Отрепьеву чудом удалось спастись в битве под селом Добрыничи. Вместе с польскими гусарами он участвовал в атаке на правый фланг царских войск, а потом в панике ускакал прочь, бросив войско на произвол судьбы.

Первые дни он укрывался в Рыльске, а затем перебрался под защиту мощных каменных стен Путивля.

Воевода Мстиславский, одержав безоговорочную победу, не стал, однако, преследовать самозванца. Посчитав дело сделанным, он, никуда не торопясь, пошел следом за остатками разгромленной армии. Подойдя к Рыльску, царский воевода предложил жителям выдать ему самозванца, обещая за это полное прощение. К своему изумлению, он получил жесткий отказ. Царские войска начали бомбардировать город, но осажденные тоже ответили артиллерийским огнем.

Посмотрев на такое дело, Мстиславский пожал плечами и приказал армии отступить к Севску.

– Отрепьева больше нет! – говорил он. – Его армия полностью разгромлена. Он – неудачник, но не совсем же идиот. Наверняка он теперь прекрасно понимает, что у него нет ни единого шанса. В данный момент он уже наверняка мчится на всех порах в сторону польской границы. Какой смысл мне губить своих людей? Восставшие города вскоре одумаются и сами приползут на коленях умолять меня о прощении. Нам остается только немного подождать.

В дворянском ополчении, которое составляло основу царской армии, также царили далеко не боевые настроения. Помещики не привыкли вести войну зимою в холоде среди заснеженных лесов и полей. После трудной победы им хотелось отдыха и разрядки. Зная о настроениях своего главнокомандующего и полностью соглашаясь с ним, никто не видел смысла в дальнейшем продолжении войны.

Ситуацию осложняло то, что царская армия находилась на восставшей территории в полукольце крепостей, занятых сторонниками самозванца. Частенько тому или иному дворянину надоедало сидеть в лагере, и он отравлялся прогуляться в поисках девушки легкого поведения, после чего бесследно исчезал или его находили с отрезанной головой. Бывали случаи, когда пропадала целая компания, которая отправлялась веселиться в ближайший кабачок.

В этих условиях князь Мстиславский, по-прежнему не желая проливать лишнюю кровь, дал приказ о демобилизации армии.

Когда весть об этом дошла до Москвы, Годунов пришел в ярость.

– Что происходит?! Самозванец жив и здоров! Путивль и Чернигов находятся под его властью! А это чучело гороховое распустило армию! О чем он думал?! Я отменяю его приказ! Будем драться до победного конца!

Распоряжение из Кремля вызвало ропот в войсках.

– Как же достал этот старый пердун! – шептались между собой офицеры. – Сидишь тут в окопах на морозе, а он у теплой печки коньячок попивает. Сюда бы его к нам на передовую.

По приказу Годунова армия выдвинулась на осаду мятежной крепости Кромы, которая занимала стратегически важное положение, располагаясь между принявшими самозванца городами (Чернигов, Путивль и. т. д) и южными крепостями. Последовала неудачная попытка штурма, после чего армия встала лагерем, не предпринимая активных действий и ограничиваясь артиллерийскими обстрелами. Каждый день крепость обрабатывали из сотен орудий и, в конце концов, сравняли стены с землей. Однако оборонявшиеся казаки вырыли под землей норы, землянки и лабиринты, а вокруг крепости построили укрепленные бойницы и окопы. Пока шла бомбардировка, казаки сидели под землей, а как только пальба стихала, бежали в окопы и открывали ответный огонь. В этих условиях подойти к крепости, чтобы не понести больших потерь, было невозможно.

– Какие засранцы! – посмеивался временами Мстиславский. – Все-таки умеем мы, русские, черт побери, отчаянно воевать. Молодцы хлопцы. Невольно горжусь их подвигом.

Казаки, освоив фортификационные работы, продолжали изо дня в день упорно рыть подземные ходы и вскоре вывели их за пределы крепости. Теперь они могли покидать Кромы, чтобы пополнить запасы боеприпасов и продовольствия или просто прогуляться на свежем воздухе и снять напряжение от войны водкой или девочками.

