– Давайте будем есть салаты, – предложила Аня. – Давно хотела взять побольше разных салатов и пробовать, пробовать… Все как-то не получалось.

– А давайте! – согласился Никита. – А там посмотрим.

– Это вы посмотрите, а с меня хватит салатов.

– Не зарекайтесь, Аннушка, здесь прекрасно готовят… Аннушка, – Никита взвесил на слух новое слово. – Хорошо звучит! Аннушка уже разлила подсолнечное масло… А вам не кажется, что это вы подлили масла в огонь всей этой истории?

– Вы хотите сказать, что я стала виновницей убийства Вилена Сергеевича?

– Нет, совсем нет, – Фасонов положил вилку, чтобы замахать руками. – Я слышал от скульптора Морошко про случай в Комарово, когда Йорик искупал будущего покойника в пруду. Он, правда, домогался вас?.. Не отвечайте, не надо. Купанием в болотной водице эта история исчерпывается. Я в этом уверен… Убийство Пафнутьева – дело более сложное.

– Значит, вы думаете, что убил не Иероним?

– Убить мог кто угодно, – ответил Фасонов, протыкая вилкой какой-то грибок вместе с листом петрушки. – Иероним тоже мог убить. Другое дело, кто устроил это убийство.

– Вы имеете в виду схему «заказчик – исполнитель»?

– Скорее всего, мы здесь столкнулись с другим, – Никита прикончил уже два салата и с аппетитом взялся за третий. – Организатор – слепое орудие. В этой системе, возможно, нашлось место и бедному Йорику.

– А мне? – спросила Аня. – Вы же сказали, что это я подлила огонь в масло всей этой истории?

– Вы – ангел, Аннушка, – ответил Никита Фасонов, вытирая рот белоснежной, как крыло ангела, салфеткой. – Без вас все это длилось бы и длилось. Иероним мучился и страдал, но делал бы свою, вернее, порученную ему работу. Пафнутьев обделывал бы свои подлые делишки, придумывал новые схемы. Тамара Леонидовна, как царица-ночь, покрывала бы всех своим черным плащом… Все шло бы своим чередом. Но появились вы. А в вашем присутствии это долго происходить не могло. Нельзя бесконечно грешить в присутствии ангела, Аннушка. Хотите выпить? Тогда пить? «Боржоми» или сок? Все их схемы, уверен, были безупречны, математически точны. Но разве для ангела существуют правила арифметики?

– Ангелы – двоечники? – удивилась Аня.

– Вот именно! – обрадовался Никита. – Они – второгодники. Для них не существует строгих правил, жесткой логики, непробиваемых стен. А рядом с ними буксуют совершенные механизмы, дают сбой всеобщие законы… Они это почувствовали, они забеспокоились. Кто им мешает? Суетливый, импульсивный Иероним? Нет. Он такой же управляемый, как и раньше. Кто-то другой, более могучий, более высокого полета…

– Ну, вы скажете тоже! – попробовала возмутиться девушка.

– Не спорьте, Аннушка, с художником. Это бесполезно. Они обнаружили вас. Они вас вычислили. Пафнутьев бросился за вами ухаживать почти на виду у мужа. Мачеха засуетилась, забегала в красном платье… Словом, все их создания, вся их Вавилонская башня рухнула. Разрушитель – вы, Аннушка. Что же теперь будет?

– Вот и я вас хотела спросить: что же теперь будет?

– Сейчас, наверное, идет охота на Иеронима, а потом начнется охота на вас. Вам угрожает смертельная опасность, по-моему, – спокойным голосом сказал Фасонов. – Моя мама… Моя мама все правильно сказала. Вас нужно оберегать, лелеять. Теперь вы поняли, почему я специально искал вас, приехал к университету и ждал целый час?

– Спасибо вам, Никита, за заботу.

– Не благодарите меня пока, – остановил ее Фасонов. – Это только начало. Я предлагаю вам уехать за границу. Вы были в Европе, Америке?.. Как! Неужели Иероним ни разу не вывез вас за пределы единой, нерушимой? Вот жлоб! Извините меня, Аннушка, хоть это и правда. У меня даже все слова куда-то пропали от этого. Такую женщину держать, можно сказать, взаперти. Разве он не понимал, как бы вы смотрелись на улицах Парижа, как заиграла бы ваша красота после поездки в Италию? Какая бестолочь ваш благоверный! Тем более, мы поедем с вами, куда вы пожелаете, куда мечтали…

– Постойте, Никита, мы поедем с вами вдвоем? – догадалась, наконец, Аня.

