– Очень правильный миф. Для людей моей профессии он особенно полезен. Правда всегда всплывет, тростник всегда прорастет, а флейта все расскажет. Очень хороший миф.

– Радуетесь? – спросила Аня.

– Чему, собственно, мне радоваться? – пожал плечами следователь.

– Не прикидывайтесь, – Аня смотрела на него строго, как учительница. – Такая удача для вашего следствия! Такая цепочка образовалась: Гамлет – Ван Гог – Мидас – Пафнутьев. Везде уши торчат. Хватайтесь, бегите, арестовывайте… Вы же собираетесь арестовывать Иеронима?

– Не арестовывать, а задерживать, – Корнилов тяжело вздохнул и опять посмотрел как-то сбоку. – Кстати, когда он появится, передайте ему, чтобы он сам пришел ко мне.

– Это в его интересах, для его собственного блага, для торжества справедливости, для всемирной гармонии… Правильно?

– Правильно.

Они стояли уже в дверях. Что-то Корнилов еще собирался сказать Ане на прощание…

– Даже если ваш муж совершил это убийство, и ему грозит суровое наказание, я ему все равно завидую.

Аня стояла на крепостной стене. Перед ней была каменная пустыня, а позади лежал причудливый город, составленный из разрозненных фрагментов-кварталов. Около Австрийской площади была маленькая железнодорожная станция ее родного поселка. Финская кирха прилепилась к Таврическому саду в том месте, где вообще-то должен был стоять музей Суворова. Музея Суворова стало жалко, но он тоже был здесь, совсем рядом. Стоило перейти через картофельное поле у железной дороги, где стоял Аполлон в окружении муз, и вот, пожалуйста, музей великого русского полководца. Справа на фасаде мозаичная панорама «Проводы Суворова», в левом углу которой елочка. Кривую веточку сделал сам писатель Зощенко, тогда еще маленький Миня. Слева – «Переход Суворова через Альпы». Лошадку полководца сработал Анин дядя, а вот копыта – она сама….

Ее королевство было равномерно освещено лунным светом, но луны нигде не было видно. Аня знала, что так было уже когда-то. Сначала был создан свет, а потом, задним числом, источники света – светила небесные. На башнях и стене стояли часовые маленького роста, в рыцарских доспехах. Аня где-то читала, что в средние века люди были мельче ростом, чем в наши дни. Стены ее королевства тоже охранял детский сад.

– В час между волком и собакой он появляется, – послышался рядом приглушенный голос. – Но вам, принцесса, подходить не следует к нему. Что ждать хорошего от призрака?

– А вы уверены, что это он – король датчан, отец народа, мой отец? – спросила Аня, не совсем понимая сама, что говорит.

– Его я видел так, как вижу вас. Ведь столько лет я подводил коня к его особе, придерживал я стремя и поправлял седло. Так неужель коня я не узнаю?

– Ты говоришь, что призрак на коне?

– Верхом. Видать, из преисподней путь не близок. Принцесса, видите? Вон из-за тучи грива показалась. Нет, то не облако, а пена с конской морды. Вот-вот он вам покажется опять между Восточной башней и вратами. Смотрите! Это он! Коня я узнаю…

Аню в детстве потряс фильм «Всадник без головы». Она смотрела его вместе с мамой в крымском санатории, а потом до самого отъезда домой не могла уснуть. Страшная фигура всадника без головы преследовала ее на Черном море и отстала только возле поезда «Евпатория – Ленинград». Сейчас она опять появилась, едва касаясь копытами крепостной стены.

Видимо, потому, что где-то в глубине души у нее были сомнения в серьезности происходящего, Аня смогла перебороть свой страх. Может, она в кино снималась или в компьютерной игре? Как и в фильме по роману Майн Рида, всадник без головы подъехал на обыкновенной лошади. Аня знала по неизвестно откуда взявшемуся опыту, что надо потерпеть немного. Чем он ближе подъедет, тем менее страшным покажется. Лошадь, по крайней мере, у него совершенно обыкновенная, травку ест.

Так и случилось. Всадник подъехал к ней вплотную. На нем было шикарное пальто, изысканный костюм и дорогие итальянские туфли, только головы не было. Он немного наклонился в седле и протянул Ане обыкновенный гардеробный номерок.

