– А что с ним сделается?
– Ты не знаешь что?! Как представлю его в жаркой схватке с огнедышащим чудовищем! Такого сильного и благородного! Господи! Как трудно сознавать, что мы ничем не можем ему помочь! Эти проклятые двери и замки! С каким бы наслаждением я разломала их!
– Он же сам нас запер! – напомнил Николай.
– Ты ничего не понимаешь! – горячо возразила Аликс. – Хвостатый дракон может пробраться и сюда!
– Сюда?
– А ты как думал?
– Час от часу не легче. Недаром я родился в день многострадального Иова!
– А это, что такое!? – Аликс указала на сложенный листок бумаги, выглядывающий из-под подушки. – Кто это тебе пишет?!
– Да это я сам. Стихи! – стыдливо опустил глаза Николай.
– Ну, ты даешь! – всплеснула руками Аликс. – Дожили! С трона нас свергли! Из дворца под зад коленом выкинули! А он стихи пишет! Лучше бы о жене с детьми подумал. Мы что должны здесь по твоей милости сгинуть?
– Чего сразу сгинуть?
– Читай! – властно приказала Аликс.
Николай я! Николай!
Взаперти я! Ай- я- яй!
Семь по Цельсию, туман!
Всюду трусость и обман!
Посадили под замок!
Кто ж такое думать мог?!
Чтобы русского царя
Отхреначили за зря!
Сколько муки, сколько слез!
Сколько боли перенес!
Сколько разные жиды
Наваляли мне пи…ды!
Но все это не беда!
Все мне, как с гуся вода!
Но любимую пилу
Вдруг отняли почему?!
– Хватит! – резко прервала Аликс.
– Чего ты? – удивился Николай.
– Ты сам себя слышишь? Это же бред сивой кобылы.
– Чего сразу бред?
– Я сама тонкий ценитель поэзии. Обожаю, когда настоящие поэты пишут о возвышенном. О целительстве, о волшебстве, о битве с огнедышащим драконом! Ты же пишешь, сам не понимаешь о чем!
Аликс задумалась. Перед ее мысленным взором мелькали картины одна красочней другой: вот летит по небу дракон с семью головами, а навстречу ему пикирует Юровский на самолете. Юровский вылезает из кабины, садится на крыло, достает меч, наносит удар! Первая голова дракона падает вниз…
Пока жена пребывала в грезах, Николай подошел к окну.
– Однако, солнышко разыгралась. Не менее двадцати четырех градусов по Цельсию выше нуля.
– О! Господи! – Аликс с негодованием посмотрела на супруга.
– Вероятен дождь во второй половине дня!
– Что дальше?
– Ветер северо-восточный.
– Ну и?!
– Недурственно было бы прогуляться. Попилить на свежем воздухе!
– Все?!
– В смысле?
– Кончил?
Было в глазах жены что-то такое, отчего Николаю стало не по себе.
– Чего ты злишься?
– Ничего! Просто неприятно, что ты такой нюня.
– Чего это я нюня?! Меня наоборот все «кровавым» зовут!
– Если ты такой прямо «кровавый», как же тебя с престола свергли?
– Чего одного меня что ли свергали?
– А кого еще?
– Я писателя Виктора Гюго читаю. Так там еще в восемнадцатом веке свергли короля! И ни в какой-нибудь там Африке! В самой Франции!
– Кого свергли?
– Я ж говорю – короля Франции!
– Имя у этого короля было?
– Людовик!
– Значит и твой Людовик такой же нюня, как ты!
– Тебе видней! – не стал спорить Николай.
– Читал он! – Аликс нашла на полу книгу Гюго, открыла форточку и выбросила ее во двор. – Ты бы читал поменьше. Тогда, может, и мозги были на месте. А то начитался черте чего, а мы с детьми должны расхлебывать!
– Чего расхлебывать?
– Революцию, которые ты со своими дружками (такими же читателями) намутил!
– Я намутил?! Ты чего-то попутала, мать. Я вообще на фронте был, когда эта гребаная революция случилась!
– Угу! На фронте! Так я и поверила!
– А где же я, по-твоему, был?
– В Петербурге смуту устраивал! Вот, где ты был! – обличительно выставила указательный палец Аликс.
– Час от часу нелегче! – всплеснул руками Николай. – Ты хоть сама понимаешь, что говоришь?! По-твоему получается, что я сам себя с престола сверг?!
