Свернув с Фридрихштрассе на Унтер-ден-Линден, мы узрели, что все как сумасшедшие бежали в направлении Бранденбургской площади, и, следуя за стремительным людским потоком, вскоре оказались возле отеля "Адло́н". Там мы были вынуждены остановиться, так как толпа, подобно отхлынувшей волне, откатилась назад и яростно прижала нас к каменной стене дома. К счастью, позади нас оказалось несколько ступенек, так что, пока нас оттесняли, мы постепенно взбирались по ним наверх, пока не достигли хорошей точки обзора, откуда могли видеть всё поверх голов. Сначала ничего не происходило, и никто из людей, похоже, не мог объяснить, из-за чего весь этот сыр-бор, хотя одна девушка рядом с нами высказала догадку, что мимо нас вот-вот должен был проследовать Гитлер. Но через пару минут появились конные полицейские, расчищавшие дорогу большому военному оркестру, который энергично исполнял песню Хорста Весселя. За оркестром важно маршировала рота служащих рейхсвера, делая это "гусиным шагом" в старой довоенной манере, которая, как я полагала, канула в Лету вместе с кайзером. Тысячи людей подняли руку, и хайли во всей своей красе восторженно пронеслись вдоль по Унтер-ден-Линден. Насколько я могла судить, мы были единственными, кто не славил Гитлера и не взмахивал рукой, и поэтому окружающие глазели на нас столь неодобрительно и негодующе, что мы чувствовали себя в высшей степени некомфортно.
"А теперь посмотри на них, – говорили мы друг другу, ещё сильнее, чем прежде, сбитые с толку. – Сначала мы думали, что они пали духом, но теперь, когда вот-вот им явится Гитлер, они буквально сходят с ума от поклонения своему герою. Вот и пойми их! И как же они взбешены тем, что мы не славим его, как они, и не вопим в экстазе".
Позже один французский журналист весьма образно высказался по этому поводу. Вот его слова:
"Если ты видел эти толпы в исступлении, это обожание, эту взаимную любовь между нацией и человеком, которого та обожествила, если ты купался в этой слегка демонической жидкости, заряженной электричеством, то тебе нет смысла удивляться или спрашивать, какой деятельностью и какими заслугами было достигнуто это взаимное согласие или благодаря какой поразительной забывчивости Германия утратила воспоминания об июньских массовых убийствах. 'Он ради меня это сделал', – сказала толпа, словно женщина, из-за которой мужчина совершил злодейство. Это сродни физическому обладанию, и Германии, выражаясь вульгарно, этот человек запал в самое сердце".
Потом толпа донесла нас до резиденции Гитлера. Однако там бурлящим людским волнам не дали прорваться, ведь их сдерживали суетливые, шумные и намеренно грубые полицейские. "Проходите, проходите, не задерживайтесь", – кричали они и даже толкали тех, кто продвигался недостаточно быстро или, того хуже, пытался приблизиться к расчищенному пространству перед входом.
Время шло. Выбравшись наконец из столпотворения, мы увидели последний официальный бюллетень, в котором говорилось, что на данный момент было казнено сорок шесть предателей, но об этом сообщали очень скупо. Издание Берлинер Тагеблатт уделило всей ситуации только двадцать пять строк. Больше внимания было посвящено всеобщей забастовке в Сан-Франциско, и высказывались множественные соболезнования "бедной Америке" по поводу ужасных условий в Соединённых Штатах, что напоминало русское выражение: "С больной головы на здоровую".
Тем же вечером наши старые немецкие друзья, доктор Б. с его женой, пришли навестить нас в сопровождении их сына-студента Оскара. Всё было в порядке, пока мы не упомянули Гитлера и текущую ситуацию.
"Только не здесь, не в гостиничном номере, – сказали они, понизив голос и беспокойно оглядываясь по сторонам, будто боялись, что где-то мог быть спрятан подслушивающий аппарат или что всё вокруг заминировано. – Приходите к нам завтра на ужин, и тогда мы сможем проболтать весь вечер".