– А что у вас такое? – спросила Аня, недоуменно оглядывая уже одетого господина.

– Голова, принцесса, моя голова, – ответил всадник утробным голосом.

Аня беспомощно оглянулась. У каменной бойницы на табуретке сидела Нина Петровна с вязанием.

– В рукав надо голову сувать, – сказала старушка. – А то упадет голова с вешалки, а потом разбери, чья она. Головы такие еще неудобные пошли – за какое место их вешать-то? За нос неудобно. Разве за ухо? Пущай призраки головы свои в рукав суют, а так, Аня, не принимай!

Аня чуть не расхохоталась всаднику в то место, где должно было быть лицо, но раньше нее заржала лошадь…

Где-то рядом мобильник пиликал мелодию «Я – маленькая лошадка, и мне живется несладко». Аня с трудом оторвала голову от подушки. Сон она почти забыла, помнила только, что смеялась во сне над чем-то жутким. Кто же это звонит с утра пораньше? Розенкранц? Неужели сон продолжается? Ростомянц! Адвокат Ростомянц…

– Анечка, Павлин Олегович беспокоит. Я все время звоню Иерониму, но у него отключен радиотелефон. Помните, что я всегда готов оказать юридические услуги и Йорику, и вам. Прямых доказательств против Иеронима нет, только косвенные. На заточке, которой был убит Пафнутьев… какой был подлец-человек!.. отпечатков никаких не обнаружено. Поэтому не надо отчаиваться и совершать глупых поступков. Даже если это был он, ничего еще не доказано. Следователь, на мой профессиональный взгляд, слабоват… Пусть Йорик появляется спокойно, в обиду его никто не даст. Если что, и телевидение, и прессу подключим… Держитесь, Анечка…

Как хорошо, что нет отпечатков пальцев! Аня села на кровать и приступила к «сухому умыванию», то есть стала интенсивно растирать себя теплыми ладошками, начиная с самих ладошек, до покалывания в кончиках пальцев. Потом перешла на лицо: лоб, брови, щеки, затылок, уши… Как он все-таки мог ударить человека заточкой в ухо? Даже мерзавца, даже сумасшедшего, даже плюшевого мишку невозможно… Руки, плечи, грудь, живот, поясница… Когда горячие ладони скользнули по сонному животику, Аня вдруг подумала о… Нет, глупая мысль пришла сама, случайно, не в связи с касанием… Это Ростомянц сказал, что следователь слабоват. Аня поэтому про него и подумала сейчас. Некстати. Просто случайное совпадение… Надо пожестче растереть ноги, снизу вверх, а закончить массажем пяток, чтобы было не щекотно, а больно… Над чем же она смеялась во сне?

Сегодня только пресс и ничего кроме пресса. Увидела этим летом у одной молодой женщины слегка накачанный живот, с легким намеком на кубики, и позавидовала ей темной, как южный загар, завистью. Теперь Аня в быстром темпе поднимала туловище, считая вслух. Надо было сделать не меньше пятнадцати повторений, чтобы последние давались с трудом. Но, может, она была слишком легкой? Она отсчитала уже четвертый десяток, но ни капли не устала и не напряглась. Возможно, она прирожденная чемпионка, нераскрытое спортивное дарование. Но, скорее всего, мысли ее были сейчас далеко, а пустое тело работало само по себе, как механизм.

Она думала об Иерониме. Мечтала, как школьница, о Сибири, об остроге с высоченным частоколом, о кандальном звоне. Вот чиновник, похожий на Павлина Олеговича Ростомянца, с надутыми, как у пупсика, ладошками, уговаривает Аню вернуться, потом начинает пугать, стращать холодом, болезнями, неустроенностью, жестокостью и грубостью нравов. Она настаивает на своем, Ростомянц сдается и пропускает ее. Она везет с собой только Евангелие, пачки маленьких книжечек. Поселяется в темной, низкой избушке, живет тихо и незаметно, может, печет пряники и калачи. Ходит в острог каждый день… Каторжники сначала не любят Иеронима, он для них чужой, непонятный, хотят его даже убить. Но зато они любят Аню, не за внешность, а за сердце. Видя любовь к ней Иеронима, они должны полюбить и его…