Я же тем временем разглядывал «тетушку», на вид ей было явно больше сорока, большие и яркие глаза, прямой нос и небольшие точеный скулы, из-под шапки выбился локон курчавых темных волос. Все ее движения были плавны и женственны, было в них свое очарование, несмотря на нашу встречу, она притягивала взгляд и явно выделялась в толпе, в том числе осанкой.

На ее лице было много морщин, в особенности под глазами. Лоб же в данный момент она сморщила, читая грамоту.

«Это ж во сколько ее замуж-то выдали?» — мелькнула у меня мысль.

К этому моменту Мария Володимировна дочитала до конца и с удивлением уставилась на меня, уже вглядываясь в лицо.

— Так у Васьки был сын? — пораженно произнесла она.

— Был, — кивнул я, понимая, что она имеет в виду моего деда.

— Что-то ты больно молод, — хмыкнула она, уперев руки в бока.

— Так я и не сын. Звать меня Андрей Владимирович. Я внук, — тихо ответил я.

— А Владимир? — напряженно спросила она.

— Погиб в бою с Ногаями, под Царевым прошлым летом. Он же рос как обычный служилый по отечеству, хоть и сотником был, — произнес я.

— А матерью была Софья Волынская, — задумчиво пробормотала она. — Вот Петька, вот же собачий сын, — вдруг начала она смеяться, даже истерически хохотать.

Я же с недоумением на нее смотрел, пытаясь понять, что это все значит.

Отсмеявшись, Мария скривилась и начала рассказывать:

— Мне лет десять тогда было, а может, и больше. В Новгороде при царе Иване осталась, Ефимию тогда за Магнуса сватали, а я рядом с ней. Василий же в Старицу вернулся, — медленно говорила Мария и даже прикрыла глаза, будто вспоминая.

Я внимательно слушал, пытаясь запомнить каждое слово.

— Василию же Иван вернул удел отцовский, Старицу со всеми землями. А не Дмитров, который до этого сменял у него. С Василием отправил и Волынского, чтобы тот за ним приглядывал. Дабы брат чего не учудил, все мы были тогда в печали по отцу. Да и наушничал он, а тут дочку свою на Василии оженил, — вновь улыбнулась «тетушка». — Вот же старый пес.

— Что-то эдакое и думал, — кивнул я. Мда, хитрый у меня был прадед, подсуетился вовремя. Только кто ж знал, что Василий долго не проживет, а потом, видать, понял, куда ветер дует, снова сделал финт ушами и стал мой отец Белевым.

— Ну-ка повернись. Вот так боком, — медленно произнесла Мария, и я повернулся.

— Вот когда так стоишь, на Ваську похож, — хмыкнул она. — А теперь голову наклони, нахмурься и глаза прикрой, — вновь продолжила командовать Мария, пришлось подчиниться.

— А сейчас на батюшку малость. Да, что-то в тебе явно есть, — кивнула сама себе Мария и тут шагнула ко мне, заключив в объятья, положив мою голову себе на плечо, начала поглаживать и зарыдала, тихо и почти неслышно.

— Ты бы, наверно, подружился с Машенькой и Дашенькой. Они хотели братика, — едва слышно прошептала Мария и зарыдала навзрыд.

«Видимо, это ее дочери, и они погибли», — понял я и начал поглаживать и успокаивать Марию.

Минут двадцать продолжался ее плач, но она успокоилась и взяла себя в руки. Слезы Марии высохли мгновенно, а вот лицо стало опухшим.

— Так как же Петрушка вас упрятал? — поинтересовалась тетушка.

— Страницы из церковных книг вырвал, как о венчании, так и о рождении отца, а после Софью оженил на каком-то Белеве и стал отец Белевым. Хотя, думаю, его и не было, или умер он еще до свадьбы, а после отправил их с внуком подальше. У меня и грамотки о том есть. Видать, бабушка сохранила, да и отец потом.

— Ой, хитрец. Ой, хитрец, — с каким-то восхищением произнесла Мария. — А ты чего хочешь? Ведь столько времени не появлялись, уж могли и навестить.

— Навестить? Покуда Борис был жив? — скривился я. — Да и сейчас, поди, пригляд есть, — хмыкнул.

— Тоже верно, — кивнул Мария. — Пригляда же не бойся, не интересна я никому, да и напишут, что я скажу, — хитро глянула она на меня.

«Мда, вот это женщина», — восхитился я про себя.

— Совет хочу добрый, тетушка. Вернуть удел деда, и чтобы род Старицких вновь себя явил, а не прозябал, — серьезно глянул я на нее.