– Вам же нужен сопровождающий и вообще, – пробубнил Фасонов.

– Что вообще? Вы будете вести себя как джентльмен?

– Еще чего! – почти закричал Фасонов. – Зачем я буду вас обманывать? Мы взрослые люди. Я напоминаю вам вашего мужа, вы – женщина моей мечты… Все. На этом все условности кончаются. Мы – свободные путешественники, без рюкзаков условностей и морали…

– А как же ваша мама, ее замечательные, добрые слова? – спросила Аня.

– Потому мы и едем отсюда подальше.

– У вас, значит, растяжимая совесть? Она распространяется только до известных границ?

– Перестаньте, Аннушка… Пусть кто-нибудь скажет, что у меня недобрые намерения. Вообще, желать вас – разве это плохо? Это все равно, как хотеть стать лауреатом Нобелевской премии, победителем Олимпийских игр, покорителем Эвереста. Это – хорошее, правильное желание.

Аня расхохоталась.

– Никита, вы меня совсем запутали, – отсмеявшись, сказала она. – Извините, конечно, но вы не только достойный ученик Василия Лонгина, но еще и Пафнутьева.

Она хотела сказать не «ученик», а «сын», но решила Фасонова не обижать.

– Вы называете меня ангелом, – сказала она серьезно. – Разве могу я оставить Иеронима в таком положении? Кто ему поможет, кроме меня? К тому же идет следствие, следователь уже приходил ко мне…

– Он взял с вас подписку о невыезде? – спросил погрустневший Фасонов.

– Нет, не взял. Он и не допрашивал меня, а просто разговаривал.

– Еще один влюбился, – проговорил Никита. – Как там у Блока? «Обратясь к кавалеру намеренно резко, вы сказали: „И этот влюблен…“»

– Неужели вы ревнуете меня уже неизвестно к кому?

– Неизвестно к кому? – переспросил Никита. – Вы недооцениваете интуицию художника. Если я говорю, что вам грозит опасность, хотя вам это кажется бредом и ерундой, все-таки прислушайтесь к моим словам. Если я ляпнул глупость, что в вас влюбился следователь, то так оно и есть. Верьте художникам, когда они творят и говорят, не задумываясь, когда они юродствуют…

– Никита, а ведь мне было предсказание, – вдруг вспомнила Аня. – Это было зимой, в монастыре. Мы туда ездили с Иеронимом. Такая странная, несчастная женщина с переломанным носом и такой же переломанной судьбой говорила мне странные вещи, сама не понимая их смысла. Что же она говорила? Не верь священному, опасайся черной кошки, желтого властелина и какой-то воды… Что бы это могло означать?

– Я не трактую чужие слова, чужие картины, – Никита Фасонов был очень сильно расстроен. – По крайней мере, мне можете доверять, потому что ничего священного во мне нет. Святое для меня есть, а вот со священным сложнее… Черная кошка – это глупость. Водобоязнь – это бешенство. Вот тринадцатое число – другое дело. Скажите мне, Аня, пожалуйста. Мне это очень важно. Вам все-таки было не совсем неприятно мое предложение?

Избавившись, наконец, от Фасонова, Аня почувствовала огромное облегчение. Ничего общего с Иеронимом у Никиты не было, разве что борода. Скорее он напоминал ей Вилена Сергеевича – те же прилипчивые манеры, приторные разговоры. Наплел всякого про тайные заговоры, схемы, вавилонские башни, грозившую Ане опасность, а на самом деле просто ее клеил. Впрочем, так поступали многие мужчины. В присутствии Ани у них развязывались языки, плутовато загорались глазки, они начинали врать и хвастаться.

Аня шла по знакомой дороге к дому Лонгиных. Мало надежды, что Иероним прятался здесь, но где-то она должна была его искать. Бывают такие моменты в жизни, когда надо хоть что-то предпринимать, барахтаться лягушачьими лапками в ведре с молоком.

И в этот раз ее поразило отсутствие дома на знакомом участке, как отсутствие у всадника головы. А ведь прошлой ночью ей снился этот самый жуткий всадник. Весь сон она восстановить в памяти не могла, но помнила, что ей было страшно и смешно.