– Напрасно вы так. Леночка – настоящий друг, хороший, милый человечек, – он сказал это таким приторным тоном, что Аню передернуло.

– Честно говоря, я как-то мало обратила внимания на Кронину.

– Что? Неужели вас больше заинтересовала моя скромная персона?

– Скромная! Вы, наверное, рисуете специальной десятикилограммовой кистью, чтобы заодно подкачивать мышцы?

– Это идея! – обрадовался Никита. – Надо будет попробовать. Все намного проще. Три раза в неделю посещаю спортивный клуб «Вселенная». Прекрасный, современный клуб. Тренажеры, сауны, иглоукалывание, массаж, бассейны, инструкторы… Что там еще? Словом, все, что надо для здоровых тела и духа. А главное, туда ходят известные политики, бизнесмены, звезды… Все первые лица в своих областях. Между прочим, Тамара Лонгина тоже его регулярно посещает. Хотите, я достану вам абонемент, введу в круг первых лиц?

– Что-то последнее время я вызываю у окружающих сильное желание протежировать, – усмехнулась Аня.

– Неужели? – обиделся Фасонов. – И кто же вам еще предлагал свое покровительство?

– Вилен Сергеевич Пафнутьев.

– Пафнутьев?! – воскликнул Фасонов. – Вот вы спрашивали, есть ли у меня враги. Только что вы назвали имя моего злейшего врага.

– Вилен Сергеевич – ваш враг? Не может быть. Ведь это такой интеллигентный, деликатный, обходительный человек.

– Вот именно, что обходительный. Пафнутьев сумеет обойти любую преграду, любое препятствие при достижении своих целей, он переступит через кого угодно. Обходительный… Все будет так, как он захочет. Это Пафнутьевы вращают землю, а не солдаты, не писатели, не художники… Нас они используют. Вот и вашего мужа, Иеронима, он уже обработал и запустил в дело.

– Никита, что вы имеете в виду? Я должна это знать…

– Это одни мои предположения, Анечка. Откуда мне знать! У Вилена Сергеевича не бывает утечки информации. Если бы вы или я что-нибудь узнали, поверьте, значит, так ему было бы нужно. Никаких случайностей, недоразумений у Пафнутьева не бывает.

– Но как он стал вашим врагом?

Никита замолчал. Аня решила, что он выбирает место, где остановиться, потому что они уже подъезжали к Австрийской площади, но Фасонов просто держал актерскую паузу. Припарковался он напротив почты.

– Я стал портретистом с благословения Василия Лонгина. Мой учитель, можно сказать, мой отец в искусстве, просто запретил мне работать в другом жанре. Он говорил, что у меня получаются или плакаты, или откровенная пародия на советский строй. Мое отношение к режиму было не спрятать. Лонгин посоветовал мне серьезно заняться портретом, рисовать людей, характеры, судьбы, отраженные в чертах лица. Я объездил всю страну. Где я только не был, Анечка! Какие лица я видел и рисовал! Египетские пирамиды, римские Колизеи, церкви Спаса на Нерли… Это была архитектура человеческих лиц, глубина характеров! Никогда потом я так не работал. Я стал готовить свою персональную выставку. Вот тут и появился куратор от обкома партии Вилен Сергеевич Пафнутьев… Вы не курите? Я с вашего позволенья закурю…

Никита закурил, держа сигарету изящно, по-женски, как Анна Ахматова на известном порт-рете.

