Канчай принес листьев, чтобы обтереть новорожденного, а Сичу-Лан со смехом указал на его гениталии, оказавшиеся наружными.

– Посмотри, – воскликнул он, – кто-то думает, что этот младенец торопится стать отцом!

Значит, сын, поняла она и шепнула:

– У нас родился мальчишка, Джимми!

И расплакалась – не от горя или ужаса, но от облегчения и благодарности, – когда сильные руки подняли ее из прохладной воды, и жаркий ветерок тут же высушил ее и ребенка. Заново ощутив своей кожей прикосновение человеческого тела, она вздрогнула и уснула. А потом ощутила, как губки ребенка сомкнулись вокруг ее соска: прикосновение ласковое, почти ленивое, напомнившее о Джимми, столь же прекрасное в себе, но слабое. Тут что-то не так, подумала София, но тут же прикрикнула на себя: малыш только что родился, причем до срока. Он станет сильнее.

А потом решила: пусть будет Исаак, чей отец, подобно Аврааму, оставил родные края ради земель неведомых; и чья мать, как и Сара, вопреки всем ожиданиям родила своего ребенка и возликовала.

София приложила младенца к груди и посмотрела в мудрые совиные глазки на крохотном личике эльфа под шапкой темно-рыжих волос. В данный момент она уважала своего сына больше, чем любила его. И потому подумала: «Ты сделал это. Джанада едва не убил нас обоих, и ты родился прежде своего времени, неудачно начав свою жизнь, но ты жив, жив вопреки всему».

Могло быть и хуже, подумала она, вновь погружаясь в сон, ощущая рядом с собой младенца. Жар ракхатского дня окутывал их, как тепло земного инкубатора для новорожденных, и обоих их окружали руки, ноги и хвосты что-то бормотавших руна.

«Я – Мендес, – подумала она, – и сын мой жив. Все могло быть и хуже».

2046 год по земному летоисчислению

Дитя родилось с дефектом.

Лжаат-са Китхери, сорок седьмой Высочайший, сорок седьмой глава Благороднейшей Наследственной Линии Инброкара, изложил эту неприукрашенную новость отцу ребенка без всяких преамбул. Призванный доместиком-руна в личные покои Высочайшего сразу же после восхода второго, самого золотого, из солнц Ракхата, Супаари ВаГайжур воспринял известие молча, даже не моргнув.

Шок или самоконтроль? Удивился Китхери, когда абсурдный муж его дочери подошел к окну и какое-то время изучал косые крыши людного города Инброкар, после чего повернулся и склонился в почтительном поклоне.

– Что не так с ребенком, если мне позволительно знать, Твое Великолепие?

– Ножка подворачивается. – Китхери посмотрел на дверь. – На этом все.

– Виноват, Твое Великолепие, – настаивал коммерсант. – Но разве дефект обязательно наследственный? Быть может, чего-то не хватило во время беременности?

Хамский выпад, но, учитывая происхождение купчины, Высочайший не стал обращать внимание.

– Ни одна из женщин моего рода или рода моей жены в недавние времена не рожала дефективных детей, – сухим тоном проговорил Китхери, с удовольствием отметив, что коммерсант опустил уши. Недавние времена в данном контексте и в устах Китхери означали самый древний на всем Ракхате род.

Недовольный замужеством дочери с самого начала, Лжаат-са Китхери примирился с этим браком потому лишь, что третья линия потомков предоставляла известное количество необычных политических возможностей. Теперь, однако, было ясно, что вся история превратилась в фарс, чего и следовало ожидать с учетом участия Хлавина, подумал Высочайший. Типичный результат действий этого недотепы, собственно являвшегося позором своей семьи, вдруг ни с того ни с сего решившего предоставить права основателя рода этому Супаари для того лишь, чтобы шокировать своих родных. Со времен незапамятных законное право учреждать новые наследственные линии принадлежало Рештарам Китхери именно потому, что предписанное им законом бесплодие представляло собой наиболее заметный аспект их жизни. На этих злополучных третьих сыновей можно было положиться в том, что они будут в нормальных условиях с большим разбором предоставлять привилегию, которой им самим не суждено удостоиться. «Однако Хлавин никогда и ни в чем не соответствовал норме», – подумал Высший с неудовольствием и гневом.

