— Я думаю, — сказал я.

— Я вижу. Я даже догадываюсь, о чем. Профессор, вы не оставите нас с товарищем наедине минут этак на пять-десять?

— Конечно-конечно, — засуетился Колокольцев. — Я пойду пока, результаты утренних исследований посмотрю.

Он вышел.

Петруха закрыл за ним дверь и привалился к ней спиной.

— Финансируешь, значит?

— И не я один, — сказал Петруха.

— А кто еще?

— Группа офицеров из нашего отдела. Бывших офицеров из бывшего отдела.

— Но ведь получается, что вы, хоть и косвенно, работаете на врага.

Он покачал головой.

— Во-первых, новую информацию о кураторах я узнал только вчера, — сказал он. — А во-вторых, мы не работаем на врага. Мы пытаемся создать инструмент…

— Который неминуемо попадет в руки врагу.

— Любой инструмент можно использовать по-разному, — сказал Петруха. — Молотком можно забивать гвозди, а можно проламывать черепа. Скальпелем можно вырезать опухоли или вскрывать глотки. Но создателям молотка и скальпеля что-то никто никаких претензий не предъявляет.

— Просто это было очень давно и уже никто не помнит их имен, — сказал я. — Он ведет передовые исследования, так? Как раз в той самой области, которой в хвост и гриву пользуются наши враги. Уверен, что без его наработок дело точно не обошлось.

— Проект открыли в шестидесятые, когда появились первые подозрения в истинной мотивации кураторов, — сказал Петруха. — Комитет понял, что нам нужен альтернативный источник информации, пусть на его создание и могут уйти десятки лет. Если быть совершенно точным, то подозрения, конечно, появились раньше, но тогда в стране не существовало ни научно-технической базы для подобных исследований, ни ресурсов, которые можно было бы на них выделить.

— Но по сути, именно вы и вложили в руки кураторов их главное оружие, — сказал я.

— Когда имеешь дело с перемещениями во времени, бывает очень трудно разобраться, где причина, а где следствие, — сказал Петруха. — В обычном мире все просто и логично — что было раньше, то и причина, что наступило потом — то последствия, но в хроновойнах этот принцип не работает. Говоря грубо и упрощенно, мы создали машину времени, но если бы они не прилетели к нам из будущего, мы бы и не подумали ее создавать. Мы даже не знали, что такое вообще возможно. Это, разумеется, с поправкой на то, что тогда из будущего никто не прилетал, и машина времени у нас еще неполноценная и даже полевых испытаний не прошла, и там все вилами по воде.

— И тем не менее, существует нехилая вероятность, что именно вы создали принципы, которые легли в их базу, — сказал я.

— Даже если оно и так, что ты предлагаешь? — спросил Петруха. — Убить тут всех и все к чертям разломать, а потом проделать те же процедуры для американцев, которые могут нас догнать? А потом отслеживать все попытки научно-технического прогресса в этой области и тоже все громить? Эдак мы и до луддизма докатимся, Чапай.

Я тоже не был готов к массовым убийствам невинных, в общем-то, людей, но и ситуация была из ряда вон. Надо же, в девяностые годы группа энтузиастов на деньги бандитов на коленке создала машину времени, а мы даже в двадцать первом веке об этом ничего не знали… Может быть, следовало внимательнее газету «Оракул» читать…

— И потом, это все равно не решит главной проблемы. Возможно, создаст дополнительные линии времени, из которых на наши головы посыпется новая порция хронопидаров, но основная проблема-то все равно никуда не денется. Не они устроили хроношторм. И не они устроили ядерную войну.

— Но возможно, что без их вмешательства нам будет проще разобраться с войной, — сказал я.

— Возможно, — сказал он. — Но возможно и обратное. Мы вступаем на неизведанную территорию, Чапай. Сейчас у нас есть хоть какие-то вешки, хоть какие-то намеки о том, что будет дальше, но если ты изменишь…

— То все наше послезнание превратится в тыкву, — сказал я.

— Верно.

Кроме того, может быть, уже поздно.

