– Ну-у, договаривай.

– Я и говорю. В общем, он протирал пыль на кухне, забрался наверх, не удержался и рухнул вместе со всей посудой на мешки с мукой.

Беата испуганно прикрыла рот ладонью. Зная суровый характер миссис Досон, она могла только догадываться о тех последствиях, которые ожидали бедного Питера. Пожизненное заключение в застенках тётушкиной пекарни – самое малое из того, что ему грозило.

– Не хотелось бы угодить под её горячую руку, – признался Николас. – Миссис Досон и без того меня недолюбливает. Считает, что я дурно влияю на её племянника. А тут, сама понимаешь, такая прекрасная возможность спустить на меня всех собак.

– Каких собак?

– Это я так, для сравнения. Ну а к тебе она всегда хорошо относилась… В общем, у тебя больше шансов его вызволить.

– И как же ты собираешься участвовать в рыцарских турнирах? Рыцарю негоже заслоняться дамой, как щитом? – шутливо поддела его Беата.

– В бою надо уметь выстраивать тактику, а лезть на рожон глупо, – выкрутился Николас.

И это было резонно, ибо, зная горячность тётки своего приятеля, подставлять свой лоб под её медный, звенящий половник совсем не хотелось, тем более в преддверие предстоящего праздника. Этот печальный опыт он усвоил для себя раз и навсегда, когда впервые, без спроса осмелился пересечь границы священного кухонного алтаря миссис Досон. Но, с другой стороны, Беата была тоже права: прятаться за её спиной выглядело, прямо скажем, недостойно гордого звания гвардейца её величества.

– Ладно, – промямлил нерешительно Николас, – пойдём вместе.

Отворив дверь, он переступил порог заведения. Внутри, как всегда, было сухо и тепло. Воздух, напитанный приторной помесью из ароматов корицы, яблок, ванили и прочих ингредиентов для приготовления вкусностей, мгновенно пробуждал зверский аппетит. Невысокий прилавок, сплошь заставленный плетёнными корзиночками со всевозможным лакомствами, притягивал детский взор, будто магнит. Чего тут только не было: пышными боками румянились сдобные булочки со сладким изюмом и щедро политые белоснежной глазурью., золотые крендельки с джемом внутри., хрустящие завитушки, посыпанные тёртым орехом., нежные пирожные со взбитыми сливками и с торчащей на верхушке вишенкой. При виде такого изобилия у обоих сладкоежек потекли слюньки и заурчало в животах. Вдохнув сладостный аромат шкворчащего на кухне земляничного джема, Беата расплылась в блаженной улыбке, а Николас с наслаждением закатил глаза – этот запах он, как опытный охотничий пёс, различил бы даже в пахучей аптеке Одри Бейли среди сотен других острых запахов. Из кухни вышла дама позднего среднего возраста, объёмной комплекции, с лицом таким же румяным, как и свежая сдоба мадам Буланже. Николас знал, что это было лучшая подруга и завсегдатай заведения Макбет Досон по имени Дороти Льюис. Неожиданно из-под прилавка показалась голова Питера и снова исчезла.

– Эти уложи сверху, – строго указывала ему дама. – А то ещё ненароком помну по дороге.

Закончив обслуживать покупательницу, Питер ухватил её корзину, накрытую крышкой, и осторожно понёс к выходу.

– Миссис Льюис, когда придёте домой, не накрывайте выпечку слишком плотно до тех пор, пока она не остынет, иначе товар отсыреет, – посоветовал Питер.

– Скажите, пожалуйста, – с умилением взирая на радеющего племянника своей давней подружки, кокетливо проговорила дама.

Она достала из сумочки кошелёк, выложила из него несколько монет на прилавок и, обращаясь к хозяйке заведения так, чтобы та наверняка расслышала, пилящим ухо голосом прокричала:

– Спасибо, дорогая! Завтра непременно загляну снова. А сегодня… – не докончив фразу, она загадочно блыснула своими влажными глазками на Питера, у которого от этого взгляда почему-то густо покраснели уши.

– Милости просим. Всегда рады видеть вас в нашем заведении, – раздался из кухни знакомый голос и вслед за ним в клубах сизого пара в торговый зал выплыла Макбет Досон. – Питер, проводи миссис Льюис. – Распорядилась она.

Питер, не замечая друзей, с корзиной в руках проскочил мимо и скрылся за дверью. Следом пронесла свой колыхающийся стан бочкообразная Дороти Льюис. Как только за ней захлопнулась входная дверь, хозяйка пекарни, очевидно, пребывающая в радушном настроении, обратилась к приятелям своего драгоценного племянника:

– А вы чего застыли в дверях, голубчики? Признаться, я ожидала вас к вечеру. Но раз уж зашли, усаживайтесь за стол. Пирог уже на подходе. Николас, не заставляй даму ждать. Поухаживай за ней.

