"Именно из Гельголанда кайзер бросит всю свою военно-морскую мощь против Англии", – восклицал Генерал.

"Нет, он спрячет флот в Киле, там тот более защищён", – высказывал своё мнение Профессор.

"Но наш кайзер не хочет никакой войны", – такова была стандартная позиция Шелли.

"Не будьте смешной! Вы что, с другой планеты? Очевидно, что, как только канал будет достроен, он тут же объявит войну Англии, помяните наше слово. Желаете поспорить?" – обрушивались они на неё вдвоём.

"Я слышала, что один из наших адмиралов умолял короля Эдуарда объявить войну до того, как будет достроен немецкий канал", – в своей обычной манере тихо бормотала Нана.

"Ну, и где вы это услышали, Нануля? Я не читал ничего подобного ни в одной газете".

"Не всё есть в газетах. Я слышала об этом, когда была в Англии прошлым летом".

"Ага, Коварный Альбион" (так Генерал называл Нану, когда хотел её разозлить), "так вы знаете то, чего не знает никто другой? Вы работаете на секретную службу – шпионка. Я всегда это подозревал".

К его удовольствию, Нана неизменно выходила из себя, разражаясь возмущённой тирадой, которая всегда начиналась словами: "Так вот благодарность за то, что я вырастила ваших четырёх тупых детей?"

"Нана!" – кричали тупые дети в знак протеста, тогда как Генерал ревел: "Что она там бормочет? Я не понимаю ни слова из того, что она говорит".

"Володя, пожалуйста, не дразните её", – умоляла Маззи, а потом пыталась успокоить Нану, объясняя: "Мой муж просто шутит, дорогая, не обращайте на него внимания".

Тем временем Шелли, сидевшая ранее с плотно сжатыми губами, упрямо повторяла, что кайзер превыше всего хочет мира и никогда, ни за что на свете не объявит войну первым.

После таких бесед Нана и Шелли в течение долгих часов избегали друг друга, совершенно не общаясь до тех пор, пока их снова не объединял некий общий интерес к одному из тупых детей, выветривая всякие мысли о кайзере, короле и Киле.

Пока я обо всём этом думала, наблюдая, как огни канала уменьшались и исчезали вдали, совсем как те воспоминания из моего детства, подбежал матрос с запиской от старшего механика, в которой говорилось, что по радио наконец-то снова передают интересные новости. Мы примчались как раз вовремя, чтоб услышать, как министр пропаганды Геббельс14 объяснял в адресованном всему миру радиопослании ту роль, которую сыграло гитлеровское правительство в убийстве Шлейхера, а также меры, которые оно было вынуждено принять для подавления заговора командиров "коричневорубашечников":

"Гитлер находился в Годесберге на Рейне, слушая вдохновляющие звуки песни Хорста Весселя15, когда из Мюнхена внезапно пришло печальное известие о государственной измене … Фюрер должен был действовать быстро, нельзя было терять ни минуты, он не мог ждать до утра … Он вылетел в Мюнхен. Там он встретился лицом к лицу с предателями и числа 'штурмовиков' и, бросив им обвинение в лицо, сорвал нашивки с их мундиров … Гитлер в сопровождении лишь небольшой группы верных людей лично арестовал Рёма … Добросердечие уступило место суровости.

Силы, которые были в сговоре с предателями, должны понимать, что наступают серьёзные времена и тот, кто сознательно восстанет против Фюрера, ответит за это головой".

"Звучит как в 'Алисе в Стране чудес': 'Отрубите ему голову'", – воскликнул весёлый судовой врач, когда кровожадная трансляция завершилась и мы поднялись на палубу.

