— Полагаю, это был бы уже перебор и сложности с логистикой, — сказал Петруха.

Спустившись на четыре пролета, мы оказались в коридоре, настолько широком, что по нему можно было бы проехать на машине. Может быть, именно для таких целей его столь широким и сделали, наверняка где-то есть и другой вход, с пандусом и воротами.

Здесь было светло от развешанных на потолке ламп, сухо, чисто и никакого запаха затхлости, обычно свойственного такого рода местам.

Метров через двести коридор поворачивал, и сразу за поворотом обнаружился пункт охраны, на котором сидел очередной пенсионер. На этот раз у нас проверили документы, сверили их со списком, внесли наши фамилии в толстый и довольно потрепанных гроссбух, и только после этого позволили пройти дальше.

Но это была только видимость охраны, как говорится, защита от честных людей. Если бы мы были диверсантами или еще какими злоумышленниками, этот дедок от нас бы не отбился.

Еще метров через сто начались двери. Не какая-нибудь несерьезная фанера или дерево, а солидные металлические двери, лишенные пояснительных табличек и снабженные только номерами. Видимо, те, кто допущен, и так знают, куда они попали и что им тут нужно.

Правда, большинство из этих дверей были закрыты на замок и было видно, что ими уже давно не пользовались.

Петруха остановился у очередной такой двери, взялся за ручку и посмотрел на меня.

— Помни, Чапай, холоден и рассудителен, — сказал он.

Да что там такое, если он так о моем рассудке беспокоится? Действующий прототип машины времени, что ли?

Он открыл дверь, и мы вошли.

Лаборатория и лаборатория, люди в белых халатах, накинутых поверх уличной одежды, люди в серых комбинезонах, куча непонятного оборудования вдоль стен и на огромных рабочих столах. Несколько компьютеров, куча толстенных кабелей, при одном взгляде на которые становится понятно, что энергии эта лаборатория жрет целую прорву. Не останавливаясь на пороге, Петруха прошел вдоль одной из стен и сунулся в отдельный кабинет, табличка на котором тоже отсутствовала.

Войдя за ним, я наконец-то узрел искомого эксперта по вопросам пространственно-временного континуума. Им оказался довольно бодрый сухонький старичок лет семидесяти с гаком, в видавшем виды сером костюме с весьма старомодным галстуком, и тремя седыми волосинками, красующимися посреди плеши.

— Профессор Колокольцев, — представил его Петруха. — Светило науки, коему нет равных на всем постсоветском пространстве. А это — Чапай. Я вам о нем уже рассказывал.

— Приятно познакомиться, — профессор подскочил ко мне, схватил мою руку и несколько раз энергично ее встряхнул. — Значит, из-за вас весь это сыр-бор?

— Ну, видимо, так, — сказал я. — Только я не представляю, чем моя персона так важна.

— Да вы присаживайтесь, — сказал профессор, указывая на вполне обычные для тех времен стулья. Да и сам кабинет у него был вполне обычным для тех времен. Рабочий стол, несколько шкафов, картотека, на столе — компьютер, который еще не способен эти шкафы и картотеку заменить. — Чаю будете? Или кофе? К сожалению, к чаю ничего нет, но…

— Нам ничего и не надо, — сказал Петруха. — Мы на обратном пути в буфет заскочим, если что.

— Значит, сразу к делам?

— Да, — сказал Петруха. — Хотелось бы. Время дорого, вам ли не знать?

— Когда бог создал время, он создал его достаточно, — сказал профессор Колокольцев. — Итак, излагайте, в чем ваша проблема.

— Это, скорее, наша общая проблема, — сказал Петруха и посмотрел на меня. — Чапай, излагай.

— Э… — сказал я, не зная, какой частью своей истории следует делиться именно сейчас.

— Рассказывай все, как мне вчера рассказал, — посоветовал Петруха. — А если что-нибудь будет неясно, проф тебе уточняющие вопросы задаст. Так, проф?

— Конечно, Петр, — сказал Колокольцев. — Рассказывайте, уважаемый Чапай.

