– Тебе смешно, а тётка скоро вернётся с базара. Тут такое начнётся! Уж лучше б меня мешком пришибло, – сокрушался Питер, отряхивая рукава.
– Какой же нечистый дух заманил тебя на эту гору? – спросил Николас, оглядывая закрома Макбет Досон.
– В том-то всё и дело, – угрюмо произнёс Питер. – Видишь ли, тётушка помешана на чистоте. Любит, чтобы на кухне всё блестело и сверкало ярче звёзд на небе – её любимая поговорка. При виде пыли у неё глаза наливаются кровью, как у быка на корриде. У меня такое чувство, что кухня – это всё, что ей по-настоящему дорого в жизни. – Питер на короткий миг призадумался. – Ну, может, ещё огород.
– А ты? Ведь ты же её единственный племянник. Она должна тебя любить.
– Ха! Конечно, любит. Если б ты знал, какой это рабский труд. Да здесь за жалование никто не согласится так вкалывать. А я это делаю за бесплатно! Вечно всем недовольна, ворчит да рычит: «Почисть-помой-протри-подмети…» А тут ещё, как назло, паутина нарисовалась под самым потолком. Вот я и забрался наверх, чтобы её смахнуть. И всё бы ничего, да только мешок, на котором я пристроился, начал съезжать вниз. Ну и… в общем, навернулся я вместе с посудой. Куча заваливалась набок и меня придавило. Хорошо хоть на полу мешки с сахарным песком лежали, и я на них плюхнулся. Да ты вот подоспел. Иначе пиши-пропало…
И тут звякнул дверной колокольчик. За стеной послышался запыхавшийся голос миссис Досон:
– Ф-ух! Ну и жарища! Корзины еле донесла. Спасибо молочнику – подобрал на полпути. Питер! Корзины-то занеси, а то уж я совсем из сил выбилась.
Питер застыл ни живой-ни мёртвый. Горячим приливом кровь ударила по щекам перепуганного племянника, обдавая их пожаром жгучего стыда. В немом оцепенении он смотрел на своего приятеля, а парализовавший его страх потихоньку стал пробираться и в душу Николаса. Теперь уже оба застыли, как вкопанные, ожидая незавидной участи. Но, к счастью, снова скрипнула дверь – очевидно, хозяйка вышла за оставленными снаружи корзинами. Николас ткнул локтем в рёбра остолбеневшего товарища и кивнул головой на приоткрытое окно.
– Ну что, рвём когти? – предложил он Питеру. – Переночуешь пока у меня. Пусть тётка ночь поворочается – куда это её единственный племянник запропастился? А там, глядишь, остынет.
– Нет. Пожалуй, так будет ещё хуже. Лучше уж сразу, – обречённо пробормотал Питер.
– Ну, как знаешь. Тогда я дёргаю. – Николас запрыгнул на подоконник и распахнул оконную створку с сильно закопчённым стеклом. – Потом расскажешь. Держись, брат! – бросил он напоследок приятелю и нырнул в пролёт окна.
И вот уже Николас, глубоко вдыхая грудью сухой воздух городских улочек, перекрёстков и развилок, мчится навстречу плетущимся по жаре скрипучим повозкам, ловко петляя между дорожными указателями и фонарными столбами. Ноги сами разгоняли его на пологих спусках и притормаживали перед очередным поворотом. Базарный день на единственной рыночной площади города, откуда только что возвратилась тётка Питера, был в самом разгаре, несмотря на палящее солнце. Николаса всегда удивляла выносливость этих стойких, настырных торговок, которые и в жару, и в ледяную стужу часами могли торчать у своих прилавков в надежде на вожделенный барыш. И хотя сегодня на рыночной площади было не слишком многолюдно, как обычно бывает в такие дни, тем не менее, ряды не пустовали. Горожане суетливо толкались возле длинных дощатых столов под покатыми навесами: кто-то бойко торговался, пытаясь сбить цену, кто-то спорил до хрипоты, доказывая исключительное качество своего товара, а кто-то с любопытством наблюдал со стороны, чем закончится это упрямое противостояние. Отовсюду раздавались наперебой вялые голоса разморённых зноем зазывал-лоточников. Сквозь этот гомон откуда-то доносились звуки скрипки. Должно быть, музыкант Теодор Гримс развлекал толпу где-то на краю рыночной площади, поодаль от беспокойной толкотни. Лавируя между снующими покупателями и ремесленниками, волокущими свой товар на скрипучих тачках и в плетённых корзинах к «прикормленным» местам, Николас наконец-то отыскал знакомый прилавок. Посреди колоритных базарных тёток,

облюбовавших «кружок доверия» – так можно было назвать миниатюрный сходнячок четырёх зубоскалок по перемыванию костей несговорчивым покупателям – он с трудом разглядел миниатюрную фигурку подружки. Худенькая девочка с большими голубовато-зелёными глазами и волосами жемчужного цвета в скромном коричневом платьице и безупречно-отглаженном молочном переднике спрыскивала водой цветы в глиняных вазочках, что были расставлены по полкам трёхъярусного стеллажа, устроенного лестничным способом. В этом удивительном цветнике пестрели сочными красками орхидеи, гиацинты, камелии, пионы, и, конечно же, пышные розы по-королевски рисовались бархатом своих алых, жёлтых и белоснежных лепестков.
