В первое время страх был особенно велик. Дежурные смотрели на изображение, присланное камерами, не моргая. Комиссия позволяла себе облегчение отъезда только после тщательного многочасового осмотра. Показания с датчиков фиксировал искусственный интеллект.

Кокон оставался неизменным. Дни его стабильности перешли в недели, недели превратились в месяцы. Никто не считал его безопасным, о таком и речи не шло. Но к постоянной угрозе, исходящей от него, привыкли, потому что человек действительно привыкает ко всему.

Комиссия все еще приезжала и ставила отметки. Дроны все еще летали по заданным маршрутам, а дежурные лениво поглядывали на экраны. Искусственный интеллект равнодушно оповещал, что по всем возможным показателям изменений нет.

И никто из них не заметил момент, когда на непробиваемой поверхности кокона появилась первая трещина.

До научно-исследовательской станции «Артемида» долетал свет сразу двух звезд. Та, что поближе, опасная и уже сыгравшая в судьбе станции важную роль, сияла приглушенным рыже-красным светом. Вторая звезда была намного дальше – и могущественней, она полыхала белым так ярко, что ее лучи касались потемневшей поверхности «Артемиды», оседая на ней призрачными всполохами.

«Северная корона» замедлилась не возле станции, а куда раньше – возле охранного поста Легиона. Там неизменно дежурили два боевых корабля, которые могли стать проблемой для кого угодно, дополнительная мера охраны при общей секретности, окружавшей «Артемиду». Приказы у дежурных были строгими: никаких переговоров, право на огонь без предупреждения.

Но о разведывательной миссии им сообщили заранее, так что обошлось без неприятных моментов. Дежурные не спрашивали, кому вдруг понадобилась станция, заброшенная много лет назад. Они, вероятнее всего, вообще считали охрану остова «Артемиды» напрасной тратой времени и ресурсов. Но приказ есть приказ, так что свое мнение они держали при себе.

После охранного поста разгоняться не было смысла, и «Северная корона» неспешно приближалась к пункту назначения. Все это время Альда стояла у иллюминатора, наблюдая за огромной станцией, которую свет двух звезд очерчивал так четко, что она казалась двухмерной.

Изначально «Артемида» располагалась намного ближе к Земле и считалась лучшей разработкой своего времени. Огромная станция была оснащена несколькими автономными центрами жизнеобеспечения и тройной системой защиты. Предполагалось, что она может вынести что угодно – хоть атаку пиратов, хоть взрыв изнутри. Видимо, помещение в один из блоков непредсказуемой хищной твари никто при проектировании не учитывал.

Эксперимент, организованный еще в рамках проекта «Легат», был не единственным особо опасным на «Артемиде» – зато стал последним.

– Но началось ведь все не там? – спросила Альда.

Если бы кто-то наблюдал за ней со стороны, он заподозрил бы, что у телепатки не все дома: она находилась в каюте одна и не могла не знать об этом. Впрочем, при стороннем наблюдателе она болтать и не стала бы. Альда позволяла себе призывать образ Триана, совмещая его с реальностью, только в моменты одиночества.

Никакой необходимости в этом не было, любые беседы с ним оставались лишь формой внутреннего диалога. Телепатке просто становилось легче, когда она видела его, слышала его голос.

– Нет, – отозвался призрак. – Первый случайный эксперимент «Легата» состоялся на борту исследовательского корабля. Но он был уничтожен, пришлось использовать «Артемиду».

На эту станцию привезли добровольцев, подписавших согласие на слияние с инопланетной колонией. Альда понятия не имела, чего хотели эти люди, почему их привлекала такая судьба. Скорее всего, они думали, что с ними ничего не случится, они те самые избранные, у которых все получится… А может, им просто наскучила прежняя жизнь – или она не дотягивала до их идеалов. Из сохранившихся документов Альда уже знала, что все добровольцы были опытными военными, построившими неплохую карьеру.

