Дышит загнанно, хрипло, с каким-то злым гортанным рыком; каменеет мышцами от тянущего напряжения, и под близящиеся судороги практически не выходит вовсе, мелкими быстрыми толчками добиваясь внутрь.

Кончить-то кончит; где-то на грани этого момента крепкой ладонью обхватывает девушку за горло, сжимая. Может быть игры у него такие охерительно забавные в процессе ебли, но Аркин не отпускает даже тогда, когда и яйца опустошил, и даже дрожь не берет.

Он, нахрен, намерен ее прикончить.

– Так кто ты, блять, такая? – Низкий рокочущий бас выдает уже не возбуждение, а давящую угрозу. Маккенрой, которую он знал, не набросилась бы на него у херовой помойки, но даже это не так важно, как то, что Маккенрой, которую он знал, не стала. бы. пить. сраный джин.

Ни один чистокровный ирландец не стал бы пить сраный джин. Тем более на рабочей смене.

Привет от Синдии Кейт, говорит.

У ирландцев сейчас война в разгаре, Джерси хлебалом щелкать не собирался. Пока что только ширинкой.

ВОЗВРАЩАЕМСЯ НА НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ НАЗАД, РЕБЯТКИ

Пока память еще свежа, самое время прояснить, кто такой Лаки и что из себя представляет Синдия Кейт

Я не твой дядя

Джерси нервно херачит пальцем по кремниевому колесику зажигалки, пытаясь выбить из выдохшихся остатков керосина хоть какую-то искру для мятой папиросы.

С хохолка ирокеза, повисшего над лбом засаленной влажной прядью, на здоровый шнобель нет-нет, а капает по капле кровь разбитой головы. Живописный развод заливает добрую треть ряхи, и это он еще самый уцелевший из всех.

Новое нападение в разгар дня. Русские суки совсем страх потеряли, и благо Аркин был рядом, чтобы успеть подсобить своим в обороне. Несколько полегло, утешало только то, что потерь с другой стороны больше в разы.

У русских похоже нет других нет скин-юзеров. У них только Борис. Но даже обычные люди вооружены до зубов и свирепы как бешеные псы.

Просто потому что знают, что лучше сдохнуть от ирландской руки, чем вернуться к своим с поражением.

Красная пелена тяжело спадает с глаз, в последнее время и без того неконтролируемая ярость начала выбиваться из берегов, не помогала даже рядовая наркота. Все больше это начинает казаться хорошим выходом.

Он не может подсесть на свою же дурь. Лучше всех знает, что не оправится потом, сам не слезет, и кончит как все жалкие нарики; любого, кто был хоть немного близок, предупреждал, и сам начисто зарекся никогда не сесть на иглу.

Одного раза. Одного ебаного раза хватило, чтобы теперь он сам себя в своих мыслях не узнавал. Это не выход. Это. Не. Выход.

– Блять. – Какая-то злость на самого себя, и папироса переламывается пополам под неаккуратным нажатием пальца. На себя, на свою хуевую волю, никак не на то, что его вынудили обстоятельства, и даже не на того, кто эти обстоятельства подогнал под порог дома Джерси.

Нет смысла винить кого-то, во всем дерьме в своей жизни Аркин сам виноват. Справится. Без вздутых вен и широких зрачков.

Он отошел покурить. От разъебанного дока, где чуть не погорела контрабанда, чтобы не видеть кучи своих же трупов. Сегодня четверо убиты чужой рукой, и еще с двумя пришлось раскинуть русскую рулетку.

Каждый раз это становится все тяжелее. Раньше Аркин с трудом, но нажимал на курок: ему было, что терять, но мужался из необходимости. Сейчас его пугает то, с какой легкостью это происходит.

Даже, блять, не задумывается.

Вторая уходит до фильтра. Перекурит и надо возвращаться. Навести порядок, обобрать тела, проверить раненых, добить выживших. Отлучка Джерси заняла больше времени, чем он сам для себя отследил, потому что мир вокруг будто замер, пока он торговался с собственным гневом и проветривал мозги. В таком состоянии со своими лучше не общаться, выбесят чем – уебет насмерть.

