А орбитальную станцию теперь никто «дачей» даже не смеет называть. Вдруг случилось так, что вокруг неё появились постоянно дежурящие военные корабли. Сама станция больше походила на растревоженный улей от обилия военных всех званий и рангов, спешащих по своим делам. Теперь здесь располагалась военная часть, которую в документах скромно именуют Центром мониторинга и анализа. Все находящиеся на станции являлись действующими военнослужащими. И ни одного «пенсионера»!!! Живших на станции гражданских переселили в другие места, чему большинство из них были только рады.

Приятные размышления были прерваны появлением дежурного офицера.

— Вам пора, господин полковник.

Малинин отставил чашку и поднялся. Аккуратно сложил плед на кресле, взял из стенного шкафчика небольшую кошачью переноску и посадил туда Прапора. Тот давно привык к такому способу путешествий и не возражал. Потому как перевозить птеродактиля в клетке было чревато — слишком уж привлекал внимание. Чемодан был собран заранее и Малинин погрузил его на автоматическую тележку, вкатившуюся в его студию вслед за дежурным. Переноску он понёс в руках, не доверяя никому.

С нынешним императором Анна виделась ещё когда тот был наследником престола. Произошло это когда они с матерью были приглашены во дворец после возвращения из экспедиции на Зэду. Пока Татьяна беседовала с государем, Анку представили наследнику, который оказался на два года её моложе. Анка тогда не пожалела красок, расписывая свои приключения в лабиринте на странной планете. Только про поцелуй счастьевского офицера ничего не рассказала. Наследник слушал развесив уши.

И вот сейчас предстояла новая встреча, спустя много лет. Наследник уже давно государь император Всероссийский, а она — офицер космоспецназа, командир группы.

Интересно, он меня помнит? — вдруг подумалось ей, — Говорят, у государя прекрасная память. Но пока что надо было ехать в космопорт — встречать Батю. На аудиенцию во дворце надлежало прибыть всем вместе.

— И что ты теперь делать планируешь? — спросил Джинн, понимая, что вопрос глупее некуда, но что-то сказать было надо.

— А я могу что-то планировать в своём нынешнем положении? — криво усмехнулась Эвиза-Афизе-Ксения и так далее.

— Тебя в чём-то обвиняют?

Она не ответила, просто снова криво усмехнулась и передёрнула плечами. Повисла пауза, грозившая затянуться. Джинн решился поднять глаза и взглянуть в лицо жены. Он чувствовал себя виноватым перед ней, но в чём конкретно — понять не мог. Лицо той было бесстрастным и не выражало ничего.

— Там дети волнуются. — сказал он, чтобы опять что-то сказать.

— Дети. — машинально повторила она, — Это твои дети.

— Но мы оба принимали решение, ездили в приют… — прозвучало как оправдание.

— Уведите меня! — вдруг крикнула она.

Вошёл охранник. Она встала и вышла, привычно заложив руки назад и сцепив пальцы в замок. А Джинн так и остался сидеть. И вдруг заплакал.

Великолепие. Это первое, что приходит на ум, когда только подходишь к Дворцу Аудиенций Императорского комплекса зданий. А когда попадаешь внутрь, то на плечи тяжким грузом ложится Величие Империи. Именно так, с большой буквы, можно назвать то чувство восхищения, удивления и немножко страха, которое охватывает людей, впервые попавших сюда. Но показывать свои эмоции хоть взглядом, а уж тем более вертеть головой, для Адмирала было моветон и неприемлемо. Да, он и не впервые попадает на аудиенцию к Первому, вернее Его Императорскому Величеству. Но вот… Разволновался, чего уж тут.

