штуку, ничего лучше не придумано…

— Специалисты? — Сэр Генри поднес ко рту указательный палец и откусил малюсенькую заусеницу. — Специалисты, может, и верят, а я не очень.

— Что вы предлагаете, сэр? — Маллиген был невозмутим.

— О! Маллиген! — изумился сэр Генри. — Да у вас все задатки, чтобы стать большим руководителем: такой вопрос свидетельствует о начальственном складе ума. Предлагаю вызвать его сюда и проверить на детекторе. Я не верю ни специалистам, ни детектору, но в реальной жизни мы не можем иметь дело только с тем, чему верим. Так не бывает. Чего-то этот детектор да стоит? Свяжите меня с Хартом. Сейчас же!

Они прошли в смежную комнату, к громоздкой металлической стойке. Сэр Генри с комичным ужасом взирал, как молодой человек уверенно щелкает переключателями.

— Я бы никогда не научился.

— Так кажется, сэр. В этом нет ничего сложного, да я, собственно, ничего и не делаю: все коммутации производятся централизованно. Я просто послал запрос, сейчас дадут канал.

Пожилой джентльмен вытянул губы в трубочку и покачал головой: «Что бы там ни говорили, мне этого не понять», — читалось в его на удивление ярких глазах.

Маллиген подвинул переговорное устройство, посмотрел на секундомер чйсов и не успел отвести глаз от циферблата, как зажглась красная лампочка, из динамика раздалось:

— Харт! Говорите!

— Хэлло, Харт, — сэр Генри не представлялся, справедливо полагая, что сам способ связи указывает на того, кто им пользуется, — хочу пригласить вас сюда на денек для выяснения кое-каких обстоятельств. Да и вам пора развеяться после всего, что произошло.

— А расследования? По делам Барнса и Розенталя… Прокуратуре и так кажется — мы бездействуем.

— У прокуратуры — свои дела, у нас — свои. Кое-кому, к примеру, может не понравиться несообразительность прокурора.

— Вылечу завтра.

— Зачем же? Лучше сегодня. Просто необходимо. Вы еще в том возрасте, когда можно сомневаться в самодовлеющей ценности времени, а я, увы, знаю на собственной шкуре — ценнее времени нет ничего.

— Понял, — ответил Харт.

«Неужели конец? — подумал он. — Нет, зачем бы тогда приглашали? «Для выяснения кое-каких обстоятельств». Угу, угу. Скорее всего, из-за дочери. Конечно же!»

— Понял, — повторил Харт с другим настроением, но до сэра Генри эти слова его агента уже не дошли: компания 380

привыкла иметь дело с людьми, которые не повторяются, и если говорят «понял» — это означает, что никаких ошибок быть не может. Сеанс связи окончился.

— Узнайте, Маллиген, у наших специалистов хватит приборных мощностей для Харта? Я правильно сказал? Приборных мощностей — они обожают нечеловеческие обороты. Бог с ними, пусть говорят как угодно, лишь бы аппаратура работала, а то у них вечно что-нибудь ломается, и начинается кудахтанье.

Утром Харт стоял перед Генри, чей кабинет он смог разыскать лишь в сопровождении Маллигена.

— Выглядите отменно, старина. Ничего вам не делается. Хорошо, что вы уже здесь. Прилетели поздно вечером?

Всем видом Харт говорил: «Да, старый негодяй, поздно вечером, как ты и настаивал. Зачем? Спешка же не имела ни малейшего смысла. Но я бы, наверное, забыл, кто является моим истинным начальником, если бы ты не заставлял меня подчиняться любому приказу». Вместо этого Харт сказал: