Литмир - Электронная Библиотека
A
A

У всех вышеперечисленных мыслителей индивидуализм является определенным типом чувствительности, исходящим из враждебности и недоверия и ведущим к безразличию и презрению к организованному обществу, в котором мы вынуждены жить в соответствии с его унифицирующими правилами, монотонными повторениями и порабощающими ограничениями. Такой индивидуализм выражает желание убежать от общества и скрыться от него в самом себе — «phuguê monou pros monon» («переходя от одного одиночества к другому»). Этот индивидуализм является прежде всего глубоким ощущением «уникальности Я», того «Я», которое, несмотря ни на что, остается самим собой, неподавляемым и непроницаемым со стороны всех социальных влияний. Как писал Тард, это ощущение «резкой, мимолетной и никогда не повторяющейся особенности личностей, их жизни, чувств и образа мыслей»41.

~

Нужно ли мне действительно в таком случае указывать на то, насколько данное мироощущение отличается от анархизма?

Безусловно, в каком-то смысле анархизм исходит из индивидуализма42, так как фактически является антисоциальным бунтом меньшинства, чувствующего себя угнетаемым и обделенным текущим социальным порядком. Но, несмотря на это, анархизм — это лишь первая стадия индивидуализма — стадия, во время которой личность полна веры, надежды, уверенности в успехе и решительного мужественного действия. Во время же своей второй стадии индивидуализм превращается, как мы уже видели, в социальный пессимизм.

Переход от уверенности к отчаянию и от оптимизма к пессимизму в значительной степени связан с психологическим темпераментом. Обладатели такого темперамента являются чувствительными натурами, очень остро реагирующими даже на незначительное столкновение с действительностью и, в связи с этим, склонными легко разочаровываться в своих иллюзиях. Примерами такого темперамента являются Виньи или Гейне. Сам же темперамент таких натур можно обозначить как «сенситивный». Для людей такого темперамента свойственно ощущение того, что социальный контроль, существенно влияющий на личность, является особенно мучительным и подавляющим. Но есть другие люди, что в силу собственного темперамента всегда сопротивляются многочисленным неудачам, игнорируют поучительный опыт даже наиболее суровых уроков жизни и остаются непоколебимыми в своей вере. Такие натуры принадлежат к «активному» типу. Например, к нему относятся апостолы анархизма: Бакунин, Кропоткин, Реклю. Возможно, их невозмутимая уверенность в собственных идеалах обязана их меньшей интеллектуальной и эмоциональной восприимчивости. Причины для сомнения и разочарования недостаточно проникают в их сознание для того, чтобы пошатнуть их непоколебимую веру в абстрактный идеал, который они тщательно и заботливо шлифовали. Сам же лелеянный ими идеал либо продолжит являться источником их непоколебимой веры, либо же приведет их к финальной и логической стадии индивидуализма — социальному пессимизму.

В любом случае, не может быть никаких сомнений относительно того, что анархистская философия является, в сущности, оптимистической. Этот оптимизм, зачастую приземленный и наивный, распространяется в сотнях томов с кроваво-красными обложками, которые составляют домашние библиотеки пропагандистов действием. Над всей этой литературой витает тень оптимизма Руссо. Оптимизм анархизма заключается в вере в то, что социальные противоречия между личностью и обществом в современном мире несущественны и временны, а также в то, что в один день они будут разрешены, ознаменовав тем самым наступление эры гармонии.

Анархизм опирается на два принципа, которые, на первый взгляд, дополняют, но на самом деле лишь противоречат друг другу. Первый — это, собственно, идеалистический или либертарианский принцип, который был сформулирован Вильгельмом фон Гумбольдтом и выбран Стюартом Миллем в качестве эпиграфа для своего произведения под названием «О Свободе»: «Наиболее важным принципом является существенное и абсолютное развитие человека во всем своем богатейшем разнообразии». Другой принцип является гуманистическим или альтруистическим, он был переведен в экономическую плоскость анархо-коммунизмом. То, что индивидуалистический и гуманистический принципы отрицают друг друга, было доказано логикой и фактами. Либо индивидуалистический принцип ничего не значит, либо он является защитой полного разнообразия, различий и всего того, что отличает, отделяет или иногда даже настраивает личностей друг против друга. В противовес этому гуманизм имеет своей главной целью нахождение сходств между различными представителями человечества. Идеалом этого принципа, как сказал Жид (если сделать из этого высказывание), является реальность «таких же, как и мы» (с фр. «nos semblables»). На самом деле, взаимный антагонизм этих двух принципов был не раз подтвержден в трудах наиболее проницательных теоретиков анархизма. И этот закономерный и неизбежный антагонизм не может не привести к разделению анархизма на политическую и социальную доктрины43.

