В конце концов, я же и сам не знаю, какие мои действия они хотят предотвратить…

Я завел машину, вырулил с парковки ресторана и задумчиво двинул в сторону Москвы. Спешить мне было некуда.

Меня не ждали друзья, у меня пока не было здесь никаких дел, на которые я мог бы опоздать, и единственные, кто искали со мной встречи — это хронодиверсанты из будущего, и уж на рандеву с ними я точно не тороплюсь.

Тем более, что свидание наше может состояться вообще в любом месте, по их выбору.

Жизнь по умолчанию штука неопределенная, в которой тебе никто ничего не гарантирует, но моя ситуация это уж совсем из ряда вон…

Даже во времена моей бурной молодости, что в Люберцах, что позже, по всему миру, стабильности и то было больше. Сейчас же уверенность в завтрашнем дне у меня была скорее отрицательная.

Если не принимать во внимание уверенность в том, что завтра я обязательно нащупаю новое дно.

* * *

Конспиративная квартира Петрухи, а скорее, то место, где он с братвой отлеживался на тюфяках во времена кризиса деловой активности, находилась в Черемушках, и ехать туда было недалеко, но незачем.

Я вырулил на внешнюю сторону кольцевой и пополз в сторону Рязанки с Волгоградкой. Да, это почти половина кольца, но через центр было бы еще дольше. По крайней мере, в мои времена так было, а сейчас… черт его знает.

Люберцы…

В Люберцах была моя квартира, в которую мне нельзя, в Люберцах наверняка была засада, в которую я не хочу, а если кто из моих знакомых по восемьдесят девятому до сих пор живет там, вряд ли они будут рады нашей встрече, так что никаких резонов возвращаться в свой родной подмосковный город у меня не было, но руки все равно лежали на руле и мысли повернуть у меня не появлялось.

Конечно же, я знал, в чем дело.

Точнее, в ком.

Шансов встретить ее не было практически никаких, в конце концов, четыре года прошло, одна страна сменилась другой, жизнь миллионов людей развернулась на произвольное число градусов, и вряд ли Ирина до сих пор работает в той же школе, а больше-то я о ней, почитай, ничего и не знаю.

Может, она вообще переехала из Люберец, а может быть, и из страны. Вышла замуж за арабского шейха и сидит где-нибудь на расшитом ковре рядом с нефтяной вышкой, попивает горячий чай или холодный лимонад, и ждет, пока ее благоверный вернется с инспекции из принадлежащей ему части пустыни.

Но я понимал, даже если случится невероятное и я выиграю в эту лотерею, в смысле, если она до сих пор преподает в той же школе и мне посчастливится ее встретить, шансов на благоприятный исход этой встречи еще меньше. Мы расстались плохо, так толком и не объяснившись друг с другом, а потом я пропал на четыре года, четыре невероятно сложных и, скорее всего, тяжелых для нее года, по крайней мере, если она до сих пор работает учительницей, и теперь мое появление…

Да и вообще, если она не уехала, то за это время все равно могла выйти замуж, родить двойню, засесть в вечный декрет, располнеть, перестать следить за собой и я ее и вовсе не узнаю, даже если увижу…

В общем, ничего рационального в этой моей попытке не было, и статистика явно работала не в мою пользу. Но я отчего-то все равно держал курс в сторону Люберец и где-то глубоко внутри себя был уверен, что обязательно ее встречу. На чем базировалась эта моя уверенность?

Да ни на чем.

Она просто была.

Может быть, какие-то вещи случаются просто потому, что вы очень хотите, чтобы они случились.

Или не случаются.

Я припарковал машину напротив той самой школы, в которой так недолго проработал физруком в восемьдесят девятом, и посмотрел на часы.

Почти три.

Если здесь до сих пор учатся только в первую смену, то для большинства учебный день уже закончен, но рабочий день учителя заканчивается куда позже.

Идти внутрь здания мне не хотелось. Так было бы быстрее, так было бы проще все выяснить и окончательно расставить точки над «ё», и обычно я сторонник именно такого рода решений, но не сегодня.

