После трех наступила тишина, аж до звона в ушах. И вроде бы спать хотелось, но не могла же я лечь на сыром диване, где до меня спал кто-то другой. Потом я догадалась заглянуть в тумбочку, которая, должно быть, помнила времена Сталина и странным образом до сих пор не развалилась. Там я нашла несколько относительно чистых простыней, которые насквозь провонялись сыростью и пылью.

Кое-как постелила и легла, но сон не шел. Майская ночь выдалась прохладной. Казенное верблюжье одеяло совсем не грело, а обогревателя я нигде не нашла.

И это, по словам Светки, график удобный! Может, и удобный, но какая жесть по ночам работать! Решено – как только будет возможность, переведусь в нормальную кассу. А потом поступлю в железнодорожный институт – думаю, трудностей не возникнет – я же сама сколько лет преподавала «Организацию перевозок на транспорте», – и засяду в теплом кабинетике где-нибудь в управлении.

Я не заметила, как провалилась в сон. Проснулась от стука в оконце. За стеклом стоял тот самый местный интеллигент, ну который «спасибо», «пожалуйста». Блин, блин, уже утро, и, наверно, надо открывать кассу, начинать продавать билеты.

Интеллигент забрал билет и побежал по лестнице к первой электричке.

А я кое-как умылась, используя висящий на стене допотопный умывальник и тазик под ним.

Потом подошла к зеркалу и критически осмотрела себя со всех сторон. Я не я буду, если не приведу Альбину в божеский вид.

Сегодня на мне было серое платье с синими бусами. Кстати, туфли я нашла дома, на антресолях – синие на серой платформе, вполне приличные. И почему Альбина их не носила?

Я достала из сумки расческу и принялась за волосы. Долго создавала начес и косую челку. Потом перевязала синей атласной ленточкой и подколола невидимками, чтобы конструкция не развалилась. Ну вот, теперь более-менее приличный вид!

Нанесла тональный крем и пудру на лицо. Результат – ну не то, чтобы потрясающий, но сойдет.

Канцелярский карандаш упорно не желал рисовать линию на верхнем веке, видимо, мягкости не хватало. На ладони, если намочить, проводит линию, а на веке – ни в какую! Ладно, тогда я достала тушь, поплевала в нее, взяла на спичку немного черной массы и аккуратно провела по верхним векам. О, получилось! Оказывается, у Альбины миндалевидный разрез глаз. И весь вид стал каким-то интересным, загадочным, драматическим.

Окрыленная первыми успехами, я накрасила тушью ресницы. Улет!

А вот красным карандашом из коробки сразу удалось очертить линию губ. Прекрасно! Теперь надо набрать пальцем румяна и нанести их на губы.

Несколько минут я любовалась собой в зеркале. Мне хотелось петь и плясать от радости, снося по пути неказистую мебель своим тучным телом!

Неожиданно в окно по-хозяйски постучали. Я увидела женщину в возрасте, невысокую, с мелкими короткими кудряшками.

– Открывай! – крикнула она.

Должно быть, сменщица.

– Альбина, ты куда это так намалевалась? – охнула женщина, вваливаясь в помещение. – На праздник небось?

– Да, в театр юного зрителя с дочкой идем, – нашлась я.

Сменщица – уж не знаю, как там ее зовут, – смотрела на меня во все глаза. Однако, пусть привыкает, я теперь всегда так буду ходить!

Перед выходом я еще надушилась «Красным маком» и только тогда пошла на электричку.

Электричка шла в город, и народу в вагоне было совсем немного. Зато в обратном направлении – за город – электрички шли переполненные. Всю дорогу я из окна с удивлением рассматривала толпы с ведрами и рюкзаками.

– На дачи народ едет, – прокомментировала женщина с соседней лавки.

– Как они там помещаются только? – отозвалась я.

– Да как, вон видишь, толпятся, как селедки в бочке. В проходах стоят, в тамбурах.

Вот же дикость, – поражалась я. Неужели нельзя чуть позже поехать, когда толпа схлынет? Да и вообще, зачем туда ехать? Сомнительное удовольствие – постоять враскоряку на грядках, под палящим солнцем.

