– Кем она хоть была, твоя ненаглядная?
– Не сейчас, возможно однажды мы порыбачим с тобой у мыса изгнанников, и я расскажу тебе о ней. – улыбнулся Арон, оголяя свою белоснежную улыбку.
Старый волк кивнул в ответ и тут же покинул трюм, оставив факел, предварительно вставив его в подставку. Помещение было освещено, а из – под досок, укрепляющих корпус корабля, были слышны удары бьющихся о дно корабля волн и легкий запах пепла. Это были безымянные острова, подумал Арон, стягивая с себя рубаху, больше похожую на балахон, нежели на одеяния. Откуда еще могло нести запахом пепла, вновь спросил он у себя в голове. Изорванные одежды он откинул в сторону и приступил стягивать штаны. Затем пришла их очередь отправиться в след за рубахой. Аарон был абсолютно босым, но Иакинф принес ему сапоги, не какие – то новые, только что купленные на рынке у кожевника, но вполне сносные. На его молодой, крепкой спине был отчетливо виден продольный разрез, начинавшийся от поясницы и заканчивавшийся в области лопаток. Такую травму можно было получить только от удара мощного топора или меча, и удивительно, как он до сих пор остается жив, но рана вполне успешно затянулась и зарубцевалась, став неотъемлемой частью Арона. Для пиратов такие отметины были частью морской жизни. Ведь постоянные стычки с врагами, которых у них было предостаточно, не могли проходить бесследно. Но, судя по его лицу, это ни сколько его не тревожило, а даже наоборот раззадоривало. Шрамы украшают мужчину, думал он, прежде чем переступить порог очередного борделя, где своими морскими историями он завораживал любую красотку. Даже неоднократно ему удавалось располагать к себе женское внимание абсолютно бесплатно. Дамы настолько были зачарованы его рассказами, что забывали обо всем и погружались в объятья молодого морского волка, позабыв о плате. Пока Арон одевался, он прокручивал в памяти всех девушек, с которыми когда – то спал, где и в каком месте это происходило, и по довольной ухмылке на лице было похоже, что он провалился в свои воспоминания и вновь переживает те безумные минуты страсти. Он поспешно натянул штаны, заправил в них рубаху, вставив свой золотистый кинжал в ножны. Кинжал напоминал извивающеюся змею, из пасти которой произрастало острое лезвие. Затем пришла очередь ожерелья, в одиночестве лежавшего на бочке с вином. На вид оно напоминало серебряную пластину в виде сферы с непонятной гравировкой, одиноко лежавшее на бочке, ждавшее своего часа. Это был дар покойной матери Арона, которая, как ему рассказывал Иакинф, была женой кузнеца и погибла рано, почти сразу после его рождения. И так он оказался здесь, среди бандитов, убийц и пиратов, ставших для него привычной средой обитания, и ему было комфортно среди них, а по другому он жить и не мог.
Боялся пробовать, ведь всегда его попытки приводили к одному финалу, заставлявшему его вернуться на тот путь, с которого он не однократно пытался сойти. Но что – то его держало тут. Может данное Иакинфу обещание продолжить его дело, может что -то еще, один лишь Арон знал наверняка, почему он находится здесь, какие цели преследует, и, кажется, в скором будущем все встанет на свои места, и каждый будет там, где ему положено. Прошло не много времени, прежде чем он оделся и оказался на палубе. Высокий, гордый, но еще слишком юный пират смотрелся как первоклассный матерый дьявол. Его заплетенная коса придавала виду, а рубаха оголяла грудь, волосы на которой трепетали под напором горячего, сухого пепельного ветра. Ему открылся вид матросов, снующих по палубе то в одну сторону, то в другую, их бесконечного болтания и шума залива, который волнами обмывал корабль, неся его все ближе к порту, еле видневшемуся на горизонте. Вдоволь насмотревшись на окружающую его обстановку, он переместил свой взгляд на капитанский мостик. Там был Иакинф, болтающий с каким – то матросом, и капитан, спокойно куривший трубку. Статный, рослый мужик, так можно было его описать. На вид ему было далеко за сорок, но внешний вид и мускулатура говорила об обратном. Синяя треуголка и потрепанный пиратский китель, который, казалось, обтянул и без того массивное тело капитана, то и дело гулял на ветру. Он устремился наверх. Капитанский мостик открылся во всей красе, и обсуждающие какие – то решения командиры глянули на только что прибывшего Арона.
– Явился. – вымолвил капитан, крепко затянувшись трубкой. – Оставьте нас господа!