Какой бы ни была правда и какими бы ни были сложности, встречаемые теми, кто хочет примирить между собой индивидуалистический и гуманистический принципы, эти противоречащие друг другу позиции, тем не менее, сходятся хотя бы в одном моменте: в их очевидном оптимизме. Принцип Гумбольдта оптимистичен, поскольку безоговорочно провозглашает человеческую природу доброй и обосновывает оправданность ее свободного процветания. Данный принцип оппонирует христианскому осуждению естественных инстинктов, в связи с чем мы можем понять претензии Дюпона-Уайта, переводчика эссе «О Свободе», которые он считал необходимым выдвинуть по поводу этого принципа со спиритуалистической или христианской точки зрения (осуждение плоти)44. Гуманистический принцип не менее оптимистичен. Гуманизм в действительности оказывается не более чем обожествлением человека в его всеобщих свойствах, обожествлением человеческого рода и, следовательно, всего человеческого общества. Как мы видим, если анархизм и оптимистичен в отношении личности, то он является таковым еще в большей степени по отношению к обществу. Анархизм предполагает, что однажды воплотившиеся личные свободы сумеют естественным образом гармонизироваться и спонтанно воплотить анархистский идеал свободного общества.

Какова позиция индивидуализма относительно этих двух противоречащих друг другу точек зрения (христианской и анархистской)?

Индивидуализм является реалистической философией, исходящей из живого опыта и непосредственного мироощущения и в равной степени отвергающей обе эти метафизики: первую, христианскую метафизику, которая априори утверждает изначальную порочность человека, и другую — рационалистическую и руссоистскую метафизику, которая не менее априорна в своем утверждении изначальной и природной доброты человека. Индивидуализм ставит себя перед фактами, ясно говорящими о том, что человек подвержен целому ряду инстинктов, находящихся в борьбе друг с другом и что подобное имеет место в человеческом обществе, где личности, объединившись в определенные группы, противостоят друг другу. В силу условий собственного существования, человек неизбежно подвергается воздействию законов борьбы, суть которых заключается во внутренней борьбе с собственными инстинктами и внешней борьбе с другими людьми. Если мы признаем, что эгоизм и борьба с другими являются основополагающими в человеческом существовании, то нам следует признать, что само существование пессимистично, а вместе с ним, следовательно, и сам индивидуализм. Но признав это, мы должны тут же уточнить, что пессимизм индивидуализма, пессимизм фактов, пессимизм как знание, выведенное из опыта, или же, если хотите, пессимизм как познание мира апостериори абсолютно отличается от того теологического пессимизма, который от имени догмы априори осуждает человеческую природу.

вернуться

41

Жан Габриэль Тард. Указ. соч.

вернуться

42

Размышляя об этом, Ницше писал: «Анархизм является лишь средством агитации индивидуалиста» («Воля к власти», секция 337) (прим. автора).

Ничего подобного в 337-й секции найти не удалось. Сходное с тем, о чем пишет Палант, встречается в секции 784: «Анархизм — это опять-таки просто агитационный метод социализма» (с. 497). Видимо, Палант цитирует эту сентенцию по памяти.

вернуться

43

Я отсылаю здесь к недавнему и очень интересному спору между двумя теоретиками анархизма — Малато и Жанвьоном, который разгорелся в журнале «Враг народа» (1903), и к серии статей, озаглавленных Жанвьоном как «Индивидуализм и гуманизм». Именно в этом споре, в котором Жанвьон, оппонируя гуманизму, привел, как мне кажется, наиболее сильные аргументы, конфликт между индивидуализмом и гуманизмом особенно заострился (прим автора).

вернуться

44

«Нет, — пишет Дюпон-Уайт, — я не могу принять эту догму! Это неправильно просить людей предстать в своем подлинном свете — предстать такими, какие они есть. Если бы наша природа была чисто духовной, то мы бы еще могли позволить ей проявить и развить себя во всем своем многообразии и заблудшая душа человека не вызывала бы у нас никакой тревоги... Но когда душа человека раздирается столькими разнообразными и противоречащими друг другу влечениями, то разве не будет ли позволение развиваться этой природе “во всем своем богатейшем разнообразии” рискованной авантюрой? Вы можете ответить мне словами Фурье о том, что “страсти идут от Бога, в то время как обязанности — от человека”. Но это, в лучшем случае, лишь излишнее самодовольство перед лицом крайне изменчивых влечений, многие из которых порочны и которые продолжают интенсивно проявлять себя среди эволюционировавших обезьян». Вывод Дюпона близок тому, к чему приходит Брюнетьер: «Не дать существу, столь прекрасно сотворенному и столь уравновешенному, нарушить свою гармонию. Если оно считает нужным развивать и проявлять себя в определенных отношениях, то так уж тому и быть. Но прежде всего, позвольте ему себя ограничивать, умалять, измельчать — таков наиболее подходящий ему принцип. Помимо этого, нет сомнения в том, что мы становимся частью общества лишь с целью извлечь выгоду из совместного и взаимного ограничения людьми друг друга, или того, что я бы назвал почти “всеобщим изувечиванием”». (Дюпон-Уайт, из предисловия к «О свободе» Стюарта Милля) (прим. автора).

17
{"b":"914135","o":1}