– Зато ягоды летом наедятся, – словно услышав мои мысли, сказала женщина, – и овощи свои, и картошка. Но для этого потрудиться надо, каждые выходные поездить. У моей свекрови дача на тридцать втором километре. Так там с электрички еще полчаса через лес идти. И ничего!

Брр, я надеюсь, в моей семье нет дачи. Да если и есть, я туда точно не поеду.

Я вышла на перрон станции Вторая речка. Немногочисленные пассажиры на платформе потянулись к распахнутым дверям электропоезда.

Я вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Светловолосый мужчина в зеленой военной форме остановился на полпути к дверям вагона и, решительно развернувшись, подошел ко мне.

– Альбина, – произнес он дрогнувшим голосом.

На меня устремился взгляд светло-серых глаз. Электричка тем временем, весело поблескивая стеклами в лучах утреннего солнца, набирала ход и стремительно передвигалась дальше по своему маршруту.

Мужчина неотрывно смотрел на меня, а я не могла оторвать глаз от него. Взгляд его был полон любви и одновременно боли. Светлые брови слегка вздрагивали, сходясь к переносице.

– Я вернулся, – наконец, сказал он, и с неожиданной грустью поправил: – вернее, мы вернулись.

– Хорошо, – сказала я, не зная, как мне реагировать на эту новость.

Я совершенно не понимала, кто он для Альбины, и откуда вернулся. Но он смотрел с такой любовью и грустью, что у меня аж дух захватывало.

– Как живешь, Альбина? – голос его опять дрогнул. – Семья, дети?

– Муж, – пожала я плечами, – и дочь восьми лет.

Светлые брови опять дрогнули у переносицы. В светло-серых глазах отразилось отчаяние и даже, где-то в глубине, обида.

«Электропоезд, следующий до станции Первая речка, прибывает на четвертый путь», – раздался равнодушно-энергичный голос по громкой связи.

Опять вереница зеленых вагонов за спиной у мужчины заиграла солнечными бликами.

– Зря ты тогда так… – неожиданно пробормотал он и стремглав бросился к открывающимся дверям вагона.

Я осталась стоять в полном недоумении. Кто это был? Судя по всему, мужчина в военной форме всерьез любит Альбину, а она его. Я же видела этот взгляд, полный любви. Но тогда почему она когда-то поступила «так»? Как «так»? Получается, она променяла этого бравого офицера на пьющего Вадима? Но почему?

Нет, мне обязательно надо как можно больше узнать о прошлом Альбины. Во-первых, интересно, а во-вторых, чтобы понимать, о ком и о чем идет речь. Решено, прямо сейчас приду домой и усядусь просматривать семейные фотоальбомы!

Многие люди спрыгивали прямо с платформы и шли через пути к жилому массиву. Но я со своим весом побоялась прыгать с такой высоты, и пошла по виадуку. То и дело попадались яркие цветные железные щиты, прикрепленные к перилам виадука: человек перебегает пути, а поезд совсем рядом, и красноречивая надпись: «Сэкономишь минуту – потеряешь жизнь!».

Почему в мое время нигде не висят такие предупредительные знаки?

Войдя в квартиру, я с порога услышала какую-то ругань из зала. Ну конечно, выходной день, все дома.

– Сидишь дома целыми днями, киснешь! – выговаривал Вадим Ритке, которая сидела с ногами на диване и плакала. Рядом валялась книжка.

– Я не поняла, – сказала я, увидев эту картину, – по-твоему, восьмилетний ребенок должен бежать куда-то из дома? И что делать на улице, вокруг дома бегать?

Вадим застыл посреди зала, глядя на меня так, как будто впервые увидел. Хотя, может, он и правда никогда не видел свою жену с прической и макияжем. Мне на мгновение показалось, что у него глаза, как у кошки – с вытянутыми зрачками. Я помотала головой, прогоняя видение.

– Пусть идет во двор и бегает, – неуверенно пробормотал он, – чего дома сидеть?

– Она не мартышка, чтобы бесцельно бегать, – возразила я уверенно. – Ты взрослый человек, работаешь, деньги зарабатываешь. Так возьми и свози ее куда-нибудь – в театр, в кино, в цирк, на выставку. Да полно интересных мест, где маленький человек может провести время с пользой для себя. В конце концов, возьми свой грузовик и отвези ее к морю, красивые места покажи.