Но это их не спасло. Как оказалось, чистой первородной материи плевать на заслуги своего носителя и его высокую мораль. Колония получала тело – и адаптировала его, как могла. У нее не было цели подчинить носителя или убить его, она просто приспосабливалась, объединяя два принципиально разных мира.

А человеческий мозг с таким испытанием не справлялся, он не был настроен на нечто столь сложное. Каким бы высоким интеллектом ни отличались добровольцы, все они рано или поздно поддавались безумию, очень похожему на то, что случилось в итоге с Рафалем Стромом.

Лучшие из них замечали перемены в себе. Их последней жертвой становилось уничтожение колонии – вместе с собственным телом. Они сами предпринимали нужные действия или хотя бы не сопротивлялись. Если бы так вели себя все, эксперимент все равно бы сорвался, но уцелела бы «Артемида».

Однако Маурин Годфри упустил момент, когда колония начала поглощать его разум. Это вовсе не означало, что он был слабым или плохим человеком. Нет, он отличался теми же великолепными характеристиками, что и остальные добровольцы, просто этого оказалось недостаточно. Он стремительно терял связь с реальностью, и сложно сказать, что было страшнее: это или периоды, когда его сознание прояснялось. Если бы он просто поддался воздействию мутагена и потерял рассудок, остановить его было бы куда легче. Однако в периоды прояснений он избавлялся ото всех ловушек, подготовленных для него, а поступить правильно уже не мог.

– Его ведь все равно остановили? – уточнила Альда.

– Остановили, – кивнул Триан. – Пожертвовав станцией.

Сначала «Артемиду» еще пытались спасти: против Годфри посылали то тренированных бойцов, то военных роботов. Но он с легкостью расправлялся с любым противником, а раны, которые прежде убили бы его за секунду, теперь ему не вредили. Не получилось даже эвакуировать персонал, и вскоре все на станции были мертвы.

Тогда руководство попыталось управлять «Артемидой» удаленно: там отключили подачу энергии, откачали весь воздух. Однако несколько уцелевших камер демонстрировали шокированным наблюдателям, что Годфри это не особо волновало. Существо, в которое он превратился, не нуждалось ни в воздухе, ни в тепле.

В какой-то момент мелькнул соблазн просто оставить его на станции и забыть обо всем, однако наблюдение за этим живым мертвецом заставило быстро отбросить такие идеи. Что, если он способен путешествовать через космос сам, без помощи кораблей?

– А он был способен? – насторожилась Альда, как раз вспоминавшая об этом.

– Тебя интересует, был способен он или способны ли нынешние легионеры?

– Все сразу!

– Нужно понимать, что Маурин Годфри отличался от современных легионеров, – напомнил Триан. – Первородная материя не только качественно переваривает мозг, но и дает определенные преимущества. Он не смог бы перемещаться в космосе, но был достаточно живучим, чтобы там не умереть. Что же до нынешних легионеров… Высшие способны выносить такие условия, двигаться и не умирать если не вечно, то долго.

– А ты мог?

– Да. Я мог.

Ученые, ознакомившиеся с отчетами погибших коллег с «Артемиды», забили тревогу: появились все основания предполагать, что существо эволюционирует. Оно оставалось хотя бы отчасти уязвимым, пока сохраняло человеческие черты, ведь человек смертен. Однако были причины опасаться, что оно в итоге станет более простым и более крепким организмом. Вспоминая Рафаля, Альда кивала неведомым ученым сквозь пространство и время.

Так что Годфри перехватили в момент уязвимости. Его изолировали в одном из блоков станции и направили к пылающему неподалеку красному карлику. Предположительно, это убило Маурина. Проверить все равно никто не мог.

Подлетая к станции, Альда видела печальные напоминания о тех событиях. Изначально «Артемида» строилась как кольцевая станция – череда трапециевидных жилых и технических блоков, объединенных переходами-сцепками. Теперь же это кольцо было разорвано – не хватало по меньшей мере двух блоков. Причем удаляли их не на уровне сцепок, это еще был бы цивилизованный подход. Однако военным почему-то пришлось взрывать станцию, и теперь на месте разлома остались острые металлические обломки, похожие на оголенные кости.