– Эмилио, сейчас я прошу тебя только об одном: поработать с нами, – говорил Джулиани.

– Ладно, ладно! – воскликнул слишком уставший для спора Эмилио. Что, по мнению скептически настроенного брата Эдварда, являлось желанным результатом всей сегодняшней бурной деятельности. – Но на моих условиях, черт побери.

– А именно?

– Полностью интегрированный звукоанализатор, соединенный с процессором. С голосовым управлением. – Посмотрев в зеркало, Эдвард заметил, что Джулиани кивнул. – И личный кабинет, – продолжил Эмилио. – Я больше не способен пользоваться клавиатурой, и я не могу работать, когда меня могут слышать другие.

– Что еще? – продолжил Джулиани.

– Сбросить в мою систему все перехваченные после 2019 года фрагменты ракхатских песен… все, что подслушали за это время радиотелескопы, так? Загрузить все, что радировал на Землю экипаж «Стеллы Марис» с Ракхата.

Снова согласие.

– Помощника. Носителя языка дене[5] или мадьярского. Или эускары – баскского, так? Непринужденно владеющего латынью, английским или испанским. Мне все равно, каким языком.

– Что еще?

– Я хочу жить в одиночестве. Поставьте мне кровать под навесом рядом с мусорными баками. В гараже. Мне все равно где. Я не рвусь отсюда, Винс. Мне нужно всего лишь место, где я могу побыть один. Где нет никаких детей и младенцев.

– Что еще?

– Публикацию. Всего… всего того, что мы послали на Землю.

– Только не лингвистики, – ответил Джулиани. – Социологии, биологии, да. Но лингвистики – нет.

– Тогда какой всему смысл? – воскликнул Эмилио. – Какого тогда черта ради буду я делать эту работу?

Отец-генерал не смотрел на него. Рассматривая архипелаг Кампано, он видел лодки каморры, рыболовные конечно, патрулировавшие Неаполитанский залив, благодарный им за защиту от медиахищников, готовых пойти на любые средства ради того, чтобы с пристрастием расспросить маленького, тощего, невзрачного человечка, находившегося рядом с ним, – священника, блудника и детоубийцу, Эмилио Сандоса.

– Насколько мне известно, ты работаешь ad majorem Dei gloriam[6], — непринужденно проговорил Джулиани. – И если прибавление Господней славы больше не увлекает тебя, можешь считать, что будешь работать в уплату за кров и стол, предоставленные тебе Обществом Иисуса, вкупе с круглосуточной безопасностью, звукоанализаторами и помощью в исследованиях. Труды инженеров, создавших твои протезы, тоже обошлись нам недешево, Эмилио. Мы заплатили больше миллиона по счетам врачей и госпиталей. Таких денег у нас больше нет. С практической точки зрения Общество Иисуса является банкротом. Я старался оградить тебя от подобных тревог, но после вашего отлета положение дел изменилось к худшему.

– Так почему же ты еще не выставил меня пинком под такую дорогостоящую задницу? Я же с самого начала сказал тебе, Винс, – ничего хорошего от меня ждать не приходится…

– Ерунда, – отрезал Джулиани, на какой-то миг соприкоснувшись взглядом с Эдвардом Бером в зеркале заднего вида. – Ты представляешь собой актив, который я намереваюсь капитализировать.

– O, чудесно. И что же ты хочешь купить на меня?

– Проезд на Ракхат на коммерческом судне для четверых священников, обученных по программам Сандоса и Мендес, являющимся эксклюзивной собственностью Общества Иисуса.

Винченцо Джулиани посмотрел на Сандоса, зажмурившего глаза от яркого света.

– Ты можешь оставить нас в любое время, Эмилио. Но пока ты пребываешь с нами, живешь за наш счет, под нашей защитой…

– Общество обладает монополией на два ракхатских языка. Ты хочешь, чтобы я обучал переводчиков?

– Которых мы предоставим бизнесу, академическим или дипломатическим кругам, до тех пор пока будет сохраняться монополия. Это поможет нам возместить расходы за первоначальный полет на Ракхат и позволит продолжить работы, начатые вашим экипажем, requiescant in pace[7]. Пожалуйста, остановитесь, брат Эдвард.