Иакинф подмигнул Арону и слегка хлопнул его по плечу, удалившись с мостика. Спустя мгновение он растворился в толпе. На мостике остались трое: капитан, Арон и пират по прозвищу Манс, похожий больше на одноглазого верзилу. Его левый глаз был слеп, толстый лоб и татуировка крюка на лбу выдавали в нем не пирата, а маньяка с скалистой улыбкой. -Эверри, ты тоже, окликнул капитан, смотревшего пристальным взглядом на Аарона Манса. Тут же Манс свел взгляд с молодого паренька и поспешно покинул мостике, еще раз напоследок исподлобья глянув на Аарона.
– Двадцать лет назад младенцем… крохой на мой корабль тебя принес Иакинф, беспомощного, потерянного, с горящими от непонимания глазами, и мы приняли тебя в свою семью, дав кров, дело и цель… И вот сейчас, спустя двадцать лет, я вновь вижу этот взгляд… Ты расстроил меня, мальчишка! – грубым тембром произнес капитан, выпуская клубы густого табачного дыма из своих ноздрей.
Мостик быстро наполнился дымом, и из далека было похоже, как будто плотный туман окутал пространство вокруг, заслоняя все густой пеленой. Дым достиг ноздрей Арона, и тот, казалось, должен был поперхнутся, но вместо этого он, как будто наслаждаясь, вдохнул его, тут же выпустив наружу.
– Я помню этот день.– произнес Арон, подходя все ближе и ближе к капитану.
– Ты не можешь этого помнить, ты был младенцем без мозгов.
– Но зато я помню всему, чему меня учили и как готовили… Как избивали за не повиновение, это тоже помню… Помню, как убил того парня в дуэли, который даже не знал, с какой стороны держать клинок, который только только почувствовал вкус жизни… настоящей жизни… Это все испытания, предназначенные мне, и я прошел их. – сказал Аарон, подойдя еще ближе к капитану. – И как по мне, это справедливо, и я очень сожалею, что подвел вас и команду.
Он опустил голову и тут же поднял ее.
– Но по другому я не мог поступить… Эта реликвия. – вдруг добавил он…
Его речь прервал капитан, резко топнувший по бортику и подлетевший к Арону. Он схватил его за воротник так, чтобы их глаза встретились взглядом. Юнец опешил и даже немного струсил, но старался не подавать виду.
– Реликвия, которую ты пытался украсть из – под носа правителя Холмового приюта в его же, чтоб тебя побрал морской бес, дворце! Тебе повезло, что тебя не казнили прямо там. Моли богов, что его снисходительность забудет твою выходку, но отныне вход в их земли для тебя закрыт… И если нарушишь это соглашение, тебя ждет смерть… И в этот раз я уже не смогу помочь тебе, как бы не хотел этого… Времена изменились. Сейчас вся власть у них… Мы лишь посредники, тень той силы, которую все боялись, но не сейчас… Эти времена давно канули в воды, и за место них пришел новый устрой. – фыркнул капитан. – Сейчас мы наемники, выполняющие приказы, нравится тебе это или нет, это не важно… Ты дал клятву, и ты часть моей команды и когда кто – то из моей команды делает что – то назло другим, назло моим приказам, назло мне, я начинаю сомневаться в его преданности.
Капитан отпустил Арона, отойдя от него на пару метров. Он вновь затянул трубку, жадно и глубоко вдохнув ее. Капитан отвернулся, и его взгляд устремился в горизонт, где вскоре должен был показаться пепельный причал. Арон потер шею рукой и поправил воротник. Он был готов к такому грубому жесту со стороны капитана. Ведь было за что. Сердце его сжалось и казалось, что вот – вот выпрыгнет из груди. Но он по прежнему не подавал вида. По правде говоря, за все проведенные на корабле годы, капитан никогда не выделял его среди остальных, даже в те моменты, когда он действительно преуспевал в каких – то делах и поручениях. Чаще срывался на нем, как ему казалось, преподавая уроки. Делая, как ему казалось, характер крепче и дух закалённые. Другое дело Иакинф, относившийся к нему как к сыну и к младшему брату. Он чувствовал, что в ответе за него, и Арон осознавал это и в глубине души, в отдельных ее закоулках любил его, но никогда не показывал и не говорил этого. Так уж исторически сложилось, что мужчинам не свойственны подобные сентиментальности, и все это как – то сошло на нет. Но порой, чтобы показать, насколько дорого тебе то, что ты ценишь, стоит выдавить 'слезу' и сказать те слова, которые ты никогда бы не произнес при других обстоятельствах.