Основные принципы они уже получили, а действующий прототип могут и сами создать, так что массовой бойней тут уже ничего не решить.

Когда я это осознал, мне даже стало легче на душе, потому что устраивать вышеупомянутую массовую бойню у меня никакого желания не было.

— Все? — видимо, мои эмоции были написаны у меня на лице и Петруха их прекрасно считывал. — С этим закончили?

— Пожалуй, да, — сказал я.

— Ну и нормально, — Петруха отпер замок и отошел от двери. — А то драться с тобой мне категорически не хотелось.

— Ты бы и не вывез, — сказал я.

Он неопределенно хмыкнул. Может быть, соглашаясь со мной, а может быть, и наоборот. Но углублять я не стал.

Когда профессор Колокольцев вернулся в свой кабинет, так и не узнав, что он был на волосок от гибели, мы уже мирно сидели на стульях и рассматривали малопонятный график, начертанный на одной их стен.

— Не помешаю?

— Нет, конечно, — сказал Петруха. — Простите за это вторжение, проф, и за то, что из собственного кабинета вас выставили, но нам с Чапаем срочно нужно было кое-что обсудить и прийти к взаимопониманию, кое и было достигнуто. А теперь вернемся к нашим баранам.

— Сколько потребуется времени, чтобы создать модель шесть? — поинтересовался я. — Если у вас, допустим, не будем недостатка в финансах?

Если уж создаешь инструмент, то это должен быть хороший и полностью функциональный инструмент. Какая польза может быть от стеклянного молотка или тупого скальпеля?

А если у Петрухи и его группы товарищей возникнут финансовые проблемы, то я могу подсказать им, какие направления самые перспективные. Хотя бы намеки дать.

— Годы, возможно, десятилетия, — сказал Колокольцев. — Здесь, как вы понимаете, отнюдь не в одно только финансирование все упирается.

— А если по минимуму?

— Года три, не меньше, но и этот срок уже будет граничить с чудом, — сказал Колокольцев.

С одной стороны, вроде и небольшой срок, по историческим меркам особенно, и времени в запасе он оставляет достаточно. А с другой — я здесь столько не проживу.

Не дадут.

— Это наука, — продолжил Колокольцев. — Наука делается не быстро. А почему вы спрашиваете?

— Он очерчивает рамки грядущего противостояния, — сказал Петруха.

— Противостояния с кем? — не понял профессор.

— С будущим, — сказал Петруха. — Со зловещим постапокалиптическим будущим, к которому подталкивают нас наши потомки, с какого-то хрена мешающие нам предотвратить ядерную войну и построить будущее получше.

— Если хотя бы на секунду задуматься, то их логика вполне понятна и не вызывает вопросов, — заявил Колокольцев. — Вы боитесь ядерной войны, потому что многие умрут и мир, вне всякого сомнения, изменится. Вполне возможно, что умрете и вы, так что для вас ядерная война — это угроза. Но не для них. Для них это всего лишь часть истории, они уже пережили эту войну, они уже столкнулись с ее последствиями, и, насколько я понимаю, большую часть их сумели преодолеть. И теперь они пытаются защитить свой мир, единственный, который у них есть. Это для нас будущее имеет много вариантов, а для них это не будущее, это настоящее, и оно одно.

— Они не злодеи, просто у них жизнь такая, — перевел я.

— На самом деле, почти никто не злодей, все вынуждены действовать под давлением обстоятельств, — сказал профессор. — Обстоятельств, которые возникают как из столкновения разных интересов, так и по независящим от действующих лиц причинам. Допустим, вы хотите предотвратить ядерную войну…

— Почему «допустим»? — спросил я. — Мы хотим.

— Но как это сделать? — вопросил профессор. — Ядерная война не может начаться по желанию одного человека, она является лишь следствием геополитики, в которой сталкиваются стратегии разных сторон, зачастую, противоречащие друг другу. Вы не можете изменить геополитику одним точечным воздействием. Скажем, вы не смогли бы предотвратить Вторую Мировую войну, убив Гитлера, потому что на его место пришел бы какой-нибудь Биглер…