– Это был сын? – спросил коммерсант, прерывая размышления Высшего.

Всего лишь с любопытством, говорил тон. Уже задвигая ребенка в прошлое. Восхитительное самообладание, учитывая обстоятельства.

– Нет, дочь, – возразил Высочайший.

Впрочем, удивительный результат случки. Когда коммерсант явился в Инброкар, чтобы покрыть Жхолаа, Высочайший с удовлетворением отметил, что кандидат в родственники хорош собой. Красивые уши по бокам широкого лба, вытянутое вперед мужественное лицо. Умные глаза. Широкий в плечах. Высокий, мощные ноги – подобные качества не помешают наследственной линии Китхери, признал про себя Высочайший. Хотя, конечно, невозможно представить, как повлияет на наследственность скрещивание с неопробованной наследственной линией.

Откинувшись на мускулистый и жесткий хвост, Высший сложил руки на массивной груди, обхватил локти длинными изогнутыми когтями и перешел к делу:

– В подобных ситуациях, как ты понимаешь, существует такое понятие, как отцовский долг. – Супаари, соглашаясь, поднял вверх подбородок. Вытянутое, симпатичное и на удивление достойное лицо его оставалось спокойным. – Могут быть и другие дети, – предположил Высочайший, однако они понимали, что с этой идеей к Жхолаа и подойти-то теперь практически невозможно. Коммерсант промолчал.

И молчание это было крайне неприятно. Высший осел на подушку, жалея теперь о том, что не послал с этим известием в торговую палату протоколиста-руна.

– Так. Значит, обряд назначен на завтра, Твое Великолепие? – спросил наконец Супаари.

«Мои предки были обязаны делать это, – подумал Высочайший, против собственного желания ощущая сочувствие. – Пожертвовать одним ребенком, чтобы избавить в дальнейшем весь род от наследственного заболевания, уродства, отклонения от нормы».

– Это необходимо, – объявил он громко и с убежденностью. – Смерть одного ничего не значащего ребенка избавляет в будущем от страданий целые поколения. Мы должны всегда стремиться к высшему благу. – Естественно, этому торгашу неведомы воспитание и дисциплина, которые формируют тех, кто от рождения предназначен властвовать.

– Быть может, – предложил Лжаат-са Китхери с несвойственной ему деликатностью, – ты предпочтешь, чтобы я…

Коммерсант на мгновение задохнулся и встал в полный рост.

– Нет. Спасибо, Твое Великолепие, – произнес он мягким и окончательным тоном и неторопливо повернулся, чтобы посмотреть на Высочайшего, в чем читалась тонко рассчитанная угроза. Как с легким удивлением отметил тот, делая в памяти заметку, что мужа этого нельзя оскорблять пренебрежением, причем удивление его еще более усугубилось за счет новой наглости – преднамеренно кроткого тона, с которым Супаари произнес следующие слова: – Возможно, это цена, которую приходится платить тому, кто начинает что-то новое.

– Да, – согласился Лжаат-са Китхери. – Именно так, хотя коммерческая терминология, на мой взгляд, неуместна. Значит, до завтра.

Коммерсант с благородством принял поправку, однако оставил покои Высочайшего без предписанного этикетом поклона. Допустив таким образом всего лишь один промах. Причем ошибка эта могла оказаться вполне преднамеренной, как с признаками растущего уважения начинал подозревать Высочайший.

«И за это я должен благодарить Сандоса, – с горечью думал Супаари, устремляясь по кривым коридорам к отведенным ему покоям в западном коридоре дворца Китхери. Ощущая, как горло его стискивает желание взвыть, он повалился в оцепенении на свое ложе, чувствуя только свое горе. – Ну как могло все сложиться так неудачно? – спрашивал он себя. – Все, что было у меня, – состояние, дом, торговля, друзья – все за ребенка с подвернутой ножкой. И, если бы не Сандос, ничего этого не случилось бы! – думал он в ярости. – Все предприятие это было порочным с самого начала и до самого конца».