Эдвард Бер остановил автомобиль, полез в бардачок за шприцем и проверил дозировку, прежде чем выбраться из машины. К этому времени Джулиани уже склонялся на краю мостовой над Сандосом, которого неудержимо рвало на грубые придорожные травы. Эдвард приставил шприц к шее Сандоса.

– Еще минуточку, отец мой.

Невдалеке находилась пара вооруженных членов каморры. Один из них сделал шаг в сторону автомобиля, но, заметив это, отец-генерал отрицательно качнул головой, и человек возвратился на пост. Эмилио еще раз вывернуло наизнанку, прежде чем он сел на пятки, растрепанный и несчастный, закрыв глаза, так как мигрень искажала его зрение.

– А как звали эту девочку, Винс?

– Селестина.

– Я не вернусь. – Он уже засыпал. Инъекция транквилизатора всегда вырубала его. Причины не знал никто; очевидно, физиологическое состояние его организма еще не пришло в норму.

– Боже, – пробормотал он, – не… надо больше так поступать со мной. Дети… младенцы. Не делай этого снова…

Брат Эдвард посмотрел в глаза отцу-генералу.

– Это была молитва, – уверенным тоном произнес он через несколько минут.

– Да, – согласился Винченцо Джулиани. Он поманил к автомобилю обоих каморристов и отступил в сторону, когда один из них, разобравшись с конечностями, поднял легкое и обмякшее тело Сандоса и отнес обратно в машину.

– Да, – признал он, – увы, это так.

Брат Эдвард позвонил привратнику, чтобы известить его о ситуации.

И когда по круглой подъездной дороге он подъехал к передней двери практичного и внушительного каменного здания, не казавшегося чрезмерно строгим лишь благодаря окружавшим его пышным садам, их уже ожидали носилки.

– Слишком рано, – проговорил брат Эдвард, пока они с отцом-генералом наблюдали за тем, как Эмилио уносят в постель. – Он еще не готов для таких ситуаций. Вы слишком торопите его.

– Я тороплю, он отбрыкивается. – Джулиани поднес ладони к голове, приглаживая волосы, десятилетия назад покинувшие его макушку. – Мне не хватает времени, Эд. Я буду удерживать их столько, сколько смогу, но я хочу, чтобы на этом корабле были наши люди. – Уронив руки, он посмотрел на запад, на горы. – Мы никаким другим образом не сможем позволить себе новую миссию.

Поджав губы, Эдвард покачал головой, легкие его чуть посвистывали на каждом вдохе. Астма всегда разыгрывалась в конце лета.

– Нехорошее решение, отец-генерал.

На какое-то время Джулиани как будто бы забыл о том, что находится не в одиночестве. А затем, сохраняя внешнее спокойствие, посмотрел на невысокого толстячка, пыхтевшего рядом с ним в пятнистой тени древней оливы.

– Благодарю вас, брат Эдвард, – произнес отец-генерал сухо и четко, – за высказанное мнение.

Поставленный на место Эдвард Бер проводил Джулиани взглядом и только потом забрался в автомобиль, чтобы отвести его в гараж, где подключил машину к зарядке и, вопреки привычке, забыл запереть, хотя всякий сумевший пройти мимо охранник из каморры интересовался бы Эмилио Сандосом, а не автомобилем, настолько древним, что его приходилось подзаряжать каждую ночь.

Пока Эдвард, задрав голову, смотрел вверх на окно спальни, которое только что задернули занавеской, потягиваясь и мурлыча, явился один из местных котов. И хотя Эдвард всегда восхищался красотой кошек, он привык видеть в них источник всякого рода заразы.

– Брысь, – сказал он животному, которое тем не менее продолжило тереться о ноги Эдварда, считаясь с его тревогами не более, чем только что отец-генерал.

Через несколько минут после этого Винченцо Джулиани вошел в свой кабинет, затворил дверь с тихим, отмеренным щелчком и, невзирая на это, не столько сел в кресло, сколько рухнул в него. Упершись локтями в широкую, безупречно отполированную блестящую поверхность каштановой крышки стола, он прикрыл лицо ладонями и зажмурился, чтобы не видеть собственное отражение. «Торговать с Ракхатом неизбежно придется, – сказал он себе. – Карло намеревается торговать, поможем мы ему или нет. Однако таким образом мы можем оказать смягчающее влияние…»