– Привет, Беата! – громко окликнул подружку Николас. – Как нынче торговля?
– О! Явился чёрт из табакерки, – отозвалась первой недовольная торговка с перевязанной платком головой, очевидно, мучимая мигренью. – А я свой «качан» ломаю, с чего сегодня на улице такое адское пекло.
– Поэтому вы его платком повязали? – сострил в ответ Николас.
– Ну, ты ещё погруби мне… – огрызнулась та, беззвучно прожевав губами остаток фразы из отборной, площадной брани.
– Привет, Николас, – дружелюбно поздоровалась Беата. – Если б не жара, возможно, дела продвигались бы лучше. Постоянно приходится опрыскивать цветы, иначе они увянут ещё до окончания базарного дня. А ведь я говорила матушке, что сегодня не будет торговли, но она всё же настояла на своём.
Тут автор вынужден сделать небольшое отступление. Дело в том, что главная героиня нашей истории по имени Беата Эклунд проживала на другом конце города вместе со своей матушкой Софией Эклунд, которая выращивала в домашней оранжерее цветы на продажу. Глава семейства, Ларс Эклунд, известный на весь город кузнец, плотник и столяр, бесследно пропал несколько лет тому назад. С тех самых пор другого источника дохода у матери с дочерью не было. В зимнее время они перебивались случайными заработками, нанимаясь к состоятельным жителям Валенсбурга в прачки или горничные. Время от времени София перешивала чьи-нибудь вещи, принимая заказы на дому. С потерей кормильца благосостояние Эклундов сильно пошатнулось. Было тяжело, но всё же они не унывали. Спасало занятие любимым делом, и с наступлением долгожданной весны в оранжерее снова зацветали сиреневые флоксы, распускались разноцветные чашечки анемон, и на тонких веточках поблёскивали жемчугом миниатюрные колокольчики серебристых ландышей.
– А где же Питер? – поинтересовалась Беата. – Помнится, он обещал навестить меня сегодня. Я уже привыкла к его сладким гостинцам. Каждый раз какой-нибудь новый сюрприз.
Николас немного смутился от того, что явился с пустыми руками и ему нечем порадовать подружку.
– Хочешь, я помогу тебе отвезти корзины домой? – предложил он, угнетаемый угрызениями совести.
– Спасибо, это было бы здорово. Тем более, что мама сегодня взяла очередную работу на дом, и мне не хотелось бы её отвлекать. Можно даже выдвинуться пораньше, всё равно торговли не будет. Так что же Питер?
– Если я тебе начну рассказывать, ты сильно рискуешь сесть со смеху на свой кактус. Беата оглянулась и обнаружила, что пузатый кактус, торчавший из глиняного горшка, своими острыми иглами зацепил сборку на её платье. Она аккуратно сняла нанизанный на колючки подол и отшагнула в сторону.
– Ты меня спас, спасибо. Ещё немного и точно уселась бы. Ну и что же там случилось? – переспросила она, уже захваченная интригующим вступлением.
– Представляешь, захожу я сегодня в пекарню и…
Николас начал было с упоением пересказывать о том, что приключилась с Питером, но его рассказ неожиданно прервал поднявшийся посреди базара переполох. По рядам прокатилась волна беспокойства:
– Меро! Едет Меро! – передавали друг другу по цепочке торговцы.