— Угу, — сказал я.

И выдал ему всю историю моего второго пришествия, начиная с хроношторма и заканчивая новостями о грядущей ядерной войне. Последние, кстати, профессора Колокольцева не сильно впечатлили, видимо, он понимал, что при любом раскладе не доживет.

А может быть, он настолько поглощен наукой, что подробности хроношторма для него интереснее, чем известие о потенциальной гибели большей части человечества. Ученые, они такие.

— Любопытно, — сказал он после того, как я закончил. — Значит, вы утверждаете, что этот хроношторм уничтожит все временные линии после две тысячи сорокового года, плюс-минус несколько лет?

— Кроме основной, — сказал я. — В которой человечество ждет ядерная война.

— Что ж, мы здесь пытаемся исследовать природу времени, но о возможности возникновения хроношторма слышим впервые, хотя исключать такой возможности никак нельзя, — сказал он. — Наша аппаратура фиксировала некоторые возмущения континуума, но мы не думали, что это может привести к таким масштабным последствиям. Впрочем, наше оборудование, даже несмотря на финансовую поддержку уважаемого Петра, весьма далеко от совершенства и заглядывать так далеко в будущее мы не способны.

— Погодите-ка, — сказал я. — Вы способны заглядывать в будущее?

— Боюсь, что я не совсем корректно выразился, чем мог ввести вас в заблуждение, — сказал он. — То, что мы делали до сих пор, полноценным взглядом не назовешь. Скорее, мы способны прощупывать некоторый весьма ограниченный сектор континуума в пределах основной исторической линии, разумеется. Но сказать, что именно там происходит и почему, мы пока не способны. А разве Петр не рассказывал вам, чем мы тут занимаемся?

— Я посчитал, что у вас это получится лучше, — сказал Петруха. — Кстати, проф, что там с моделью номер три?

— На следующей неделе планируем начать эксперименты, — сказал Колокольцев. — Но еще раз вам говорю, Петр, чудес не ждите. До модели номер шесть или, может быть, даже семь, прорыва в этой области ждать не следует.

— Если номер три поможет нам заглянуть хотя бы в завтра, это уже будет прорыв, — сказал Петр и многозначительно посмотрел на меня.

И тут до меня дошло, к чему были все эти разговоры о том, что все сложно, неоднозначно и в любом случае требуется сохранять здравый рассудок и трезвый подход.

Они тут на деньги Петра, полученные от его новой трудовой деятельности, ни больше, ни меньше, как пытались действующую машину времени построить.

И, видимо, были очень близки к успеху.

Глава 43

Все это выстраивалось в очень любопытную цепочку.

— А скажите мне, профессор, насколько передовые у вас исследования? — попросил я. — Не может же быть, чтобы вы одни по этому направлению работали.

— Есть еще американцы на базе Массачусетского технологического университета, но они от нас сильно отстали, потому что начали лет на двадцать позже нас, мы-то еще с шестидесятых над этими вопросами трудимся, да и вообще эта сфера никогда не была для них приоритетной, — сказал профессор. — По крайней мере, так было до девяносто первого года.

— А потом?

— А потом источник информации об их исследованиях прикрылся, — сказал Петруха. — Но не думаю, что за это время они сумели нас хотя бы догнать, слишком велик был разрыв.

— То есть, вы — первые в мире? — уточнил я.

— Думаю, что это так, — не без доли гордости в голосе заявил Колокольцев.

Получается, они ведут исследования пространственно-временного континуума и строят первую в мире машину времени, и никакие кураторы из будущего им не мешают, потому что…

Потому что именно на базе этих исследований они свою машину времени и получили? И все остальные тоже, ведь развилка, из которой берут начало прочие временные линии, лежит где-то в будущем? И если я сейчас сверну вот эту тощую шею, а потом все здесь разнесу, то с немалой долей вероятности сумею отсрочить это изобретение лет на пять, а то и десять, если американцы действительно сильно отстали?

Насколько это изменит будущее?

— Чапай, нет, — сказал Петруха.