Повернув голову, я увидел два стоящих сундука, они были огромные, на них были вырезаны какие-то рисунки, но в полумраке я не смог их рассмотреть. За сундуками вдоль стены шла лавка, укрытая тканью, на которой лежала какая-то одежда, внизу же стояли сапоги.
— Однако… — только и произнес я, и тут до меня дошло, что голос совсем не мой. Не прокуренный и местами пропитый бас почти пятидесятилетнего мужика, а звонкий и молодой. Тут я обратил внимание на одеяло, оно было сшито из разных кусочков ткани, причем грубовато сшито, да и слоев в нем было несколько.
Откинув одеяло, я увидел, что одет в какую-то рубаху, которая была чуть выше колена. Но главное было не это, а то, что это совсем не мое тело, а гораздо моложе. Нет ни моего небольшого пузика, ни крепости рук, ни стати.
— Вот те, бабушка, и Юрьев день, — буркнул я и, преодолевая слабость в теле, задрал рубаху, начав осматривать доставшееся мне достояние.
— Мужик, — с успокоением произнес я и откинулся на скатку из каких-то вещей, что заменяла мне подушку.
Голова кружилась, а мысли разлетались как разворошенный рой.
Рационального объяснения я не находил, одни лишь фантастические, причем одно лучше другого.
Начиная от того, что я умер и попал в загробный мир или вообще в коме нахожусь, а может, и получил новую жизнь.
Подняв руку и оглядев ее еще раз, отвесил себе пощечину и сделал я это зря. Так как голова тут же отозвалась болью и головокружением.
«Явно не кома, боль настоящая. На рай тоже не похоже, никаких ангелов, сидящих на облаках с арфами. Хотя я, скорее, попал бы в ад, все-таки не жизнь праведника прожил. Вот только геенны огненной я не наблюдаю, как и чертей с вилами. Может, это Вальхалла, я ж в бою, скорей всего, умер. Не-е, я ж крещенный и в церковь даже иногда заглядывал. Получается, новая жизнь, как-то даже и не верится в этакое чудо, надо разбираться»,— мелькали у меня мысли.
— Ох, — вырвался из меня вздох, когда я попытался приподняться, меня повело, и я чуть не рухнул обратно.
Усевшись на своем ложе, я посидел пару минут, борясь со слабостью тела, а после поднялся и, распрямившись, ударился головой о потолок.
— Твою ж, — прошипел я и согнулся, потолок был, судя по всему, метр шестьдесят или чуть больше, а явно был выше, вот и долбанулся.
Почесав голову, я обнаружил на голове повязку, ощупав ее, вздохнул и сделал нетвердый шаг в сторону лавки, на которой лежали вещи. Тело слушалось как родное, но мне все равно было непривычно, да и слабость никуда не делась.
Начал осматривать странную одежду, и тут голову прострелила вспышка боли, и пришло понимание, что это конкретно и как надевается. Будто я всегда это знал, но забыл, а сейчас вспомнил заново, словно короткая справка к какой-то компьютерной программе.
— Ну, портки так портки, хотя штаны они и есть, — пробормотал я, надевая их. У портков были небольшие завязки с боку, которые я тут же завязал. Следом я накинул на себя что-то наподобие курточки с узкими рукавами, сделанной из шерсти, название которой было зипун. В нем можно было уже и на подворье спокойно выйти, и никто косо не смотрел бы.
— Это что, у меня теперь своя справочная есть? А может, это воспоминания и реакции предыдущего хозяина этого тела, — задумчиво протянул я и покосился на остальную одежду. Которую я и без подсказок смог назвать, это был кафтан, что-то подобное я не раз видел в фильмах да музеях он был зеленого цвета, и красная шапка оббитая мехом.
Кафтан трогать я не стал, а вот шапочку надел и подпоясался, вышло у меня на удивление легко и непринужденно, будто я это делал каждый день, хотя привычной пряжки не было, и пояс завязывался на хитрый узел.
Пара шагов — и я оказался в другой комнате, она не сильно отличалась от той, в которой очнулся я, разве что побольше. Также стояли лавки вдоль стен и сундуки, но главное — это очаг, что расположился посредине комнаты. Он был сделан из камней, в нем весело горел огонь, освещая комнату. Над очагом, свисая с потолка, расположилась деревянная труба, туда-то и уходил дым от огня.