Так что он благоразумно переждал. Могло показаться, что ушел; в доке уже сами по собой большинство перевязались и начали договариваться на новую смену, часть разошлись, кто-то быстро уехал к "своим" врачам вытаскивать пули. Контейнер размером с полноценный склад пустовал, наполненный только кучей идентичных дохлых тел, и в конце-концов к ним вернулся один-единственный живой аналог. Монеты надо собрать.

А, сентиментальная такая темка. Видите ли, у Джерси при клонировании дублируется абсолютно все: одежда, наполнение карманов, аксессуары, – и в том числе фамильная монета, подарок отца. Отлита из золота, вроде как приносит удачу, но что-то фортуна за Аркиным пока не закрепилась.

И он собирает эти монеты с каждого дохлого клона. Складирует у себя дома, но одну таскает с собой, надеясь, что это – первая, подлинная, оригинал.

А причем тут Лаки, спросите вы? Ща все будет!

На улице плохо, говорили они. Лучше дома, говорили они.

И Лаки им не верил. Жизнь на улице, между прочим, дает множество преимуществ и возможностей, особенно если ты скин-юзер.

Можно гулять, где захочется, есть, что захочется (когда ты это самое "захотевшееся" найдешь, конечно же), можно не слушать взрослых и бегать от нагоняев, а миловидная рожица и ранний возраст часто служат инструментом выманивания у сердобольных старушек различных радостей бытия.

Но нет, нет, конечно Лаки не бездельничал.

Побирушничество составляло примерно… 10-15% его жизни. Остальное время он работал. И воровал.

Какие-нибудь халтурки в задрипаных харчевнях, разовые задания вроде отнести/принести и несерьезные поручения были для паренька обычным делом.

Хотя иногда попадалось и нечто стоящее.

Слежка!

Выуживание простенькой информации!

Шпионаж!

Для ребенка вроде Лаки подобного рода деятельность была манной небесной, он чувствовал себя настоящим суперагентом. Конечно это воспринималось им, как игра или приключение, и ведь за подобную развлекуху еще и платили!

В основном, конечно, брали пацана из-за хорошей памяти и ловкости. Опять-таки сильно сказано, да…

Нельзя утверждать, что пацан был известной личностью. Скорее дешевой суперсилой с очень удобным функционалом: он умел отбирать удачу и передавать ее другим.

И храбрым дурнем. Лез на рожон, за что нередко огребал по загривку.

Но была в жизни Лаки еще одна загвоздка. Золотые дублоны.

Появились они в его бытии странно, резко, как снег на голову в середине июня, но мальчик был этому только рад.

Когда он впервые увидел какого-то рыжего ушлепка, делящегося натрое – удивился.

Когда кто-то из клонов погиб, а в его кармане обнаружилось золотишко – обрадовался.

Когда дошел до мысли, что на рыжем можно неплохо обогатить свою коллекцию блестящих крутых финтефлюх – пришел в восторг.

Дети до тринадцати лет не знают страха смерти. Просто не могут понять его. И для Лаки подобное событие стало просто приятным дополнением к уличным приключениям.

С тех пор оборванец преследовал ирландца по пятам. Где мог, естественно. Хвостиком ошивался до пабов и драк, стараясь оставаться незамеченным, ждал удобного момента, чтобы обчистить труп копии.

У оригинала же, естественно, пацан ничего не крал. Да и вообще – зачем, если есть тихое бездыханное тело, которое нужно только обшманать по карманам и быстро сдриснуть?

Вот и сейчас Лаки промышлял тем, чем промышлял с тех пор, как просек фишку. Лезть в самый пыл было страшно. Заметят же! Или, чего хуже, больно наваляют!

Но жадность сильнее страха.

Желание поживиться вообще очень сильный мотиватор.

Карман с четырехлистником на заклепке выглядит уже, как родной. Лаки даже не проверяет, есть ли что-то в других, здесь его интересует только и только большая золотая блестяшка.

То и дело оглядываясь, ерзая коленями по грязной земле мальчишка уже было лезет за добычей, как замечает быстро приближающуюся знакомую рыжую физиономию.

Черт.

Дубликат или оригинал, но каждая монета в кармане мертвого или живого Аркина – это реликвия, доставшаяся ему от отца. Она бесценна, даже если имеет граммовку и пробу.