Тем не менее даже там, в уединении своего собственного дома, они вели себя нервозно и во время трапезы старательно избегали упоминания Гитлера и всех других, связанных с чисткой. Только позже, когда мы, перейдя из столовой в кабинет доктора, комфортно устроились в огромных мягких креслах вокруг другого стола, уставленного всевозможными сытными десертами и очередными чашками с кофе, фрау Б. со вздохом облегчения заметила: "Ну что ж, мои дорогие друзья, тут гораздо лучше. Теперь мы одни – даже служанка ушла – и сможем спокойно поговорить".
"Но к чему весь этот страх? – спросил Вик. – Неужели в Германии напуган каждый дом?"
"А что бы вы сами почувствовали, если б в Америке внезапно были убиты мистер и миссис Гувер, а также несколько сенаторов и конгрессменов, высокопоставленных армейских офицеров и губернаторов штатов, и всё это случилось бы без каких-либо предупреждений за одну ночь? Вы бы тоже испугались".
"Но я не могу поверить, что американский народ спокойно бы к этому отнёсся. В конце концов, у фон Шлейхера – бывшего канцлера и генерала рейхсвера – должны быть тысячи друзей. И когда хладнокровно убивают его жену вместе со многими другими людьми, занимавшими видные посты, о которых вам даже не потрудились рассказать, мне думается, что такая высококультурная, цивилизованная нация, как ваша, должна была бы возмутиться и протестовать".
"Но ведь рейхсвер, Гинденбург, пресса – все на стороне Гитлера, говоря нам, народу, что он спас Германию".
"И подумать только, всего полтора года назад, когда мы были тут, все смеялись над Гитлером, утверждая, что у его движения нет шансов. Вы помните те дни, герр доктор?"
Это была односторонняя беседа, так как мы лишь сыпали вопросами, на которые доктор и Оскар пространно отвечали, тогда как фрау Б. безмятежно вязала длинный яркий шарф, только изредка вставляя словечко, да и то в основном как предостережение.
"Гитлер? В действительности это не Гитлер. Он был просто дан народу как общественный идол, которому тот может спокойно поклоняться. Это Тиссен21, крупный сталелитейный магнат, занявший место старого Стиннеса22 из Рура и профинансировавший приход Гитлера к власти. Без Тиссена Гитлер и нацизм никогда бы в Германии не восторжествовали". Доктор затянулся трубкой и продолжил. "И, друзья мои, когда вы были здесь в декабре 1932-го года, Гитлер только что потерял на последних выборах более двух миллионов голосов. Разумеется, как вы и говорите, все над ним смеялись. Но куда ушли эти голоса? В основном коммунистам, которые уже были нашей третьей по величине партией и набирали силу так стремительно, что нужно было что-то быстро предпринять, прежде чем власть перейдёт к ним естественным путём, по стандартным демократическим каналам. Нацисты всё ещё были намного сильнее коммунистов, их силы были организованы по военному принципу, они верили в Великую Германию и проповедовали перевооружение. А дела у бизнеса шли всё хуже и хуже. Сталелитейная промышленность оказалась на грани банкротства. Финансовые воротилы встали перед выбором: Гитлер или крах. И тогда Гитлер продал своё движение 'со всем имуществом', как сказали бы в Америке, банкирам, сталелитейным магнатам и прочим крупным бизнесменам".
"Ясно. Но почему начались гонения на евреев?"
"Потому что евреи обладали в Германии могуществом – и в крупном, и в малом бизнесе – точно так же, как это было в России при царе. Что происходило в вашей прежней стране, фрау Ирина, когда политикам требовалось отвлечь внимание людей от какого-то гроссэ скандаль23? Погромы! Искусственно провоцированные путём разжигания расовой ненависти с помощью отвратительного лозунга 'Бей жидов', путём распространения искусной антиеврейской пропаганды с использованием подложных так называемых 'Протоколов сионских мудрецов', которые, как теперь всем известно, Сергей Нилус24 написал по приказу царского правительства.