— Ох, Андреюшка, — с теплотой и грустью произнесла Мария. — Ведомо ли тебе, как дед мой и твой прапрадед Андрей Иванович закончил? — Я помотал головой.

— Глинская, чтоб у нее в аду самый жаркий костер был, хитростью к себе заманила, через полюбовника своего, а после голодом заморила в темнице. А ведь они ему крест целовали. Боялись его, но не нужна ему была Москва, он Старицу любил. Ведомо ли тебе, как отец мой, Владимир Андреевич, закончил? — покосилась на меня Мария.

— Тоже убили? — хмуро произнес я.

— Его обвинили в убийстве Марии Темрюковны, — сказала, словно выплюнула имя, моя тетушка. — Да еще, что он покушался на жизнь царя, брата своего, что вместе с ним воспитывался по детству. Малюта, — прошипела тетка, — пес царский, доставил на суд нас, все в Старице перевернул, но так и не нашли подтверждения. Холопу поверили, что оболгал. Отцу-то трон царский и не нужен был, вот бабка моя, та да хотела, чтобы отец царем стал, и болтала о том, за то и поплатилась, в монастырь отправили. Отца же судили да яд дали всем. Четверо нас выжило из всей семьи. Василий, Евдокия, Ефимия, да и я. Не везет нам на Москве, а ты сам туда прийти хочешь. Да еще к сыну Бориски, ты же для него первым врагом станешь. Ты Рюриркович, а он кто? Кто такие Годуновы да Скуратовы, так, грязь, и ничего более. Да и другие захотят тебя использовать, а после и погубить. Мал же ты еще, ни силы за тобой, ни рода, — грустно вздохнул я.

— Я Рюрикович, ты правильно сказала. У меня есть ты, у меня есть мой дед по матери и его семья. — Мария иронично на меня покосилась.

— Видела бы ты его, тетушка, так бы не смотрела, — хмыкнул я. — При виде него медведь обделается и в лес убедит, не забыв еще и шкуру с себя снять, чтобы дед следом не пошел. Да и я кой-чего могу. Не глупый отрок, все понимаю. Да и сын Бориски, Федька, недолго царем пробудет. Вот уж кому не свезло, нет у него друзей, одни враги, почитай, что ненавидели отца его, а теперь и его.

— Думаешь, не удержит? — задумчиво посмотрела она на меня.

— Уверен, — кивнул я, а после добавил: — Лето не закончится, как в Москве новый царь будет. Думаю я, это Дмитрий Иоаннович будет, слышала, поди, о нем?

— Как же не слышала, — хмыкнула тетушка. — Вот только не сын он царя Ивана, да и в грехе рожден был Дмитрий. Ведь с Марией Нагой не обвенчаны они были. У тебя прав на трон куда больше, чем у него. Да и умер Дмитрий Иоаннович, в Угличе и умер. Я многого не знаю, но и до меня вести доходили. Так что вор это, а не наш родич.

— Может, и так, — кивнул я. — Но его Дмитрием многие признали, в том числе и бояре. Да и Нагие признают наверняка, — хмыкнул я.

— Эти могут, — согласно кивнула Мария. — Они ж родичи еще твои, но пустые людишки. Что Мария, что братец ее, да и остальные, — махнула она рукой.

— Родичи мои? — приподнял я бровь вопросительно.

— Конечно, мать же Василия была Евдокия Нагая, моя же Евдокия Одоевская, вот и выходит, что Нагие твои родичи, — пояснила Мария.

— Я и не знал, — только и пробормотал я.

— Так откуда бы ты узнал? Кто бы тебе рассказал да учил. Многого ты не знаешь, Андреюшка, — хмуро закончила Мария.

Я обдумывал слова Марии и прикидывал новые расклады, тетушка же не спешила продолжить разговор.

— Значит, хочешь вернуть имя рода и земли его, — пробормотала она вдруг себе под нос, заставив меня вздрогнуть.

— Да, — твердо ответил я.

Вернув имя и земли, у меня реальный шанс предотвратить смуту, а возможно, даже и усесться на царский трон. Вот только первое для меня было куда важнее, а все остальное по остаточному принципу. Как там говорят, не жалея живота своего.

— Федька же не удержится? А как же сестра его, да и мать? Та еще змеюка подколодная, вся в папашу.

— Убьют или в монастырь отправят, — пожал я плечами, пытаясь припомнить, кто ж у них мать, но так и не вспомнил, у Марии же не стал интересоваться. — На престол же сядет Дмитрий Иоаннович, или посадят, многим он выгоден.