Было уже слишком поздно ложиться спать, так как наш корабль должен был причалить в Гамбурге на рассвете и мы хотели это увидеть. Пока я, сидя в своём укромном уголке, разглядывала местность, ко мне вновь вернулись мысли о России, поскольку всё вокруг было так похоже на Волгу: широкая спокойная река, мерцающие на берегу огоньки, многочисленные корабли и буксиры, мягкий утренний ветерок, пахнущий лугами и смолой, и наше собственное мягкое движение, странно неестественное после бесконечной мелкой зыби или качки на море. Однако на этом сходство заканчивалось, потому что вместо старых добрых русских возгласов и криков, которые неизменно сопровождали серьёзное дело швартовки, здесь всё делалось тихо. Немецкий лоцман ни единожды не повысил голоса, отдавая свои команды буксирам со стороны носа и кормы и ведя огромный лайнер через необыкновенную гавань с её сетью каналов и пирсов, заполненных судами со всего мира. Затем он мастерски, "как на монетке в десять центов", развернул его на 180º и причалил на отведённое ему место сразу за его собратом под названием "Манхэттен", сделав это столь же легко, как если бы парковал автомобиль.

На пирсе лежали тысячи старых автомобильных радиаторов американского производства – некоторые из них были дырявыми, словно пробитыми пулями, другие же искорёжены до неузнаваемости, – и всё это было свалено в огромные кучи, из-за чего пирс походил на свалку металлолома.

"Знаете, для чего они там?" – спросил строгий пожилой джентльмен, который мне сразу очень понравился.

"Нет. Для чего?"

"Помните Норфолк? Там были такие же штабеля на причале, готовые к отправке в Германию".

"Но что они с ними делают?"

"Переплавляют их на снаряды. Возможно, когда-нибудь те используют против нас, кто знает. Просто ещё одна из ужасных насмешек судьбы. Мир – забавное место".

"Не будь таким циничным, дорогой, – укоризненно сказала его жена. – Я уверена, что ты ошибаешься и эти бесполезные старые железяки будут переплавлены для изготовления предметов искусства: ваз, статуй …"

"О, да, обручей для пивных бочек и намордников для такс, – язвительно перебил пожилой джентльмен. – Хотел бы я, чтоб ты была права, но, к сожалению, это не так".

По-видимому, в Гамбурге всё было спокойно, и, подъезжая к отелю "Атлантик", мы лицезрели обычную утреннюю толпу, спешившую на работу. Купив все газеты, какие только смогли, мы прочли в них, что Рём, "ближайший друг Гитлера на протяжении пятнадцати лет, рисковавший ради него своей жизнью во время мировой войны", скончался в мюнхенской тюрьме. Нацисты обвинили его в сговоре с фон Шлейхером, "которого долгое время подозревали в желании свергнуть Гитлера"16. Оказалось, что после ареста Рёму дважды предлагали покончить с собой. В одной из статей утверждалось, что ему вручили пистолет, однако он заявил: "Я ни за что им не воспользуюсь. Если меня было решено убить, то это должен сделать сам Гитлер". Позже ему вновь принесли оружие, и он опять отказался. После этого его застрелили.

Что касается фон Шлейхера и его супруги, то, согласно немецким газетам, их обоих собирались подвергнуть аресту в их доме под Берлином, но моментально застрелили, когда генерал выхватил револьвер, а жена бросилась между ним и нацистами. Но одна иностранная газета рассказала эту историю по-другому: "Фон Шлейхер не был застрелен при сопротивлении аресту, а был казнён в соответствии с заранее разработанным планом … к вилле подъехал автомобиль, где сидели двое мужчин … один из них вылез оттуда и вошёл в дом … послышалось несколько выстрелов … мужчина выбежал, запрыгнул в автомобиль, и тот умчался. Вся сцена заняла всего несколько секунд. Фон Шлейхер был убит на месте, а его жена скончалась по дороге в больницу".

Из Вены пришла новость, что Дольфус17 в своей речи, произнесённой в Зоннтагберге, кратко коснулся вчерашних событий в Германии: "Всё, что доходит до наших ушей из Третьего рейха, далеко не радует, но это нас нисколько не удивляет. В Австрии мы были свидетелями демагогической кампании и клеветы, направленной против тех, кто объединился, дабы привести Австрию к лучшему будущему. Когда же этот метод не сработал, наши оппоненты прибегли ко всем формам преступного произвола, чтобы нанести ущерб нашей стране и запугать всех тех, кто хотел бы её посетить. Неужели в Германии никогда не поймут, что никто не сможет сделать народ счастливым, применяя методы насилия?"