– Что б мне досадить! – подхватила Аликс, которой очень понравилась эта мысль.
– Я же сам пострадал! – напомнил Николай. – Вспомни, меня даже убить могли. К тому же, когда я был императором, то мог делать все, что хотел. Например, пилить дрова на свежем воздухе или фотографировать. А сейчас у меня пилу отняли, не говоря уже о фотоаппарате!
– Вот ты сам себя и спалил!
– Чего?
– Того. Я сейчас окончательно поняла, что это ты революцию устроил! – Аликс погрозила мужу пальцем. – Решил, что, если тебя свергнут, все будет шито-крыто. На жену можно будет наплевать. И целыми днями со своей пилой возиться!
Николая прошиб пот.
– Я же говорю, что не было меня в Петрограде!
– А почему я должна тебе верить?
– Что ж ты думаешь, я там был?
– Уверена.
– Да ты спроси у кого угодно. Не было меня во дворце!
– Во дворце, может, тебя и не было!
– А где ж я был?
– Ходил по улицам. По магазинам! Подстрекал народ! Смущал умы!
– Кого смущал?
– Якобинец!
– Ну, ты вообще! – Николай покрутил пальцем у виска.
– Щас ты у меня таким будешь! Пальцем он мне крутит. Ща докрутишься!
– Зачем мне эта революция? Я до нее прекрасно себе жил, а сейчас
не попилить, не пофотографировать!
– А кому эта революция нужна, кроме тебя? Ты всегда смутьяном был. Сколько раз я тебе говорила повесить негодяя Витте?! Смотри мне в глаза! Сколько?!
– Раньше я мог пилить, сколько влезет!
– Ты повесил?
– Я тебе серьезно говорю, ты не там ищешь! – Николай вытер пот со лба. – У Юровского своего лучше спроси, кто там революцию устраивал!
– Ты Юровского не тронь!
– Я хочу сказать только, мне эта революция никакой пользы не принесла. Одни несчастья! – Николай размашисто перекрестился. – Вот тебе крест, что я тут ни при чем!
– Знаешь, что самое ужасное?
– Что?
– Что я тебе больше не верю!
– Я всегда боролся с революционной крамолой! Бился с ней, не щадя живота своего! Ты же сама все видела…А теперь оказывается я – революционер! И грустно, и смешно…
– Замучил меня, алкоголик проклятый!
– Всю жизнь бился с этими революционерами, как мог. Одно «кровавое воскресение» чего стоит! А Ленский расстрел рабочих? Вспомни!
– Ты посмотри, во что ты меня превратил! – Аликс посмотрела на себя в карманное зеркальце. – Тебе не стыдно?!
Она достала косметичку и стала подводить глаза.
– Потом, если ты считаешь, что я – революционер, то у меня была бы тайная организация! – продолжил Николай. – Это уж обязательно! Мне начальник политического сыска, Анатолий Владимирович, ты его хорошо знаешь, всегда так докладывал! Ко мне бы приходили люди. Мы с ними о чем-то сговаривались. Готовили листовки, прятали шифр. Но ты же сама свидетельница, что ничего этого не было! Вспомни! Ты же жила со мной в Зимнем! Заметила хоть раз что-нибудь подобное?
– Заметила.
– Когда?
– Я на тебя потратила лучшие свои годы! – Аликс тщательно наводила марафет. – Сколько мужчин любило меня! И каких мужчин! Двое англичан, четверо немцев! Даже один испанский идальго! Вслушайся, какое красивое слово – идальго! Сразу представляются пальмы, горы, рыцари на белых арабских скакунах. Ах! Как сейчас помню. Мы танцевали с ним кадриль на вечеринке у одного французского барона. Да разве я могла представить себе в те светлые дни, что угроблю жизнь с небритым алкоголиком в дикой Сибири!
– В тысяча девятьсот пятом году я приказал расстрелять демонстрацию рабочих! Если я тогда был, как ты говоришь, скрытым революционером, разве бы стал стрелять по рабочим?!
– Я поражаюсь только одному! – Аликс смерила супруга недобрым взглядом. – Неужели тебе настолько наплевать на меня?
– Наконец, если говорить про февральскую революцию, то и тогда я принял все возможные меры. Ты же в курсе, что я отдал приказ гарнизону стрелять по бунтовщикам! А уж то, что солдаты меня не послушались, извините! Не моя вина!