Двери перед ним открыли караульные личной гвардии. Перед этим ему пришлось пройти через сканер, причём не один раз. Всё-таки за время службы всякого железа в его теле прибавилось. Осколки, протез и прочее. Для военного, который сделал карьеру от курсанта до высшего офицерского звания не во дворце, это обычное дело. Своих ребят он увидел сразу же. Его лучшая группа, почти в полном составе. Не хватало только Джинна и Волкодава. Да ещё Бизон погиб на Трое…

Поправив аксельбанты, Малинин направился к стоящей отдельно от вельмож группе офицеров. Вернее — двум группам. Между полевыми и дворцовыми всегда чувствовалась слабо выраженная вражда. А после событий в центре столицы противоречия обострились чуть ли не до вооруженного противостояния. Тем более, что в подавлении мятежа столичный гарнизон совершенно не отличился, а некоторые части были на грани участия в заговоре. Более того, сам Особый Отдел спровоцировал митинг гражданских, который должен был прикрыть высадку корпоративного десанта в столице. Конечно спецслужба не является военной структурой, но форму-то носят. И в Империи у нас единоначалие никто не отменял. А потому Малинин не стал здороваться со всеми стоящими за руку, как сделал бы ранее. Вскинув руку к козырьку фуражки, кивнул всем и подошёл к Комбригу.

— Ну как тут у вас? Не наливали ещё? — спросил он невинным голосом. Комбриг встрепенулся.

— Будешь? Я-то с утра принял, а то коленки трясутся чего-то. — Из кармана тут же была извлечена плоская фляжка с чем-то булькающим

— Коньяк? Хотя мог бы и не спрашивать… — Малинин почему-то воровато оглянулся, — Нет. Пока не буду. У самого колено ходуном ходит, хорошо что второе протез, есть на что опереться.

* **

По больнично-белому тюремному коридору твёрдым шагом шла женщина. За каменным лицом и собранным телом прятались глаза, готовые пролиться горьким дождём.

Но ни охранники, ни даже стены одиночки, нашпигованные камерами, как украинская колбаса салом его не увидят.

Кто она?

В многочисленных личинах, потерявшая лицо. В многих прозвищах утратившая имя. Без дома, без рода, без семьи. Сломанная марионетка.

Джинн… Женька… Его было жаль, жаль, что она изломанная в карцерах спецшколы так и не смогла ответить на его чувства. Старалась быть хорошей женой матерью. Тщетно. Но может быть именно его любовь, так и оставшаяся безответной, пробуждала сейчас в ней чувство.

Ненависть, ярость, жажда мести.

Почти пятьдесят лет она жила в тюрьме безразличия не ведая кто она, упиваясь мимолётными победами и отношениями. Женька не в счёт. Начиналось как прикрытие, продолжалось как мечта, превратилось в ложь.

Стюарт. Начиналось со лжи…

В это время в зал вошёл главный Императорский Церемониймейстер. Лицо, главнее которого во время Высочайшей Аудиенции нет. Даже Император, говорят, его побаивался. Что уж говорить о прочих придворных чинах

— Соизволением Его Императорского Величества аудиенция будет проведена немедленно! По очерёдности представления вам даст указания камер-фурьер. — церемониймейстер развернулся и скрылся за огромными двухстворчатыми дверями, которые больше походили на ворота средневекового замка с неимоверным количеством позолоты. Сразу стало заметно шумнее. К дверям потянулись придворные. Военные пока стояли на месте. «Не стоит суетиться, это порой бывает вредно для здоровья» — промелькнуло в голове у Малинина.

— Ха! Глянь на камер-фурьера. Всего лишь мелкая сошка при дворе, а ведет себя как герольд на коронации! Кстати, а где наш любимый Обер-гофмаршал, который обычно этим и занимался? Ах да, случайно был замечен с мятежниками! — не к месту развеселился Комбриг. Но почему-то никто даже не улыбнулся. Нервозность только возросла. Упоминание недавней попытки покушения на Императора мятежа сейчас переносится очень остро.

Муторно. Долго и муторно. Аудиенция такого огромного количества проходила неспешно. Представление при входе в зал. Занять точно указанное место и не двигаться с него до появления Первого. Всё это напоминает построения на плацу перед Императорским смотром. В свою бытность курсантом, как помнилось Адмиралу, такие мероприятия начинались сразу после завтрака, а заканчивались пятнадцатиминутным лицезрением издалека Его Императорского Величества уже далеко позже обеда. И всё это время надо стоять на плацу. В любую погоду, в любое время года. Строго по Уставу, то есть «не взирая на…» И вот снова, на старости лет, приходится «не взирать».