— Мда, явно не пятизвездочный отель все включено, — выдал я и вновь покосился на горящий очаг. — МЧС на вас нет, — проворчал я. — Пожар же устроить, как нечего делать, и никто не следит.
Покрутив головой, я нашел входную дверь и, раскрыв ее, оказался в сенях, которые были забиты разным барахлом, бочками и коробами, и еще не пойми чем. Сени были небольшие, квадратов восемь, пройдя их, я толкнул дверь, и в мое лицо тут же дохнула прохлада, а яркий свет ударил по глазам, которые я тут же закрыл.
Проморгавшись, я застыл, осматриваясь, в небе висело яркое солнце, а весь двор был укутан таявшим снегом, слышались звуки капели. На улице было пару градусов тепла.
Сделав шаг за порог, я прикрыл дверь и вздохнул полной грудью. Дышать было легко и приятно, будто я нахожусь в лесу.
И вот тут меня накрыло, пробрало до самых печенок. Я понял, что это не глюки от наркоза, и все настоящее. Новое тело и новая жизнь! Нахожусь я непонятно где, а главное, когда. Не увижу больше своих детей, не посещу могилу родителей, не съезжу с друзьями на рыбалку и много чего еще не…
Захотелось завыть, но я тут же подавил это желание, а после начал отодвигать на задний план мысли и эмоции о прошлом, пытаясь запрятать их куда подальше. Сейчас это может помешать, потом. Все потом.
Оторвав глаза от пола, огляделся по сторонам: я находился на крытой веранде, впереди виднелась небольшая лестница, ведущая вниз.
Оттуда слышались голоса, я же осматривался вокруг. Двор был большим и закрытым двух-трехметровым оградой, сделанным из толстых круглых бревен заостренных в верхней части.
Это тын, пришло ко мне понимание вместе с новой вспышкой боли. За тыном в нескольких сотнях метров виднелся лес с темными облезшими березами, зелеными елями и соснами. Вдоль тына то тут, то там располагались разные хозяйственные постройки, а сбоку даже пара домов, сделанных из большого кругляка.
Сделав пару шагов вперед к краю веранды, я выглянул за ограждения, прямо подо мной на скамейке сидели двое мужчин, точнее, мужчина и парень лет шестнадцати, одетые под стать мне или чуть беднее, больше со своего места я рассмотреть не смог. Они говорили хоть и по-русски, но весьма странным говором. Будто из далекой глухой деревни, да и слов было много мне непонятных, но чем больше я вслушивался, тем больше понимал.
— Тять, а коли Водяница лжу сказала и Андрей[1] не придет в себя, что ж мы делать-то будем?
— Плохо дело будет, — буркнул мужчина, голос его был с хрипотцой, глубокий и задумчивый. — В посошные людишки нас определят да тягло платить придется.
«Посошные людишки? Тягло?» — тут же всплыли у меня вопросы в голове, не прошло и секунды, как новая головная боль принесла мне знания.
Посошные людишки, по факту, — это крестьяне, что трудятся на пашне, их еще сохой и черноногими называют. Тягло же — это налоги и иные сборы, что люди платят, сюда также могут включаться и.
— Эх, — выдохнул парень. — Может, на Дон убежим, коли Андрей преставится, — выдал мальчишка.
— Ты думай, что говоришь, — мигом рассвирепел отец и отвесил сыну подзатыльник, сбросивший его со скамейки в снег.
— Тятя, — с обидой произнес парень, поднимаясь и отряхиваясь, а после поправил шапку, почти такую же, как на мне.
— Что «тятя»?— передразнил тем временем отец парня. — Лучше помолись за здоровье Андрея. Да и надеяться будем, что Водяница правду сказала, что он сегодня придет в себя.
— А разве можно, ну, молиться? — задал парень вопрос и тут же отпрыгнул, а после зачастил: — Ну, она ж ведьма. Может, лучше было бы за попом съездить?
— Святая молитва она богоугодна всегда и везде и творит чудеса, — сурово и резко произнес отец.— А что до попа, сколько бы мы ехали? Это ж полтора дня туда, да обратно. Попу заплати, думаешь, Андрей дождался бы? А насчет Дона, думаешь, там лучше и нас ждут?— зло хмыкнул мужчина.