– В последние годы Советской власти появился совершенно новый тип партийного чиновника. Это были интеллигентные, вежливые люди. Они беседовали, расспрашивали, очень всем интересовались, мило улыбались, никогда не отказывали. Время, наверное, потребовало таких. На смену туповатым, громогласным матерщинникам, хозяйственникам, этаким батькам приходили мягкие, тактичные, вежливые чиновники. Вилен Сергеевич был как раз из них. Он принял во мне активное участие, слушал, не перебивая, пытался мягко направлять, в глаза мне заглядывал. Нашел несколько незначительных отклонений, посоветовал кое-что доделать, но все, в основном, одобрил, поддержал. Но выставку все-таки задержали по разным уважительным причинам. Я ходил к нему несколько раз. Он выслушивал меня, соглашался, обещал помочь. По руке гладил, как голубой. А выставка так и не состоялась. Я тогда сорвался, наговорил каких-то глупостей западным журналистам, нарисовал портрет известного диссидента, устроил пару скандалов, ввязался в неприятную историю… Передо мной стали закрываться все двери, меня стали выталкивать, выживать. Вилен Сергеевич умело сжимал кольца, как анаконда. Душил постепенно, интеллигентно, тактично. «Вам неудобно? Тогда поднимите чуть-чуть головку. Так… Я еще, с вашего позволения, затяну колечко. Видите, как вам стало приятно. Глазки закрылись, в сон клонит. Вот и усните, вот и умрите тихонько, по-доброму, по-либеральному…» Вот вам Пафнутьев, как он есть. Спас меня Василий Иванович Лонгин, вечная ему память. Теперь представьте мои чувства, когда год назад я встретил этого мерзавца в доме моего учителя. Не просто в доме, а рядом с вдовой Василия Лонгина. Вы будете смеяться, но я после этого… Нет, не скажу… Ладно, раз уж пошел на откровенность. Будете смеяться, Анечка, над чудаком Фасоновым. Я нарисовал портрет Пафнутьева, а потом протыкал его иголками, вилками, ножами, всем острым, что было в доме. Но, видимо, из меня никудышный колдун. Вилен Сергеевич поступательно богатеет, процветает, никаких разрывов селезенки от моей вилки у него не образовалось. А жаль…

Нет, в Фасонове было гораздо больше сходства с Иеронимом, чем просто у двух худощавых, длинноволосых и бородатых людей одного возраста. В них, определенно, чувствовалось некое душевное родство, конечно, если они не рисовались и не ломались.

– Никита, а не могли бы вы откровенно ответить мне на один вопрос? Как вы относитесь к последним работам моего мужа?

– Откровенная мазня! И дело не в том, Анечка, что мы принадлежим к разным художественным направлениям, Иероним тяготеет к авангардизму, а я продолжаю традиции реализма, унаследованные мною от моего учителя. И я не мщу ему за такую красивую жену. Это был такой комплимент, Анечка… Нет, я признаю многие работы Иеронима в прошлом. Но сейчас он откровенно халтурит, гонит на Запад ужасающую мазню. Они, действительно, там деградировали, зажрались, эти западные интеллектуалы. Европа близка к закату. Все верно… Откровенная мазня и халтура!

Никита был откровенен, но Аня все-таки обиделась за супруга.

– А заниматься пластической хирургией в жанре портрета – это не мазня и не халтура? – спросила она злорадно улыбаясь.

– Не совсем вас понимаю.

– Что же тут непонятного? Когда вы укорачиваете хрящик длинноносой «звездючке», а другой диве из этого же цеха убираете парочку подбородков. Это как называется?

– Это неправда, Анечка, – на Аниных интонационных ударениях голова Никиты дергалась, как от серии боксерских ударов. – Не говорите так, умоляю. Вы мне делаете больно. Но ведь вы не правы, Анечка. Вы видели портрет певицы Ксении Лимановой в бикини? А говорите! Да, я убрал у нее целлюлит, но посмотрите на столик в левом углу картины! Там лежит толстая апельсиновая корка! Это же намек для умного, вдумчивого зрителя. Во всех моих работах, Анечка, всегда присутствует такой… такая…

– Фига в кармане, – подсказала Аня. – Фига на заднем плане.

– Вы меня просто без ножа зарезали, Аня, – сказал расстроенный Фасонов. – Какой у вас острый и злой язычок! Может, это и есть ваш кинжал? А? Но все равно я желаю вам всего хорошего, и передавайте привет Иерониму. Впервые сейчас я ему не позавидовал относительно супруги. А вот когда вы выходили из машины, я опять ему позавидовал, Анечка, – услышала Аня уже за спиной, из покинутого ею «мерседеса». – Счастливчик он все-таки, ваш Йорик. Пусть только подальше держится от господина Пафнутьева.

Когда-то Аню забавляла практика брачных договоров. Как можно начинать семейную жизнь с юридически оформленной фразы: «Когда мы с тобой разведемся, я возьму дачу, а ты забирай свою вонючую машину, только компенсируй мне сначала ее ремонт…»? Не лучше ли сразу все поделить и разойтись, сохранив в неприкосновенности годы, нервы и иллюзии?