Сегодня меня вполне устраивала неопределенность. Пока на мои вопросы не даны окончательные ответы, остается место для надежды. Смутной, неясной, до конца даже не оформленной, но надежды.

В машине стало душно. Я опустил стекло в водительской двери, и в салон ворвался легкий прохладный ветерок.

Я зевнул. Ночь была слишком насыщена событиями, а поздний завтрак с Петрухой был слишком плотным, и теперь меня начало развозить. Я и сам не заметил, как задремал.

* * *

Если разобраться, то спать мне было нельзя.

Ну, то есть, вообще нельзя. Пока ты спишь, хронодиверсант качается и точит свой кинжал и все такое… Но не спать человек в принципе не может, организму нужен отдых, а мозгу — перезагрузка. Я действительно сплю очень чутко, это у меня профессиональная деформация, отголосок былых времен, и в экстренных ситуациях я способен просыпаться за несколько секунд до того, как появившаяся опасность начинает угрожать моей жизни.

Не спрашивайте меня, как это работает. Может быть, дело в опыте, может быть, дело в инстинктах, а может быть, это что-то врожденное.

Вот и сейчас проснулся я за несколько секунд до, от какого-то неясного чувства тревоги, и глаза мои еще не успели толком открыться, как рука уже потянулась к пистолету.

И остановилась на полпути, когда я осознал, что на самом деле мне угрожает.

От этой пули было не увернуться.

— Здравствуйте, Василий, — если бы яд в женском голосе мог убивать, эту фразу можно было бы использовать, как оружие массового поражения.

— Иванович, — машинально добавил я. — Здравствуйте, Надежда Анатольевна.

Глава 36

Присутствовало все-таки в этой женщине какое-то инфернальное начало.

Как она меня узнала, машина-то ведь другая, а людей с моей прической в Люберцах толпы. Как она меня вообще заметила? Может быть, она какой-нибудь суперзлодей или киборг с внутренней системой распознавания «свой-чужой» и улучшенным наведением?

— Совершенно не удивлена вас тут встретить, — сказала она. — Еще классики говорили, что преступника всегда тянет на место преступления.

И что же, интересно, она мне инкриминировала? За свою не такую уж и долгую, но довольно бурную жизнь я совершил некоторое количество преступлений, однако не мог припомнить ни одного, имевшего места в стенах этой школы.

Но оправдываться было глупо, тем более что вряд ли Надежда Анатольевна способна воспринимать рациональные аргументы.

— Я всего лишь решил зайти на педсовет, который вы собрали ради меня, — сказал я, мило улыбаясь. Ну, то есть, это я думал, что я мило улыбаюсь, она-то наверняка расценила мою гримасу, как хищную ухмылку. Или коварную, тут уж ей видней.

— Вы немного опоздали, Василий, — ядовито сказала она.

— Иванович. Всего-то на пару лет, с кем не бывает. Или у вас там действительно было что-то срочное?

— И где же вы пропадали эти четыре года? — поинтересовалась она. — Не утруждайте себя ответом, я сама догадаюсь. В местах не столь отдаленных, наверное? Там, где колючая проволока и пулеметчики на вышках?

А чего тогда в школу милиция не приходила, характеристики с места работы не требовала? Или кто-то все-таки приходил, в рамках расследования инцидента с Шубиным, и она свои выводы не на совсем ровном месте делает?

Расценив мое молчание, как знак согласия, Надежда Анатольевна ринулась дальше.

— А сюда вы, вероятно, приехали, чтобы трудовую забрать?

— И еще кое-каких шмоток по мелочи, — сказал я. Поскольку спорить с ней было бессмысленно, я решил поддержать ее версию. Может быть, быстрее отвяжется.

— Давно освободились?

— Вчера, — сказал я.

— И, судя по новой машине, братва по этому поводу сделала вам подгон? Или как это у вас там называется?

— Так и называется, — подтвердил я.

Тем более, что в широком смысле она была права. Машина была действительно новой, и это действительно был подгон от братвы, пусть и по несколько другому поводу.