Наступала весна, а Кромы все еще продолжали приковывать к себе царскую армию. Ко всем прочим несчастьем в правительственном войске началась дизентерия. Госпиталя были забиты под завязку, и многие умирали, так и не получив медицинской помощи. После очередной вспышки болезни, началось массовое дезертирство дворян. Элитные дворянские сотни таяли, как снег весной.

Между тем, в стране прошел первый шок от поражения самозванца, люди очухались, и агитация за «законного» царя опять начала набирать обороты. Трехлетний голод, тяжесть государственных налогов, крепостная зависимость отвратили от Бориса Годунова народные массы. Появление самозванца само по себе дало людям надежду, а послушав его умелую пропаганду, простой народ почти поголовно принимал его сторону. Репрессии и террор, которыми была подвергнута Комарицкая область, не только не испугали людей, а еще больше обозлили их против действующей власти.

В течение февраля-марта 1605 года восстали Воронеж, Белгород, Елец, Царев-Борисов и множество других городов. Воевод и бояр пачками вязали и под конвоем доставляли в Путивль, который стал новой столицей самозванца.

Отрепьев после поражения под Добрыничами долго не мог прийти в себя. Испытанный шок сильно повлиял на него. Он часто беспричинно вздрагивал, вскрикивал или начинал ни с того ни с сего плакать. Самозванец почти полностью отошел от дел, и мог часами сидеть за столом и глупо улыбаться, прежде чем подписать какую-нибудь бумажку.

Однако время лечило его, и к весне 1606 года с установлением хорошей погоды и теплых солнечных дней, к нему стали понемногу возвращаться прежняя энергия и уверенность в себе.

Правда он уже не пытался разрабатывать планы военных компаний, понимая, что это ничем хорошим не кончится, зато полюбил выступать на митингах перед народом.

– Сиротинка я! Вырос один, без родительской ласки и любви. Отца моего, Ивана Грозного, задушил проклятый Бориска. Мамочку мою, которую я больше всех на свете любил, он, гад, в монастырь упек. Братишку, Федора, тоже Годунов самолично задушил, чтобы престол занять. И ко мне он убийц подсылал. Ох, подсылал! Помню, как я играл во дворе с пацанами, и вдруг бежит прямо на меня убийца! Рожа страшная! В маске и с топором. Прикрыли меня тогда ребята своими телами! Почти все они там легли, а мне чудом удалось спастись. С тех пор я жил в разных людях, свято храня тайну свою. Но когда проклятый Бориска по совету дьявола отменил Юрьев день, когда в моей любимой стране начался голод, когда умалишенный правитель довел народ до полный задницы и нищеты, я не мог дальше молчать!

– Молодец, батюшка царь! – прерывали его крики толпы. – Правильно, что не стал молчать!

– Я долго думал, почему он все это зло творит и понял! Годунов – сумасшедший! Бог лишил его рассудка ровно в тот момент, когда он приказал убить невинного мальчонку! Ненавижу его!

– Годунов-сумасшедший! Годунов-сумасшедший! – принималась скандировать толпа.

Путивль посещало множество людей со всей страны и «сарафанное радио» быстро разносило речи самозванца.

Еще в конце 1603 года в монастыре скончалась Ирина Годунова, вдова царя Федора Ивановича и сестра Бориса Годунова. Однако Отрепьев узнал об этом постфактум больше, чем через год, и пришел от такой новости в дикий восторг.

– Внимание! Сегодня я узнал о новом преступлении так называемого царя Бориса! – объявил он народу. – Моя тетя, Ирина Годунова, праведно доживала свои дни в монастыре, где выпрашивала у Господа прощение за то, что у нее такой брат. Узнав о моем появлении (а я всегда был ее любимейшим племянником), она, естественно, потребовала от своего негодяя-брата признать во мне истинного государя. Однако этот мерзавец имел наглость отказаться. Моя драгоценная тетушка не вынесла такой наглости и скоропостижно скончалась, проклиная его последними словами!

Надо сказать, что Борис Годунов тоже не сидел сложа руки и вел свою контрпропаганду. По приказу патриарха во всех церквях страны священники ежедневно зачитывали присланные из Москвы грамоты с обличением самозванца и предавали его анафеме. Однако, доведенный до отчаянья народ, мало верил церковной контрпропаганде.