Услыхав заветный пароль «пирог», у Николаса напряглись глаза, как у ворона при виде добычи. Не выясняя лишних подробностей, он выдвинул два тяжёлых стула из-под массивного дубового стола.

– Что с ней сегодня? – прошептал он подружке, усаживаясь рядом.

Тут звякнул колокольчик и вошёл Питер.

– Вы даже не представляете, как вовремя занырнули, – выдал он прямо с порога. – Это спасение!

– От чего? – полюбопытствовала Беата.

– От этой несносной Дороти Льюис. Похоже, вы её спугнули.

– Она, что, тоже собиралась тебя схрумкать? – с усмешкой спросил Николас.

– Уж лучше бы схрумкала. Они с тётушкой пытаются меня кое-кому сосватать.

– Кому же это? – спросила Беата с оживлённым интересом.

– Её дочери Элизабет.

– Толстушке Льюис? – изумился Николас. – Вот умора! Представляю, как бы вы смотрелись вместе.

– Тебе смешно, а они уже поговаривают о будущей свадьбе, – сконфуженно пробормотал Питер. – Ладно, вы пока располагайтесь, а я принесу чашки и тарелки. Спустя пару минут он вернулся с ворохом посуды в руках и принялся расставлять приборы напротив гостей. Среди них почему-то оказались и белоснежные чашки, которые миссис Досон разрешала доставать только по праздникам – Беата знала об этом со слов самого Питера. Вскоре появилась и сама хозяйка с вишнёвой кростатой на подносе. Расставив чашки и тарелки, племянник принял поднос из рук тётки и торжественно водрузил его на середину стола.

– Неси конфеты, именинник, а я пока спущусь в подвал за клубничным морсом, – сказала миссис Досон, доставая из-под прилавка круглую вазу, с горкой наполненную сладостями.

Питер перенёс вазу на стол, и Николас, созерцая этот волшебный ассортимент, почувствовал, как у него язык прилип к мёбу. Лицо Беаты вспыхнуло алым пожаром обжигающего стыда. Как она могла забыть? Ведь сегодня у Питера именины. «Какая же я эгоистка! – корила она себя в мыслях. – И платье переодела… И что самое ужасное, не приготовила подарок. Это всё Николас со своим турниром – заморочил мне голову. Да Клотильдины чада… Я бы непременно вспомнила… Нет! Не ищи себе оправданий. Ты сама во всём виновата». Никогда прежде с Беатой подобного не случалось. Напротив, она помнила наизусть все дни рождения своих близких и друзей и всегда спешила первой поздравить их. «Самое обидное в такой день знать, что о тебе забыли. Ведь главное не подарок, а внимание… Ладно, ещё не вечер!» – успокаивала она себя. Питер откинулся на спинку стула и уставился на блюдо с кростатой. С тех пор, как преставилась его матушка, он не любил этот день и всегда хандрил, даже несмотря на все тётушкины старания и роскошное пиршество, которое та устраивала по такому значимому поводу. Беата поднялась из-за стола и с волнением произнесла:

– С тех пор, как мы познакомились с Питером, прошло три года. И все это время он был добр ко мне. Когда я грустила, он всегда поднимал мне настроение тем, что угощал сладостями.

– Надеюсь, эта традиция сохранится, – шутейно вставил Николас.

– Которые, правда, не всегда доходили по адресу, – добавила Беата, намекая на недобросовестного курьера.

– Было дело, – потупив взор, признался Николас. – Каюсь, грешен.

– Пусть мой подарок тебе пока останется в тайне. Ведь у каждой тайны есть свой срок. Но мне кажется, что самым главным подарком является наша дружба. Я рада, что у меня есть такие друзья, как вы. Как ты, Питер.

Беата нагнулась и чмокнула именинника в щёку. Уши Питера снова зарделись, выдавая его смущение. Макбет Досон, наблюдая за этой трогательной сценой в проходе под аркой, украдкой смахнула слезинку и поставила на прилавок большой кувшин с ягодным морсом. Затёртые ежедневной тяжёлой работой трепетные чувства к единственному племяннику, похоже, снова обрели прежнюю силу, и в порыве горячей любви к сыну своей давно почившей кузины она подошла к имениннику и крепко его расцеловала в обе щеки. Бедный Питер, ненавидевший до дрожи все эти «телячьи нежности», от смущения и мальчишеского стыда перед своим закадычным другом сморщился, как сушёный инжир – мол, это не я, они сами лезут со своими мокрыми лобызаниями.